Иван Зорин - В социальных сетях Страница 34

«Общественных потрясений? – тут же прицепился Сидор Куляш. – Не довольно ли их? Россия исчерпала лимит революций!»

И пока Авдей Каллистратов колебался, вступать ли с ним в полемику, разразился длинным постом Афанасий Голохват:

«Говорят революционеры чтобы сплотиться быть решительными и не выдать при аресте свою тайную организацию должны быть повязаны кровью и с этой целью могут убить даже своего же товарища колеблющегося шатающегося а разве вы тут в группе не исключили Раскольникова не вычеркнули его из списка живых потому что в виртуальной реальности то на что вы его обрекли означает смерть так чего пугаться революций если вы каждый день и так убиваете».

«Угораздило здесь родиться! – появился под ним комментарий Модэста Одинарова. – Теперь уезжать – плакать, оставаться – рыдать. А посетить мир в его минуты роковые? О, наш народ в такие мгновенья показал себя во всей красе! Несколько хулиганов терроризируют толпу. Все молчат, терпят. Наконец, кто-то не выдерживает, выходит вперед. И тут начинается! «Да кто он такой!», «Ему что, больше других надо?», «Тоже, смельчак, на их место, видать, хочет!». И сзади за одежду тащат, готовые разорвать. Нет, наш народ без кнута, как без пряников!»

«Так народ пробуждать надо расталкивать нести в его массы идеи», – заступился за соотечественников Афанасий Голохват.

«Вот и пробуждайте, – открестился от народа Иннокентий Скородум. – Пока не устанете, почувствовав, что поднимаете пьяного, который снова и снова валится в грязную лужу и блаженно храпит».

Написав это, Авдей Каллистратов вдруг почувствовал, что давно перешагнул свой возраст – тот, которым измерял время внутри, – он увидел, что теперь не только на улицах, но и здесь, в группе, кругом молодые люди, которым не понять его иронии, порожденной печалью и отчаянием. Ему захотелось вдруг снова стать молодым, рубить с плеча, не оглядываясь назад, не заглядывая вперед, и под влиянием минуты он решил объясниться:

«Поймите, я уже немолод, чтобы связывать жизнь с переменой власти, надеясь на грядущие улучшения. Скорее наоборот, все только ухудшится. Потому что власть – это болезнь, и новая всегда острее хронической. Но поверьте, когда рухнет действующая, я буду счастлив!»

Это понравилось всем без исключения.

Авдей Каллистратов улыбнулся, опять подумав, как доверчивы люди и как легко их обмануть, говоря то, что им хочется услышать. А на сайте развернулась ожесточенная полемика. Не слушая друг друга, на ее площадке толкались, как в набитом до отказа автобусе.

«То, что вы описали, Модэст Одинаров, когда сзади одергивают свои, называется «синдром псарни», хорошо известный в психологии эффект, – посчитал своим долгом просветить Олег Держикрач. – Когда накалены страсти, тявкают сначала на хозяина, но власть высоко – не укусить, и тогда от бессилия начинают грызться между собой».

«А кто повышает градус ненависти, – не унимался Афанасий Голохват. – Кто до этого довел говорю же во всем виновата власть».

Спустя полчаса Авдей Каллистратов уже скользил взглядом по ленте:

«Да вы сами-то понимаете, что говорите?»

«Пишу яснее некуда – научитесь складывать слога!»

«А при чем тут еврейский вопрос?»

«При том же, что и русский ответ!»

«Логика идиота!»

«От такого слышу!»

«Дядя, ты совсем ку-ку?»

«Ага, я пришел к тебе с приветом!»

«Во, блин, пошло мочилово, не группа, а бойцовский клуб!»

Авдей Каллистратов не стал дочитывать до конца.

«От безысходного отчаяния на Руси два пути – либо окунуться в постоянную агрессию, либо впасть в тупое равнодушие, – подливая в огонь масла, прорезался Иннокентий Скородум. – Даже у самого мерзкого хозяина у нас всегда найдутся заступники, – в этом проявляется на Руси сакральный смысл власти. Вот наши бесы, они, как и Бог, внутри, а их ищут за семью морями».

Это понравилось Модэсту Одинарову и Ульяне Гроховец.

Олег Держикрач читал комментарии и все больше укреплялся в своей догадке – нормальных людей в группе нет. Он заметил, как Никита Мозырь с присущей шизофреникам торопливостью укоротил вопрос «Кому на Руси жить хорошо?» на целое слово, и это вызвало у него иронию:

«Не слишком ли часто мы задаем вопрос: «Кому на Руси жить?» Почему и сейчас, Никита Мозырь, вы подсознательно укоротили его, точно гильотинируя?»

Олег Держикрач усмехнулся, довольный, что так точно подметил крен в русской истории, но вскоре вынужден был пожалеть о своем замечании: в Никите Мозыре проснулся пациент психиатрической больницы.

