Мария Метлицкая - Бабье лето (сборник) Страница 36

Таня про себя все понимала. Внешность обычная, как говорится, никакая, среднерусская: голубые глаза, курносый нос, светлые волосы. В шубе она точно станет таинственней, женщиной-загадкой. К шубе еще полагались сапожки на каблуках и элегантная маленькая сумочка, а не вечный баул, куда влезает пакет молока и три килограмма картошки.

Таня представляла: идет она в шубе, взгляд – куда-то вдаль, поверх суеты. Идет медленно, но не осторожно, не заглядывая себе под ноги, просто идет и несет себя как самую большую драгоценность, подарок. Кому – подумаем, будем выбирать, и прохожие мужского пола будут терять самообладание и оборачиваться Тане вслед.

Она не будет бежать за автобусом и толкаться, прорываясь внутрь. Она не будет носить тяжелые пакеты с надписью «Пятерочка». Шубе это не по ранжиру.

А в субботу она поедет в центр, на бульвары. И будет медленно плыть по заснеженной и прекрасной Москве, пахнущая свежестью и немножко духами. Ее бледные щеки покроет румянец, а на ресницы будет падать плавный и медленный снег.

И однажды, скажем, на Арбате, к ней подойдет высокий мужчина с висками, слегка тронутыми сединой, и предложит зайти в ближайшее кафе выпить чашечку кофе.

Или, например, вот так: у мостовой притормозит красивая перламутровая машина, и из нее выйдет опять же высокий мужчина с висками, слегка тронутыми сединой, и предложит подвезти Таню до дома.

А дальше будет все замечательно. Он, конечно, окажется одинок – за плечами два неудачных брака. Он не идиот, чтобы общаться с сопливыми малолетками, которых сейчас пруд пруди, которым нужно понятно что. Нет, он совсем не дурак. Ему нужна зрелая женщина бальзаковского возраста, когда природа еще благосклонна, но мозги уже на месте. Москвичка, из приличной семьи. Немного мечтательница, но вполне реалистка. Осознавшая, что в жизни деньги – не главное, а главное – уважение, взаимопонимание и домашний очаг. И семейный ужин на чистой и уютной кухне – первое, второе и компот с печеньем.

Словом, шуба в корне должна была изменить Танину жизнь. На нее возлагались самые строгие обязательства.

Наконец деньги были собраны, и Таня поехала за шубой. Понятное дело, не в Лужники, а в хороший магазин, ошибиться она не имела права.

Она увидела ее сразу – долго выбирать не пришлось. Именно такую, какую намечтала. Увидела, и сердце замерло: вдруг не подойдет? Но ушлая продавщица перехватила Танин испуганный взгляд и ловко набросила шубу ей на плечи. Таня осторожно засунула в рукава руки, застегнула крючки и громко вздохнула. Шуба была впору, тютелька в тютельку, как будто на нее шили. Таня, замерев, стояла перед зеркалом и гладила мягкий и блестящий, словно масляный, мех. Потом она накинула капюшон – аккуратный и маленький.

Продавщица цокала языком и убеждала Таню в необходимости покупки. Но Таня ее почти не слышала, ей и так было все абсолютно ясно. Она со страхом посмотрела на ценник – и облегченно вздохнула. Денег хватало. Впритык, но хватало. С сапогами и сумочкой разберусь потом, здраво решила Таня. Она нехотя сняла шубу и пошла оплачивать покупку.

Шубу положили в солидный, золотистый с тиснением пакет. Пакет вполне соответствовал содержимому. Таня ехала в метро, плотно прижав к себе пакет с шубой, ей казалось, что она везет драгоценность (впрочем, так оно и было).

Дома она до полуночи мерила шубу, вертелась у зеркала. Вешала ее на плечики на дверь – отходила и любовалась. Сидела в кресле, положив шубу на колени. Гладила мех. Нюхала его (он приятно пах мехом – а чем же еще?) и, прикрыв глаза, жадно вдыхала этот запах. Потом наконец она угомонилась и легла спать. Шуба лежала на кресле у кровати.

Утром, когда она откроет глаза, она сразу же ее увидит. В эту ночь шуба уже больше ей не снилась. Снилась мечта. А когда мечта воплотилась в реальность… Ночью Тане снился берег моря, тихий прибой, теплая галька и яркое солнце – душа ее наполнилась счастьем, а сон был спокойным и радостным.

Теперь Таня, как никогда, ждала приближения зимы. Конечно, в Европах ходят в шубах уже в октябре, снега там не дождешься, но у Тани было долгое терпение.

В первую субботу ноября наконец выпал снег. Таня выпила кофе, накрасила глаза, надела шубу и поехала в центр. Она вышла на «Кропоткинской» и медленно пошла по бульвару. Погода была прекрасная – мягкий морозец, яркое солнце. Снег играл и переливался на солнце – и играл и переливался мех на Таниной шубе. Таня запрокинула лицо, подставив его солнцу, и счастливо улыбнулась.

