Николай Семченко - Одиночество шамана Страница 33

Ему показалось, что он падал очень долго, и это напоминало дурной сон, похожий на замедленную съёмку: парнишка стремительно летел вниз, но в какой-то момент падение замедлилось, будто кто-то подхватил его и задержал в большой ладони – он чувствовал под собой невидимую опору; лёгкий толчок – и его подбросило, снова завертело, пока он не разглядел в серой мгле что-то наподобие балки. Уцепившись за неё, парень вскарабкался на осклизлую деревяшку и примостился там. Он, конечно, был напуган, и от страха заорал благим матом, призывая товарищей на помощь. Однако, как потом выяснилось, они его не слышали.

Мальчишка попытался карабкаться по шероховатой стене, но, сорвавшись и раз, и другой, оставил эти попытки. Темень вокруг него сгущалась, и было в ней нечто особенное: он чувствовал прикосновение чего-то мягкого, теплого, похожего на шерстяной шарф – тьма обволакивала его, пульсировала и, как ему показалось, сочувственно вздыхала. Высоко над головой вырисовывался серый просвет.

Он перестал кричать и сделал глубокий вдох. Отец учил его: хочешь скорее успокоиться – дыши глубже, равномернее. Воздух немного отдавал гнилью, но этот душок нельзя было назвать противным – вполне терпимо, и, главное, не чувствовался запах газа. Мальчик знал, что в колодцах, шахтах и глубоких ямах порой скапливается метан или другой газ, которым можно отравиться.

Глаза постепенно привыкли к темноте, и мальчик начал различать смутно выступающий под ним выступ и часть неровной стены. Но стоило ему сосредоточить на них взгляд, как всё расплывалось и теряло очертания, снова сливаясь с тьмой. Тогда парень поднёс к глазам ладонь, надеясь разглядеть её. Однако различил неясный контур, и то благодаря бледному блику, на какое-то мгновение выскользнувшему из проёма. Темнота играла с ним: она будто позволяла что-то в ней открыть, но в то же время лукаво стирала нарисовавшиеся было контуры. То ли что-то есть, то ли нет ничего, а если даже и есть, как рука, например, то её для глаз как будто бы и не существует. «Мы видим только то, что видим, – подумал мальчик. – А если чего-то не видим, то это ещё не значит, что этого на самом деле нет», – и для убедительности щипнул себя за ладонь.

В темноте висела густая, вязкая тишина, и вдруг в ней что-то треснуло – звук получился такой, будто разрывали сопревшую ткань. На какой-то миг в проёме сверкнула то ли молния, то ли искра, и оттуда вывалился, как показалось мальчику, большой ком: он стремительно падал, источая отчетливый металлический звук.

Мальчик испугался и крепче прижался спиной к влажной стене. Снова блеснула молния, и в её мгновенном призрачном свете он увидел большую птицу. Её продолговатое туловище отливало серебром, широко распластанные крылья покрывали металлические пластины – так, по крайней мере, показалось подростку. Оглушительно звеня, пернатое чудо пронеслось мимо, обдав мальчика приторным сладким ароматом: в нём смешались запахи цветущей яблони, липы и луговых кашек.

– Не смотри на кори, – раздался глухой голос. – Закрой глаза. Простому человеку нельзя смотреть на птицу кори.

Голос был спокойный, и он звучал будто бы в голове мальчика. Подросток струхнул и крепко закрыл глаза, а когда открыл их, то обнаружил: в шахте посветлело, сверху лился яркий свет, и там, наверху, раздавались крики. Несомненно, искали его. И явно наступило утро. Значит, он спал? Или что-то произошло с временем – его ход чудесным образом смешался, утратил чёткость и ясность: только что была ночь – и нате вам, вспыхнуло солнце; только что охватывало отчаяние – и вот уже радостно бьётся сердце; только что со страха мерещилась всякая дурь – и вдруг химеры мгновенно испарились, не оставив следа. Но ведь была эта странная железная птица, и глаза её горели красными огоньками, и гремели её крылья… Откуда она взялась и куда летела в кромешной мгле?

– Это не твоё дело, – прошелестел в черепной коробке голос. – Тебе не дано перейти черту. Возвращайся в свой мир.

