Валерий Панюшкин - Отцы Страница 38

– Глупый ты, Стич, – говорила ты нежно. – Это тебе нельзя купаться, потому что ты плюшевый. А мне можно купаться, потому что я кожаная. Меня можно намочить, а потом вытереть, и ничего мне не будет.

Надо сказать, что весь день, чем бы мы ни занимались, ты счастливо смеялась. Часов в десять вечера, после того как Стич почитал тебе на ночь сказку, тебе пора было спать, а мне пора было ехать в город, чтобы с утра отправиться на работу. Я наклонился над тобой, чтобы поцеловать. В руках у меня был дракон Стич. Отпустив мне некоторое время на поцелуй, ты обняла Стича у меня в руке, и поцеловала Стича и, нежно глядя ему в дурацкие выпученные глаза, сказала:

– Я люблю тебя, Стич. Возвращайся скорее.

64

Осенью ты пошла в школьную подготовишку, целый месяц ходила, а я совершенно не участвовал в этом. Пару раз, придя домой поздно вечером и застав тебя уже укладывавшейся спать, я пытался спрашивать, интересно ли тебе в школе.

– Да я не помню! – отвечала ты, демонстрируя эту фантастическую детскую способность забывать все непримечательные события и половину примечательных.

– То есть совсем ничего не помнишь? Какие хоть уроки были?

– Рисования не было. – Ты ходила в школу только ради грядущих занятий в художественной студии.

Почти целый месяц я никак в твоей школьной жизни не участвовал, думал, будто школа тебя совершенно не интересует, и эта мысль была для меня индульгенцией.

Но однажды вечером, то есть часов через шесть после того, как ты вернулась из школы, я пришел домой и застал тебя в печали. Ты объяснила мне, что в тот день на уроке вы рисовали в квадратиках елочки и треугольнички, и ты дважды ошиблась в треугольничках и дважды в елочках. Вероятно, это было какое-нибудь глупое тестирование, результаты которого школьный психолог на родительских собраниях докладывает с умным видом, но ты расстроилась, и я полчаса утешал тебя, что не в елочках, дескать, и не в треугольничках счастье.

В другой раз ты рассказала мне, что на уроке вы должны были нарисовать себя. Это, вероятно, тоже было какое-нибудь тестирование для грядущего родительского собрания.

– Я довольно хорошо себя нарисовала, – сказала ты. – Особенно если учесть, что художественная студия у нас еще не началась и никто не учил меня рисовать мой портрет. Только я нарисовала себя не с косичками (ты обычно ходила в школу с косичками), а с локонами.

На родительском собрании психолог собирался, вероятно, сказать нам, что у нашей девочки завышена самооценка, занижена самооценка или как это там у них называется. А я спросил:

– Ты хотела бы ходить в школу с распущенными волосами?

– С распущенными волосами в школу ходить неприлично.

– Кто это тебе сказал? Бабушка?

– Бабушка, конечно. Она профессор и никогда не ошибается.

– Думаю, я мог бы помочь тебе переубедить бабушку, если ты хочешь ходить в школу с локонами.

– Не надо, папа. Бабушку не переубедишь. Лучше помоги мне переубедить меня.

В третий раз ты вернулась из школы как раз тогда, когда я приехал из очередной командировки и принимал душ. Замок в ванной был устроен у нас так, что снаружи его можно было открыть отверткой. Я слышал, как, войдя в дом, ты (вероятно, увидев в прихожей мой чемодан) воскликнула:

– Папа приехал? Папа! Папа! Ты где? Ах, ты в ванной!

Сквозь шум воды я слышал, как ты вламывалась к деду в комнату, выворачивала дедовский ящик с инструментами, громыхала в поисках отвертки. Потом замок на двери в ванную открылся, и ты вошла:

– Папа! Папа! Как хорошо, что ты приехал! Представляешь, мне поставили первую в жизни пятерку!

– Варенька. – Я выглянул из-за полиэтиленовой шторки. – Я очень рад, что ты у меня такая умница. Только я тут голый и весь в мыле. Давай я домоюсь, выйду, и ты мне подробно расскажешь все про свою пятерку.

– Нет, папа, я не уйду, пока ты не узнаешь, что первую в жизни пятерку мне поставили за буквы. За то, что я их все знаю, хотя сегодня в школе надо было знать всего четыре буквы: «а», «о», «л» и «м».

– Чудесно, мой хороший, можно я теперь помоюсь?

– Теперь можно. Только не забудь побриться.

– Думаешь, это обязательно?

– Это обязательно, – сказала ты строго. – Я не люблю ежиков. А ты похож на ежика, и я не буду с тобой целоваться.

Через четверть часа за обедом я обсудил с тобой твою первую в жизни пятерку и клятвенно обещал, что назавтра сам отвезу тебя в школу.

