Олег Мухин - Человек: 1. Теория большого надувательства Страница 34

искусствам.

Отсюда эшафот был виден как на ладони. Наспех сколоченный из неструганных досок он представлял собой некое возвышение со ступеньками, посредине которого стояла дубовая плаха, обитая медью. Палач уже находился на своём рабочем месте. Одетый в

кожаную куртку без рукавов он опирался на огромный острый топор с длинной ручкой. На лице у палача была чёрная маска.

Гаутама осматривался. Он насчитал двадцать пять арбалетчиков, выглядывающих из окон ратуши, и тридцать семь стражников, полукругом стоящих внизу, на самой площади. Плюс тут же неорганизованно болталось десятка полтора папских монахов, потенциально опасных тоже. Изя отсутствовал. Как ни крутил Алекс шеей, как ни становился на цыпочки, Рокфильда он так и не обнаружил. «Где же Изя? – нервничал он. – Пора бы ему

появиться.» Разношерстная публика вокруг шумно переговаривалась, лузгала семечки, даже над чем-то смеялась. Все были в милом расположении духа, ждали зрелище. Смердели факелы, освещающие площадь.

И тут вдруг зрители притихли, так как на деревянный помост величественно взошёл сам Папа, в кроваво-красном ку-клукс-клановском балахоне, с массивным золотым

треугольником, висящим на груди, с костяными чётками в левой руке, зловещий и всесильный. Он немигающим взглядом оглядел собравшихся, извлёк из рукава бумажный свиток, развернул его и торжественным металлическим голосом зачитал:

– «Именем Его Величества Короля Гассинсса Тринадцатого за многочисленные преступления перед государством, как-то: еретичество, богохульство, дьяволопоклонство и сатанизм, а также за подстрекательство к мятежу известный злодей, долго скрывавшийся от правосудия, именуемый в народе как Ролло, приговаривается к смертной казни путём отрубания оному головы и предания анафеме на вечные времена. Всякое упоминание в дальнейшем его имени будет расцениваться Короной, как

соучастие в богопротивных делах, неугодных Святой Церкви. Труп вышеупомянутого преступника повелеваю сжечь, а пепел развеять над водами реки Горр. Да будет воля моя исполнена незамедлительно. С нами Господь. Аминь.»

Папа помолчал минуту, чтобы толпа прочувствовала cодержание указа, затем подал знак монахам, приказал: «Приступайте» и удалился.

У Гаутамы в глазах потемнело, когда он увидел Шварца. Сильное тело его друга было сплошь покрыто синяками и кровоточащими ранами, глаза выколоты – из пустых глазниц

текла сукровица, ноги, видимо, переломаны, потому что самостоятельно Шварц идти не мог – два дюжих монаха вели его под руки. «Ах вы, мрази фашистские! Ах вы, садисты! Убью всех! Всех сволочей изничтожу! – сердце Алекса разрывалось на части. Надежда на то, что Ролло тоже будет отстреливаться, рухнула. Наоборот, ситуация многократно усложнилась. – Мне бы тебя, родной, только живым отсюда вытащить, а там мы тебе такое тело подберём – пальчики оближешь… Где же этот грёбаный Рокфильд?… Самое парадоксальное состоит в том, что они собираются казнить человека, который является основателем их чёртовой треугольной религии. Правда, они этого не знают… Где

же Изя? Похоже, что с ним что-то случилось. Не мог он оставить Шварца без помощи. Наверняка, он тоже попал в руки папских ищеек. Я уверен.»

Между тем, монахи подвели Арчи к плахе, поставили его на колени. Шварц не сопротивлялся. Видимо, у него просто не было на это сил.

«Эй, звездочёт! – раздался чей-то голос из толпы. – Сейчас увидишь свои звёзды!» Толпа загоготала.

Больше медлить было нельзя. Алекс оттолкнул какого-то вельможу, стоявшего впереди него, выхватил из-за пояса два пистолета, в одно мгновение взлетел на деревянный помост, с ходу выстрелил в монахов и в поднимающего свой топор палача, отчего все трое конвульсивно дёрнулись и свалились как подкошенные, подскочил к Ролло, взвалил, словно мешок, его грузное тело себе на плечо, бросил газовую гранату в скопление

стражников, ещё не пришедших в себя, но уже собиравшихся бежать, чтобы поднять его на пики, стал, пятясь, спускаться по ступенькам.

Потом, словно в замедленной съёмке, Алекс увидел толпу, расступающуюся перед ним, давящую друг друга, увидел перекошенную от страха физиономию герцога Базиллы, увидел, как стрелы арбалетчиков стали дождём сыпаться на людей, убивая тех, кто ещё минуту назад был на одной стороне с Папой и с королём. Он помнил, как он крутился на триста шестьдесят градусов, стреляя во все стороны электрическими зарядами, как ещё три раза швырял газовые гранаты в сторону эшафота – с единственной целью прорваться через толпу и вынести весившего сто пудов Шварца подальше от этого гнусного места.

