Василий Яновский - Портативное бессмертие (сборник) Страница 34

По данному командиром сигналу все поспешно уселись в лимузин; машину вел похожий на гладиатора Сид. С ним рядом сидел его друг детства Султан (герой многих революций на Карибах) и Янина с Фомой. Сзади кроме Корнея с Бруно поместились еще трое – Нунций, Клим и Нил. Их сильные и гибкие тела ловко расположились в самых неудобных позах.

На ходу раскупорили бутылку и вторую нью-йоркского шампанского, чокнулись. Еще раз. Друзья, перебивая, обменивались вопросами, ответами, замечаниями и шутками, возможными между людьми, разделяющими те же интересы и навыки. Чувствовалось, однако, что Корнея не только любят, но и почитают как старшего.

По давно утвержденному плану, выбраться отсюда им предстояло водою. В десяти милях на запад в неглубокой бухте путешественников ждал старый двухмачтовый бриг, вполне оборудованный для плавания по Большим Озерам; на борту имелся даже маленький дизель для маневрирования. Командовал судном Андрей де Кастер (сын пресловутого адмирала и учителя жизни Боба Кастера), тайком от родителей согласившийся участвовать в этой авантюре.

Если добраться к «Сигору» (так звали яхту), опередив погоню, и успеть поднять парус, то удача казалась обеспеченной: на корабле имелось огнестрельное оружие. Но, по уверениям Янины, знакомой с местными нравами, туземцы устремятся на своем легком флоте в губу залива (волоча лодки через перешеек), норовя отрезать таким образом беглецов от подступов к гавани. Обычно эта уловка вполне удавалась проповеднику или Ипате, когда они преследовали важного отступника. И горе ему, настигнутому родными фанатиками в этом лабиринте бухт, мелей, зарослей и утесов.

Тут, в крайнем случае, Корней рассчитывал использовать последний козырь – Фому, которого он и прихватил как ценного заложника. Отправляясь в опасную экспедицию, начальник приготовил несколько вариантов защиты, но неожиданное завоевание Янины смешало все планы и открыло новые возможности, что сразу, без ложного стыда, поняли его товарищи.

Опять и опять чокались молодые люди, опорожняя изрядный запас шампанского, один Сид не пил, держа обеими руками тяжелый руль, и, не замедляя хода, вел могучую машину по излучинам падающей вниз лесной дороги. Кругом друзья пели и читали стихи, прославлявшие любовь и отвагу, молодость и счастье. Султан рассказывал, как он под утро голыми руками задушил бросившегося на него медведя (Корней только искоса глянул в сторону Фомы: тот безмятежно спал). Опьяненные радостью, они воспринимали как доброе предзнаменование все, что попадалось навстречу (даже неприятное). Так, гигантская колдобина, заполненная жирной грязью, вызвала общий смех, хотя пришлось вылезти из машины и поднять увязший задок. В другом месте беглецы заметили мертвого опоссума, брезгливо лежавшего у обочины спиной к проезжающим, к дороге, к жизни; зимнее солнце нежно играло в его холодной, потускневшей уже шубе. Даже это обстоятельство вызвало восторженные клики всей компании, поспешившей опять наполнить стаканы.

Чокались и пили, галантно целуя руку Янины, восхищаясь ее красотой, умом и молодостью, поздравляя начальника с такой добычей. Особенно умилял молодых людей старинный акцент девушки – многовековый сплав древнефранцузского, великобританского, голландского с какими-то южнорусскими интонациями.

Сид, не прикасавшийся к вину, внезапно громко запел балладу о влюбленной паре, спешащей в церковь к венцу лунной ночью, снежной зимою, на розвальнях… А волки окружили сани с тройкой ретивых коней… Вот жених отрезает постромки одной пристяжной, второй. Верхом на кореннике [45] прискакал он к храму с нареченной.

Фома, проснувшись, блаженно смеялся; ему нравились эти сильные, веселые великаны. Красивые и мужественные, они, казалось, вышли из сказки. Даже Бруно снял очки и по-новому оглядывал этих добрых и учтивых богатырей. А дорога между тем бежала под шинами, то обожженная морозом, то вся липкая от грязи, извиваясь меж холмами, поднимаясь и опускаясь. По склонам гор росли карликовые деревья, уроды, исковерканные непогодой: с одной стороны пухлые и сочные, они с другой стороны (откуда дул зимний ветер) представляли из себя жалких сухих горбунов. Вдали, отступая в серо-золотистом тумане, неуклонно обнажались враждебные гребни гор, а в центре возвышалось огромное плато, покрытое сиреневым снегом. Меж шапками гор висели неподвижные, толстые, как дирижабли или киты, пепельные тучи, из-под которых сочилась в долину ядовитая мгла. На поворотах «линкольн» вдруг повисал над обрывом; там, внизу, прямо из гранита прорастала цепкая ель, а из болота кривая береза, и пахло все сильнее разлагающимися минералами, растениями, животными. Даже время и пространство в глубине, по-видимому, распадались на составные части.