Но следующее утро у нас было отравлено плесенью. Едва только я встал, дед принялся мне рассказывать, что, пока я был в командировке, в квартире над нами прорвало трубу отопления, что вся стена в твоей спальне теперь мокрая, что за пару дней на мокрой стене выросла плесень и что совершенно невозможно девочке жить в своей спальне, пока стена не будет высушена и обработана противогрибковым спреем. Целый завтрак мы с дедом посвятили разговорам про антигрибковый спрей, и, только уже выйдя из дома, я заметил, что ты не разговариваешь со мной.

– Я тебя чем-то обидел? – спросил я девочку.

– Ты все утро разговаривал с дедом, как будто меня нет.

– Прости, пожалуйста. Мы разговаривали про плесень в твоей в комнате.

– Вот именно. А можно было все это время играть в Стича.

Я открыл дверь машины. Я посадил тебя на заднее сиденье и пристегнул ремнем безопасности. Я поцеловал тебя в лоб. Я дал тебе нарочно для подкупа валяющуюся в машине жвачку. Ты молчала.

Я завел мотор и поехал. Ты сказала только:

– Поставь мне, пожалуйста, «Алису».

Я вставил в проигрыватель диск со сказкой «Алиса в стране чудес». Ты на заднем сиденье подпевала диску: «Догонит ли в воздухе или шалишь летучая кошка летучая мышь…» Я попытался подпевать вместе с тобой. Но ты сказала:

– Папа, не пой. Ты все утро разговаривал с дедом, хотя можно было все утро играть в Стича.

Дальше я молчал. Ты на заднем сиденье пела вместе с пластинкой: «Я рыбая мышь или мышная рыба…» А мне, честное слово, было очень грустно, что вот я впервые в жизни везу дочь в школу, и надо же было мне именно в этот день все утро разговаривать с дедом про плесень и противогрибковый спрей, вместо того чтобы играть в Стича.

Я припарковал машину около твоей школы. Ты вышла и сразу стала на поребрик (это такое петербургское слово, чтобы называть бордюр). Ты всегда ходила по поребрикам. Игра заключалась в том, чтобы ходить по поребрикам и никогда не ступать на мостовую. Ты говорила, что примерно за год хождения по поребрикам натренируешься и станешь акробаткой.

Я вытащил из багажника твой школьный рюкзачок в виде красного медвежонка. Ты шла по поребрику, а я поднес к тебе сзади мишкообразный рюкзачок и, прикоснувшись носом рюкзачка к твоему уху, прошептал хриплым голосом, подобающим дракону Стичу:

– Варька, ты уже стала акробаткой или еще не стала?

– Стич, это ты, что ли? – не выдержала ты. – Ты превратился в рюкзачок?

– Конечно, это я! А куда ты идешь?

– В школу, – серьезно ответила ты.

– Зачем тебе в школу? Там разве дают что-нибудь вкусное?

– У папы спроси, – серьезно ответила ты.

И я понял, что прощен.

65

С тех пор я часто водил тебя в школьную подготовишку, и каждый раз мы говорили про что-нибудь умное, и тебе это нравилось. Ты устраивалась на заднем сиденье автомобиля, пристегивалась (ох, каких же усилий мне стоило приучить тебя пристегиваться) и говорила:

– Ну давай, папа, загадывай загадки.

Я тогда спрашивал, например:

– Ты знаешь, Варенька, что Земля круглая?

– Конечно, знаю. Это знает даже мой глупый дракон Стич.

– А почему же тогда, если Земля круглая, нам кажется, будто она плоская?

Ты на секунду задумывалась. Впрочем, правдоподобный ответ приходил тебе в голову довольно быстро:

– Нам кажется, что Земля плоская, потому что мы едем по плоскому месту. Земля ведь по горкам закругляется. И мы когда летом были с тобой в горах, тебе же там не казалось, что земля плоская.

– Хорошо, – говорил я, – но почему же тогда Земля круглая, а вода с нее не скатывается и не утекает?

Ты думала долго. В зеркальце заднего вида я любовался напряжением мысли на твоем лице. Наконец ты говорила:

– Загадай лучше загадку из математики.

– Ну зачем же ты сразу сдаешься? Я могу тебе объяснить, почему вода не…

– Папа, – ты решительно перебивала меня, – загадай лучше загадку из математики.

Я загадывал:

– Варя собрала три яблока (у нас на даче в тот год был огромный урожай яблок), папа собрал еще два, мама собрала три и Вася собрал два. Сколько всего получилось яблок?

– Десять, – ты отвечала не задумываясь. – И вообще, зря ты, папа, думаешь, что загадки по математике мне можно загадывать только до десяти. Я уже давно умею считать до ста и умела бы до тысячи, только мне пальцев не хватает.

– У тебя что, сто пальцев?

– Нет, папочка, пальцев у меня дома двадцать, а в машине десять, потому что я в ботинках.

– Как же ты считаешь до ста на десяти пальцах?