Артемий Ульянов - Записки санитара морга Страница 34

– Только это… там трясти будет, так что вы там держитесь, – предупредил водитель.

– Покурим, – ни к кому не обращаясь, произнес Сулейман, пропустив слова шофера мимо ушей. И быстро прикончил сигарету, жадно втягивая отраву. Потом вынул из внутреннего кармана заботливо сложенную молельную шапочку, аккуратно расправил ее и надел, произнеся что-то на чеченском.

– Ладно, пора. Азамат, держись за нами, – сказал он. И ловко залез в грузовик. А следом и я.

– Давай крышкой не будем закрывать, – предложил я. – Если она от тряски слетит, то может задеть Руслана Даутовича.

– Да, ты прав, не будем, – согласился Сулейман.

Закрыв за нами двери кузова, шофер будто отсек меня от остального мира. Санитарный грузовик афганской войны стал на время крошечной вселенной, в которой нас было всего трое. Кроме нас, в ней находился небольшой ржавый железный чемоданчик, стоящий в дальнем углу, да массивная фанерная коробка, приткнувшаяся к левой стенке. Усевшись на нее, Сулейман чуть поправил шапочку. Примостившись с ним рядом, я перекрестился. Поскрежетав зажиганием, «ЗИЛ» завелся со второй попытки, крякнул коробкой передач и стал осторожно пятиться назад, выезжая из двора. И хотя со стороны могло показаться, что он едет плавно, в кузове нас ощутимо качало. Так, словно пьяный приятель по-дружески толкал в плечо каждый раз, когда машина притормаживала.

Вездесущее июньское солнце пыталось заглянуть к нам, тычась лучами в узкие овальные световые оконца, прорезанные в стенах кузова, под самой его крышей. Они были занавешены плотной ярко-желтой материей, а потому утробу грузовика наполнял тусклый теплый свет. И неуловимо изменял пространство кузова, будто был специально подобран талантливым сюрреалистом. Обволакивая все, до чего мог дотянуться, сглаживал резкие контуры, незаметно, будто тайком, перерождал краски. Подсвечивал редкие пылинки, выхватывая их из душных кубометров воздуха, как будто пытался доказать, что мир намного сложнее того, что мы видим. Обыденная реальная Москва стала таять, словно вся осталась в том дворе, где Сулейман потерял отца. Потерял среди живых, чтобы найти среди мертвых. И чем дальше мы отъезжали от дома, выстроенного пленными солдатами Гитлера, тем сильнее ширилась черная бездонная пропасть, отделявшая Руслана от тех, кого он любил, уважал, жалел, ненавидел, презирал. И только мы двое были рядом с ним, сопровождая на пути в Царство мертвых. Сулейман – повинуясь сыновней любви. А я – исполняя долг Харона. Бальзамировщик бы не поехал. Харон был просто обязан.

Выехав из двора на дорогу, водитель пришпорил старого трудягу, щедро сбрызнутого кровью афганской бойни. Мотать стало куда сильнее. Схватившись рукой за край того, на чем мы сидели, я с беспокойством посмотрел на покойника. Тяжелый гроб был неподвижен, а сам дядя Руслан чуть покачивал головой, будто собирался нам что-то сказать. Блики желтого света, ожившие от набранной скорости, плясали на его лице, не желая верить в смерть и пытаясь разбудить главу чеченского клана. Я завороженно смотрел на этот танец, погружаясь в магию нереальности происходящего.

И все-таки суетливая каждодневная действительность, обтекающая кузов «ЗИЛа» снаружи, настойчиво напоминала о себе. Она то и дело касалась сознания – то гудком автомобильного сигнала, то громыханием проезжающего рядом трамвая. Словно боялась потерять нас.

И все же потеряла, когда внезапно случилось то, чего я совершенно не ожидал. Сулейман, символически омыв руками лицо, как это принято у мусульман, чуть дотронулся до расшитой шапочки на его голове. И мгновение спустя… Запел.

Он пел сунны святого Корана. Громко, глубоким чистым голосом, то звонко взлетая вверх, то плавно и гортанно спускаясь вниз. В его пении была скрыта какая-то высшая красота, которую смертные могут лишь почувствовать, но понять ее им не дано. Ноты светлой печали перемежались с нотами живительной надежды, рождая простые, но необычные для меня мелодии. Они заполняли собой всю нашу временную вселенную, спрятанную от посторонних глаз в кузове неприметного грузовика. Колыхали ее, то вспыхивая, то потухая. Когда одна сунна затихала, за ней рождалась другая, подхватывая молитву Сулеймана. Мне чудилось, что все это локальное мироздание, запертое в грузовике, дышит в унисон с его пением. И дядя Руслан, который был центром мироздания, дирижировал этим дыханием, слегка покачивая головой. Казалось, что, купаясь в желтых солнечных бликах, его лицо вновь обрело мимику, и теперь он слегка улыбался, довольный и умиротворенный. Где-то далеко, на самом краю моего сознания, звучали приглушенные стоны раненых русских солдат, которые впитал в себя кузов «санитарки». Они словно вторили чеченцу, вместе с ним оплакивая его отца.