После шести бутылок нью-йоркского шампанского и целого часа кружения над ущельями с бешеной скоростью в 18 миль в час лимузин оказался наконец на прямом спуске к долине, незаметно переходящей в огромную и серую тушу воды. Там, за скалами и камышами, через перешеек, отсюда невидимая, гарцевала, точно молодая кобылица, двухмачтовая яхта под командой штурмана пресной воды Андрея. (Почти рукой подать.)

По утверждению Янины, водной сетью до этого места от селения всего пять часов пути, а беглецы проплутали часть ночи и пол-утра; ясно, что встречи с погоней не избежать!

И действительно, руководствуясь слухом и полевым биноклем, Корней разглядел вскоре на бледных дюнах темные пятна разбитых на несколько отдельных групп поселян, подвижные фигуры отчаянно метались по пляжу, казалось отдавая последние распоряжения. Насколько можно было сообразить, народ, вооруженный дубинами и ружьями, выстроился на перешейке, загораживая путь; дальше, в лагуне, две-три пустые плоскодонки кружили, вероятно, оторвавшись от берега.

Это был, пожалуй, самый критический момент: идти под обстрел туземцев, на прорыв, Корнею очень не хотелось. Янина в упоении показала рукой в сторону и быстро-быстро начала объяснять. Внизу, на гигантской скале, яйцеобразный старец с развевающимися космами, подняв к небу длани, благословлял (или проклинал) народ перед боем.

– Где семейная лестница? – прокричал Корней; ветром относило слова.

Янина не могла в точности объяснить, но бралась провести туда партию. Об этом секретном выходе к воде она сообщила ему только накануне.

Корней приказал всем (за исключением Сида) вылезти из машины. И повел друзей целиной в обход, по кустарникам, утесам, расщелинам и дюнам. Сид, не дожидаясь результата маневра, развернул «линкольн» и ушел назад: ему надлежало доставить лимузин в Чикаго сухим путем.

Время от времени останавливаясь и советуясь с Яниной (игравшей здесь часто ребенком), Корней упорно вел своих людей на север; потом по ее указанию круто повернул налево и вскоре оказался высоко, почти над самым перевалом, отделявшим топи и каналы от залива (где, словно на выпуклом покоробленном деревянном блюде, гордо и легкомысленно топталась на якоре красавица яхта).

Спуститься в этом месте было совершенно немыслимо. Но с одного карниза, отвесно, на самом недоступном склоне висел толстый канат с узлами, прикрепленный к скале стальными крюками альпинистов (видимо, купленными в большом городе). Об этой лестнице знала только семья проповедника, и Янине достался этот секрет в приданое.

Несмотря на близкую опасность, беглецы остановились и трижды прокричали: «Ура Янине!» В ответ со стороны перешейка раздался злостный вопль. Корнею почудилось, что он различает твердокаменные ровные нотки Ипаты. Судя по всхлипнувшему Фоме, это была действительно она. «Ура Янине!» – еще раз прогремело. Лицо девушки было бледно и страстно, как в пору жарких объятий; глаза ее, большие, зеленые, на этот раз были совершенно сухими.

Все без особого труда спустились по отвесной стене к воде; со стороны бухты к ним бежали поселенцы, размахивая рогатинами и топорами. У самого берега вертелись без цели порожние лодки; раздобыть одну, покрупнее, не представляло особой хитрости. Беглецы погрузились и начали поспешно грести, стремясь обойти перешеек и выйти в большой залив. Стоя на плоскодонке, Корней заметил, что другая группа туземцев в утлых челнах шла со второй стороны косы прямо к «Сигору», готовясь не только помешать им подняться на палубу, но, быть может, и атаковать парусник, пока тот маневрирует в гавани. Но у этой флотилии не было достойного предводителя: пастор с Ипатой остались на берегу.

А на яхте вдруг все ожило, и густой беглый огонь из охотничьих ружей заставил преследующих остановиться вдали. Лодке Корнея удалось благополучно пристать к «Сигору», и все поднялись на палубу. Было чувство возвращения на родину, хотя эта родина вся обледенела и представлялась весьма неустойчивой на первый взгляд. Радовался экипаж судна, приветствуя прибывших, ликовали беглецы; даже Бруно и Фома громко выражали свой восторг, хотя им вряд ли угрожала настоящая опасность от рук поселенцев.