Она дошла до Арбата, зашла в маленькую уютную кафешку, заказала кофе с пирожным, села у окна и стала смотреть на улицу. За окном падали мягкие крупные хлопья. На улице ее окликнул какой-то художник, рисующий карандашные портреты на ватмане. Таня села на низенькую скамейку и сняла капюшон. На портрете она получилась молодая и прекрасная – художник знал свое дело, хотел угодить, и у него это получилось. Потом она зашла в кулинарию «Прага» и накупила всяких разных вкусностей – у нее был праздник.

На работу в понедельник Таня поехала в шубе: во-первых, хотела похвастаться, а во-вторых, мех надо прогуливать, иначе он захиреет.

На следующие выходные Таня опять поехала в центр. Она шла по Тверской, глядя прямо вдаль, опять посидела в кафе, зашла в книжный и купила новый детектив, пошаталась по магазинам, удивляясь ценам, – но ничего не происходило. Не останавливалась у обочины машина, и никто не приглашал Таню выпить кофе. Более того, она заметила, что по Тверской, одна за другой, наплывая на Таню, шли молодые и не очень дамы, одетые сплошь в норковые шубы – длинные, короткие, светлые и темные. Их было такое множество, что у Тани зарябило в глазах и выступили слезы.

Она приехала домой, убрала шубу в шкаф, легла на диван и укуталась одеялом. Она обиделась на шубу и на всю эту жизнь. Столько усилий! Три года отказывать себе во всем, даже в самой малости!

Но в душе Таня была оптимисткой и на шубу решила не обижаться. При чем тут шуба? В шубе, в конце концов, было тепло и легко и она, Таня, чувствовала себя женщиной. В общем, свои функции шуба почти выполнила. А все остальное – божий промысел.

Больше Таня в центр не ездила, решила, что судьба и под печкой найдет. Шубу она не жалела, носила постоянно, и в магазин, и на работу, и грустила о том, что скоро кончится зима, придется залезть в старую турецкую куртку и потерять ощущение счастья. Но зима, как известно, в наших широтах быстро сдавать позиции не собирается: в марте все еще стояли морозы и мели метели – словно февраль забыл их прихватить с собой.

Таня разболелась, слава богу, не грипп, а банальное ОРЗ, но все равно противно. Она взяла больничный и отлеживалась дома – чай с малиной, горчицу в носки. В пятницу, оклемавшись, отправилась в поликлинику закрывать больничный лист. Бледная, с красным носом и обветренными губами, в общем, та еще красавица, усмехнулась она, глядя на себя в зеркало. Надела шубу – на улице стоял приличный мороз.

В поликлинике, как всегда, была огромная очередь. Врачиха посмотрела на Таню и пожалела ее – дала еще три дня свободы. Таня спустилась в раздевалку и открыла сумочку, чтобы достать номерок. Номерка в сумочке не было. Она обшарила карманы джинсов, поднялась наверх, залезла под банкетку у кабинета врача, зашла в сам кабинет – номерка не было.

– Не волнуйтесь, – успокоила ее врачиха и спустилась с ней в гардероб.

Гардеробщица сурово расспросила Таню про шубу и принялась среди огромного количества пальто и курток искать Танино богатство. Шубы не было. К раздевалке спустились главврач и старшая медсестра.

Таня бегала среди вешалок и в голос рыдала. К поискам шубы присоединилось все руководство. Было ясно, что назревает ЧП. А потом старая гардеробщица вспомнила, что похожую шубу получил по номерку неприятный молодой парень. Она еще спросила его (как не спросить), почему он берет женскую шубу, но парень ответил, что шуба его жены, а жена ждет в холле. Такое объяснение, понятное дело, гардеробщицу тетю Пашу удовлетворило.

Таня сидела на скамейке и, закрыв лицо руками, горько плакала. Сначала ей сочувствовали и гладили по плечам, а когда надоело – стали выговаривать: дескать, сама виновата – нельзя быть такой растяпой. Пошушукавшись, главный врач и старшая медсестра принялись утешать вопившую в голос гардеробщицу тетю Пашу. Кто-то из сердобольных вызвал милицию.

Через полчаса приехал наряд – два молодых милиционера. Один опрашивал несчастную гардеробщицу, а второй – несчастную потерпевшую. Тот, что опрашивал Таню, был молод, рыжеволос и светлоглаз. Звали его Белоус Иван Алексеевич. Он присел возле Тани на корточки и принялся успокаивать ее (поведение, нетипичное для старшего лейтенанта). Из всего сказанного Таня поняла одно: с шубой она простилась раз и навсегда. У нее началось удушье, и она стала громко икать.

– Истерика, – констатировал главный врач, и Тане сделали успокоительный укол.