Сулейман пел. Его лицо заметно изменилось, приобретя особые проникновенные черты. С каждым звуком молитвы город, окружающий нас, исчезал в секундах и минутах, утекающих в прошлое. Он рушился, рассыпаясь в космическую пыль, из которой был когда-то создан. Казалось, что мы втроем дрейфуем в изначальной пустоте, запертые в кузове «ЗИЛа». И, кроме нас, более ничего не существует, нет даже самой машины и водителя. Мы абсолютно одни в нашей крошечной вселенной. Да и вселенная эта – тоже одна, но в другой вселенной. И та, в свою очередь, совершенно одинока в следующей, которая тоже…

Минуты сменялись, передавая друг другу эстафету. Теплое чувство идеального спокойствия наливалось во мне крупными гроздьями эйфории. Глаза замерли, охватывая всю картинку разом и не желая шнырять по ней в поисках отдельных деталей. Время исчезло, замерев на половине шага. Я начинал впадать в транс, пока лишь дотронувшись до него. А чуть позже уже отчетливо чувствовал, как временное мироздание, втиснутое в бывшую санитарную машину, растет, раздвигая стены своего заточения. И уже стало таким большим, что сунны отдаются в нем мягким эхом. Потом начал все слабее ощущать свое тело, погружаясь в баюкающую невесомость. На какое-то время я блаженно позабыл обо всем, прикрыв глаза. Не знаю, как долго это длилось.

Но… закончилось вероломно, одним махом и без предупреждения. Ровно в тот момент, когда затихли вибрации двигателя, тянущего свою лямку под капотом «ЗИЛа». Тут же окружающая реальность набросилась на наше убежище, спеша заявить свои права на тех, кто ненадолго сбежал от нее, скрывшись в кузове грузовика. Теперь она бесцеремонно ломилась к нам стуком отбойного молотка… лаем, которым бездомная дворняга приветствовала проезжие машины… гулом голосов миллионов людей… Хотела подчинить себе, смешав с броуновским мельтешением жизни, наполненным множеством событий. Всю дорогу для нас, скрывшихся от власти будней, было только одно событие, единственное в нашей вселенной – похороны Руслана. И теперь реальность мечтала взять реванш, без остатка растворив его среди прочих. Во что бы то ни стало вернуть нас в стадо. Мы были нужны ей, как и миллиарды других, чтобы двигать эволюцию человеческого рода вперед. Впрочем, как делает это все живое на планете…

– Приехали, – выдохнул Сулейман.

Вынырнув из теплой отупляющей гармонии, в первое мгновение я не был уверен в том, что за дверями кузова Москва. Но когда они открылись, впустив город во всех его красках, радужных и безобразных, то смирился, пряча в глубине души облегчение. Одного Аида, который ждал меня вечером в морге, было выше крыши. Если бы можно было разделить то невероятное, что происходило со мной, на все население огромной страны… Каждому бы досталось как минимум по очень странному случаю.

Сдав гроб с покойником в цех, мы молча курили у машины Азамата. Я был больше не нужен Руслану, да и его сыну тоже. Дальше они пойдут вдвоем.

– С похорон приеду – найду тебя обязательно, тем же путем, что и сегодня, – сказал он, когда обнимались на прощание, привалившись друг на друга плечами. В другой ситуации из уст чеченца это могло звучать угрожающе. Но тогда был не тот случай.

– Давай, Сулейман, держись. И чтоб все ровно прошло, – напутствовал я его. – Вернешься – увидимся.

– Береги себя, Артёмка. Азамат тебя отвезет, – кивнул он на 124-й кузов.

И пошел к цеху. С тех пор мы не виделись. Но я почему-то верю, что когда-нибудь услышу его пение.

Обратная дорога прошла за плавными, иногда вздыхающими разговорами, напоминавшими увертюру в реминоре. Больше говорил Азамат, я лишь поддерживал беседу, временами теряя ее смысл. Крохотная вселенная, нашедшая меня в кузове «ЗИЛа», все никак не хотела отпускать меня. Тянула вслед за мной руки, в надежде вернуть в свое чрево.

Вскоре 124-й прикатил меня к воротам морга. На прощание Азамат сказал мне много добрых слов, пообещал обязательно найти, как и Сулейман, а потом вдруг порылся во внутреннем кармане, после чего с просветленной физиономией достал из него крупный кусок смятой бумажной салфетки, слегка несвежего вида. Довольно протягивая его мне, сказал: