Анатолий Гладилин - Тигрушка (сборник) Страница 38

– Но меня они, наверно, знают, – сказал он.

– Тем более, – сказала она. – Ты боишься?

– При чем здесь я? Я за тебя волнуюсь.

– А ты не волнуйся.

– Мне уже поздно волноваться, – сказал он. – А обстановка ничего, соответствующая. Полумрак. Включи что-нибудь.

Она включила магнитофон. Певица низким голосом запела по-английски про любовь. Слова он разбирал с трудом.

– Есть что-нибудь выпить? – спросил он.

– Зачем? Для храбрости?

– Не придирайся. Что, мы так и будем сидеть?

– У тебя есть другие предложения?

– Слушай, – сказал он. – Я не могу.

– Убирайся, – сказала она, – иди к черту.

– Пойми, это не так просто.

– Мне, наверно, просто, да? Что же, давай опять выяснять отношения.

– К сожалению, все ясно.

– Поплачь.

– Хватит. Иди сюда.

– Знаешь, мной еще никто не командовал.

Он встал и потушил свет. Певица кончила петь про любовь и запела что-то совсем невразумительное, потом заиграл джаз, потом пленка кончилась и был только слышен равномерный шорох – кассета продолжала крутиться. Потом он выключил магнитофон и зажег настольную лампу.

– Ты мне что-то хочешь сказать? – спросила она.

– Все прекрасно, – сказал он.

– Хладнокровный мужчина, – сказала она. – Говори, я же знаю.

– Ты умная.

– Не цитируй Руслана.

– Алка, я чувствую себя последним подонком.

– Давай, давай, – сказала она. – Кто же тогда я? Не стесняйся, выкладывай.

– Ты женщина, которую я люблю. Знаешь, когда я понял, что так может быть? Как-то на первом курсе я встретил тебя на улице. Ты со мной неожиданно поздоровалась, и я сразу вспомнил, кто ты.

– Приятно слышать, – сказала она.

– Алка, зачем я тебе нужен?

– Естественно, только для развлечения.

– Перестань. Кстати, а как ты поняла? Ведь я тебе никогда бы ничего не сказал.

– Молчи уж, воплощение мужества и скромности. Я все-таки чувствую, кто и как на меня смотрит.

– Ты уйдешь от него. Это дело решенное.

– Значит, убить парня?

– Обманывать лучше?

– Иногда да.

– Тогда мне ясно, зачем я тебе нужен. Поиграть и выбросить?

– Вот теперь ты подонок!

– Как он приедет, я ему все скажу. Он взрослый человек. Он умный парень. Он мой товарищ. Он должен понять. Представляешь, мы будем встречаться, какими глазами я буду на него смотреть?

– Обыкновенными. Нахальными, как смотришь на всех.

– Я так не смогу.

– Сможешь. Я сама знаю, как для него лучше.

– Но нельзя же строить отношения на одной жалости…

– Заткнись! Понял? Вот так. Ну, извини. Сам виноват. Просто мне надоело слушать. Все эти доводы «за» и «против» я повторяю себе уже целый год. Да, с тех пор, как мы с тобой встретились в метро. Да, еще ничего не было. Пойми, Руслан мне очень дорог. И я еще ничего не решила. Понял? Но все будет так, как я решу. И если что, как бы я тебя ни любила, пошлю ко всем чертям. Ходит тут, разглагольствует. Это мое дело, ясно? Обиделся?

«Может, еще не поздно, – думал он. – Что мы наделали! Встать и уйти! И ничего не было. И никто ничего не узнает». Но он понимал, что все это разговоры в пользу бедных. Никуда он не уйдет. Такую, как Алла, ему больше не встретить. Что ж, лучшие женщины достаются сильным. Разве он виноват?

Чернышев встал и включил магнитофон.

…Трое других были в черных костюмах и белых рубашках, и узкие галстуки стягивали шеи, как бечевки – воздушные шары. Лица у них были красные, щеки они раздували не то от волнения, не то от желания казаться солидными, и это усиливало их сходство с шарами. Трое других попеременно подходили к зеркалу, причесывались, приглаживались, отряхивались. Курили они лихорадочно и беспрерывно.