Парень ощутил быстрое легкое прикосновение к затылку чего-то холодного и липкого. Он вздрогнул, но испугаться не успел: в проёме показалась голова его закадычного друга, который приободрил: «Держись, бедолага! Сейчас верёвку тебе спустим…»

Вспоминать об этом случае парень не любил, и даже другу ничего не рассказал о том, что видел в шахте. Но Сергею Васильевичу он доверился, потому что понял: этот человек серьёзно занимается исследованиями неведомого. Может, он тоже знает: истинная природа человека – это тьма, способная мгновенно становиться светом? Чистое и грязное, возвышенное и непристойное, пустое и полное, всё-всё многообразие мира – в тебе самом, и если что-то не так, то не так – в тебе, и только в тебе. Но продавец предпочитал об этом говорить только со своими близкими знакомыми, которые, как ему казалось, тоже задумываются об устройстве мира. Они, однако же, задумывались о чём угодно, только не об этом. А ещё заглаза жалели своего товарища: «Эх, звезданулся мужик!» Но спорить с ним не спорили: если приходят ему на ум чудные мысли, то это его личное дело, а так он, мол, парень нормальный и даже интересный.

Сергей Васильевич, прижимая к груди пакет с бутылкой молдавского вина, с восторгом выслушал рассказ продавца. И даже ни разу не перебил его.

– Покажите мне это место! – попросил он. – Я отмечу его на своей карте. Она должна быть полной.

– Этого места больше нет, – покачал головой продавец. – Вскоре после того случая мы с пацанами решили огородить провал, чтобы в него никто больше не сваливался. И что вы думаете? Искали, искали – не нашли! Вот, кажется, тут это место должно быть, и кусты вроде те же самые, но земля – ровная, трава обычная, ни малейшего намёка на какую-нибудь трещину или разлом…

Сергей Васильевич уже слышал подобные истории. Другие люди тоже рассказывали о глубоких ямах – не ямах, шахтах – не шахтах, в общем – о каких-то прорехах в земле, которые будто бы заштопывала старательная швея: через несколько дней, ищи – не ищи, уже ничто не напоминало о происшествии. Это было тем более удивительно, что очевидцы утверждали: проломы – глубокие и, судя по всему, ведут в какой-то подземный ход. Сначала Сергей Васильевич думал, что все намеки на тоннель оперативно ликвидируют спецслужбы: не хотят выдавать свои секреты. В городе ведь ходили слухи, что в своё время всемогущее НКВД организовало из расстрельных зэков несколько бригад – они и прорыли под землёй ходы, соединившие здание зловещего ведомства с домом, где жил его начальствующий состав, а также с крайкомом компартии и крайисполкомом. Особый ход, как гласила молва, вёл к тюрьме, где был обустроен специальный зал: тут расстреливали «врагов народа». Трупы якобы вывозили на закрытых брезентом грузовиках: машины черными призраками выныривали из-под земли и, не включая фар, задворками выползали к главной улице города, которая вела к кладбищу.

Если НКВД вправду построил эти тоннели, то за их сохранностью должны были следить его преемники – КГБ, а после него ФСБ. И не только затем, что подземные ходы когда-нибудь снова могли понадобиться этим ведомствам, но и потому, что они открыли бы случайно попавшим в них людям неприглядные тайны министерста любви.

Когда в Россию внезапно пришла мода на гласность и открытость, в неё решил поиграть и местный генерал-гэбист. Из студии радио он отвечал в прямом эфире на вопросы горожан. Сергей Васильевич насилу дозвонился в радиокомитет и спросил, правда ли под городом существует сеть тоннелей. Генерал рассмеялся: «Всё это сказки! Не верьте выдумкам досужих людей. Одно могу сказать: когда-то, до революции семнадцатого года, местные купцы действительно сбросились на строительство подземного хода от речного порта до торговых складов. Он был построен, исправно функционировал, но в двадцатые годы пришёл в упадок и постепенно разрушился. А наше ведомство никогда никаких тоннелей под городом не рыло. Это, извините, не наша специфика. Мы не всё-таки не „Подземстрой“!»

Сергей Васильевич, было, напомнил: некогда у этой организации был целый «Спецстрой», рабочей силы – завались: труд заключённых использовали сколько угодно, когда угодно и, к тому же, даром. Но генерал его не услышал: Уфименко отключили от эфира. Сергей Васильевич высокому чину не поверил, но у него не было никаких доказательств причастности энкавэдэшников к таинственным подземным сооружениям. Мало ли что люди говорят. Но, впрочем, он давно понял: если власть предержащие что-то отрицают, то, скорее всего, лукавят; их «нет» зачастую означает «да».

Сергей Васильевич был редким занудой, и как продавец ни отнекивался, он просил, увещевал, канючил до тех пор, пока молодой человек в сердцах не воскликнул: «Чёрт с вами! Завтра буду выходной, покажу то место. Только что вам за толк от этого? Всё равно там ничего нет…»