И ему удалось обмануть судьбу. Несмотря на ничтожные шансы, Алекс сумел-таки выскочить из ловушки, унося с собой драгоценную добычу. За спиной остались паника, хаос, смерть. Убедившись, что никто не преследует его, он свернул в тёмный переулок, на ходу попытался надеть очки ночного видения, но уронил их, а поднимать не стал. Он бежал и бежал по кривым улочкам города, петляя, заметая следы, окончательно отрываясь

от погони. Пока не посчитал, что он находится достаточно далеко, чтобы его быстро смогли обнаружить.

Он бережно опустил тяжёлое тело друга не землю, обессилено рухнул рядом с ним. Только сейчас Алекс почувствовал, как сильно он устал. Все мышцы разваливались от боли, голова гудела, сердце билось, как сумасшедшее.

– Шварц, как ты? – спросил он, учащённо дыша. – Ты в порядке?

Арчи молчал, не подавая никаких признаков жизни. Это обстоятельство заставило Алекса подняться, достать из внутреннего кармана камзола фонарик, посветить на Шварца. Увиденное привело Алекса в шок. Арбалетная стрела торчала из спины Арчибальда Шварцеллеггера. Бывшего культуриста, киногероя, кумира Алекса с детских лет. Алекс присел на корточки и заплакал. Он никогда в жизни так не плакал. Слёзы

лились ручьём, словно он оплакивал всех хороших людей мира, которых он знал.

И вдруг Шварц слабо застонал. Алекс повернул его на бок, надеясь на лучшее, но изо рта Шварца текла кровь. Жить ему оставалось какие-то секунды.

– Арчи, кто тебя выдал?! – отчаянно заорал Алекс ему в самое ухо.

– Агасфер, – еле слышно успел прошептать Шварц кровавыми губами.

Именно под этим именем был известен в Амилькаре Израэль Рокфильд.

2

Он лежал на тёплом ярко-жёлтом песке, один, выбрав это безлюдное место, дикий пляж, чтобы немного отдохнуть от города, его вечного шума, постоянного отравляющего запаха бензина, ото всех сумасшедших, которые его окружали. Возвращаться в город ему не хотелось. Солнце жгло в спину, тихая волна, накатывающая на берег, убаюкивала, и сквозь сонливую дремоту он размышлял о ничтожности человека – мысленно представил себя со стороны, с высоты птичьего полёта, букашку, распростёртую там, внизу, у кромки моря. Потом он попытался – в который раз! – представить бесконечность и – в который раз! – не смог её объять, сознание упиралось в спиральные серебристые галактики, шаровидные скопления, проваливалось в «чёрные дыры», дальше шла кромешная тьма и

неизвестность.

«Всё построено на лжи, – подумал он, – на обмане и жульничестве. Это фундамент. Практически любой начальный капитал нажит нечестным путём. А теперь они хотят изменить правила игры под себя, назвав их общество народным, чтобы напрочь забыть о своём преступном прошлом. И шельмовать простых людей уже более изощрённым способом. Их не остановить, они гораздо сильней, организованней, живучей, чем те, кто пришли в этот мир с добром. Есть один-единственный способ прекратить процесс разложения – это стереть с лица земли весь род человеческий целиком к чёртовой бабушке и дать оставшимся в живых возможность начать жизнь сначала… Кто это сделает?… Кроме меня, наверное, и некому. Придётся брать на свою душу этот тяжкий грех. Другого выхода просто нет…»

Чайки редко, почти по-человечьи, вскрикивали, жужжали насекомые, он почувствовал, как тело, раскалившись, даёт о себе знать мозгу – пора, мол, что-то делать, перегрев. Он собрался уже перевернуться, когда услышал шум подъезжающей машины. В ста метрах от того места, где он жарился на солнце, на прибрежный песок выкатился белый автомобиль. Он подумал: «Чёрт! Какая-то напасть! Стоило столько времени ехать на автобусе и ещё потом тащиться пешком, чтобы этот придурок на лимузине тоже припёрся сюда?! Неужели ему мало берега вокруг?! С ума можно сойти!»

Он встал, стряхнул налипший песок с колен, подтянул плавки, поправил на переносице солнцезащитные очки и двинулся в сторону непрошенного гостя. Это была новенькая белоснежная «пятисотка». Он просто залюбовался ею – умеют, сволочи, делать! Но её владелец ошарашил его намного больше, словно на его раскалённое тело вылили бочку ледяной воды. «Придурком» оказалась великолепно сложенная высокая блондинка, которая вылезла из своего блестящего неземного аппарата и уставилась на подошедшего немного испуганными большими голубыми глазами. По-видимому, она тоже не рассчитывала встретить здесь кого-либо. Она ещё не сказала ему ни слова, а он уже по уши влюбился. Он зачарованно рассматривал её, не веря, что такое совершенство могла создать природа. Она была почти голая, только тонкая треугольная полоска материи на бёдрах – трусики. Большие торчащие груди, пухлые алые губы, шоколадная гладкая