«Хорошо, кому на Руси жить? – растерялся он. – Хорошо? Кому? На! Коммуна Руси – жить! На Руси жить хорошо, жить хорошо…»

«Как вы их поддели! – по-своему поняла его Дама с @. – Меня с детства задолбали эти попугаи: «Кому на Руси жить хорошо, кому на Руси жить хорошо…»»

«Наш патриотизм убог, а вера зла, – внесла вдруг серьезную ноту Ульяна Гроховец. – На словах она мать, а на деле – мачеха».

Прочитав ее комментарий, Олег Держикрач открыл свой старый пост.

«Спасение через любовь и неприятие инакомыслящих. Как это сочетается? Бывает, лекарство приводит к обратному результату. Был у меня один больной – тихий обыватель, не герой, который на всякий случай приобрел пистолет. Помню его срывающийся голос, нервные пальцы, которые теребили пуговицу на халате, пока он рассказывал свою историю: «Я с детства робкий, можно сказать, трусоватый, и ствол первое время добавил мне уверенности. – По тому, как он назвал пистолет «стволом», я понял, что он так и не повзрослел. – Иду в темном переулке, сердце колотится, а я только крепче сжимаю ствол. Раньше бы я туда и не сунулся, а теперь точно подмывает себя проверить. И компанию подозрительную раньше бы за квартал обошел, но, ощущая в кармане холодную сталь, теперь шагаю напролом. Сам провоцирую и даже раздражаюсь, что ничего не происходит. Так и шло день за днем. Только замечаю, страхи мои стали нарастать. В парке, как стемнеет, от каждого куста шарахаюсь, а ворона вспорхнет с ветки – хватаюсь за ствол. Можно закурить? – Я поставил перед ним пепельницу. – Ну вот, однажды не выдержал, хорошо, в лесу был – открыл пальбу. Не помню, как расстрелял всю обойму, очнулся – вокруг птицы, окровавленные, крыльями о землю бьют. А я стою с пустым оружием, руки трясутся… Ствол я там же в лесу выбросил, но с тех пор меня преследуют страхи…» Так и вера – опасная вещь. Может, лучше ее и не иметь?»

«Выдумали?» – раскусил его тогда Раскольников, которого еще не исключили из группы.

«Выдумал, – признался он. – Ну так – к месту!»

«Ни хрена! К стволу привыкаешь, как к руке, попробуй выброси. А вера, как дым, сегодня есть, завтра и след простыл».

Олег Держикрач хотел выставить свой пост заново, но, пока перечитывал, передумал. Вместо этого он написал:

«Прощай, Великая Россия!Страна рабов, страна рабов…Вы – обойденные Мессией,Вы – содержимое гробов!»

Очарованный странник

Саша Гребенча появился в группе под настоящей фамилией.

«Что таким скрывать, – набросилась на него Степанида Пчель. – У них даже пол не определишь».

«Для мужчин я женщина, для женщин – мужчина», – прицепив смайлик, ответил Саша Гребенча.

«Бисексуальный, значит, – уточнила Аделаида. – Только тебя нам здесь и не хватало!»

Саша Гребенча был не молод и не стар, он курил трубку, бомбардируя тонкими струями дыма низко висевшую люстру, чашку остывшего кофе и пепельницу для гостей, которые к нему не заходили уже много лет. Задумавшись, он кусал конец трубки или чесал им за ухом. Саша Гребенча был блогер. Целыми днями он вращался на ввинченном в пол табурете, стучал по клавиатуре, отправляя сообщения в разные группы, где состоял, пытаясь разобраться, кто такой человек. «Человек, – думал он, – человек, человек…» В своем блоге Саша Гребенча рассуждал о жизни и смерти, откликался на мировые события, его отличали искренность, прямота и трезвомыслие, но подписчиков у него было раз-два и обчелся. В группу Олега Держикрача Саша заходил неохотно, он не мог разделить царившего там пессимизма, считая, что появиться на свет – редкостное везение. В этом он находил общий язык с Ульяной Гроховец.

«Есть какая-то завораживающая тайна, которая делает жизнь прекрасной, – написал он. – Разгадывать ее, прикасаясь к миру с изнанки, ощущать его глубину, закрытую для поверхностного, скользящего взгляда. Разве не в этом смысл?»

«Жить прикольно, – согласилась она. – Умирать круто».

«Смысл в том, что в жизни нет никакого смысла, – охладил их Иннокентий Скородум. – И тайны нет. Здесь окружает пустота, а впереди ожидает тьма. А все остальное выдумки. Я и сам написал много книг, увлекая туда, где сам не был, да и не хотел быть».

«Ну какой смысл у программы! – подключился Никита Мозырь. – В ней может быть заложена лишь иллюзия смысла, без которой прога дает сбой. Вот мы и мучаемся в отсутствии этой иллюзии».