Медведев сидел в углу и лениво перелистывал старый «Огонек». Мишка был в спортивном свитере и чувствовал себя вольготно и свободно. Курить ему тоже хотелось, но, глядя на трех других, он решил: нет, ни за что, принципиально.

Вероятно, потому, что он выглядел очень спокойным, трое другие подходили к нему и с некоторым почтением спрашивали: «Ну как? Скоро? А какие вопросы?» – и хоть Мишка выступал по телевидению впервые и сам толком не знал, но отвечал он кратко и обнадеживающе: «Ничего! Наверно! Посмотрим!»

Наконец им сказали «Пора!» – и они пошли мимо пультов управления, где над десятками экранов склонились молчаливые, очень занятые люди, вниз, в зал, где их посадили в кресла по обе стороны от дикторши. Она показалась Медведеву старой знакомой, почти каждый день он видел ее на экране телевизора, и Мишка сел рядом с ней, и она, быстро и скептически осмотрев всех четверых, улыбнулась ему и сказала:

– Причешитесь!

Осветители стали зажигать люстры, трое других застыли, как на фотографии, а Мишка вдруг стал зевать, и дикторша спросила его:

– Нервное?

– Нет, просто не выспался, – ответил Мишка.

Появился еще один человек, придвинул кресло, сел, подмигнул Медведеву и сказал:

– Как загорится красная лампочка, начинаем.

Мишка успел подумать, что, собственно, все получилось случайно. Один вечер напряженной работы, и сто тысяч московских пенсионеров будут сейчас наблюдать его физиономию, уж не говоря о сослуживцах и соседях, а Ниночка из столовой обязательно спросит, в чем была дикторша и какая на ней была юбка, но тут зажглась красная лампочка, все как-то вздрогнули, а лицо дикторши поплыло в улыбке, и она сказала:

– Теперь, дорогие товарищи, мы вас познакомим с победителями спортивной викторины «Знаете ли вы футбол?».

Домой Ленька вернулся очень поздно. Сколько ни говорили на собраниях, какие решения ни принимали, все равно в конце месяца цех превращался в филиал Канатчиковой дачи. В начале последней недели казалось, что никакое чудо не вытянет план, но вот сейчас стало ясно, что план не только сделан, но даже перевыполнен.

Сегодня Ленька пробыл на заводе с семи утра до одиннадцати вечера. К этому времени он почувствовал, что последние клетки серого мозгового вещества превратились в чугун, и он вышел на улицу, глотнул морозный воздух. А тут мастер Потапов предложил по дороге завернуть к нему минут на десять, Ленька подумал, что от этого хуже не будет. Они посидели с часок и перемыли кости начальству. Когда Ленька подходил к дому, он чувствовал себя вполне бодрым.

Он осторожно закрывал дверь. Из своей комнаты высунулась соседка. Ленька спросил, все ли дома и можно ли запереть на цепочку.

– Да, – сказала соседка, – все дома.

Но в голосе ее слышалась какая-то растерянность.

– Только Галя ушла в роддом.

Чугун в голове мигом превратился в живое серое вещество.

– Как это так? – возмутился Ленька. – Ей еще рано! Почему она пошла? Еще не время. Со мной надо было посоветоваться. Сразу, вдруг?

– Не знаю, – сказала соседка, – но Гале стало плохо, и мой Витька ее отвел.

– Чепуха какая-то, – сказал Ленька. – Почему ее приняли?

– Им, наверное, виднее, – сказала соседка.

Ленька выбежал на улицу. На углу заскочил в телефонную будку. Как ни странно, автомат, который обычно висел с оторванной трубкой, или сразу давал частые гудки, или просто тупо поглощал монеты, на этот раз соединил его с главным металлургом.

– Илья Маркович, – сказал Ленька, – вы спите?

– Нет, – ответила трубка, – уже не сплю.

– Извините, пожалуйста, но… – залепетал Ленька.

– Что, опять авария?

– Нет, все в порядке. Даже серия «МК-245» готова.

– Прекрасно, Майоров. Рад, что вы мне это сообщили. Хотя можно было подождать до утра.

– Илья Маркович, я пришел домой, а мне говорят, что Галя ушла рожать.

– Сразу бы так и сказал…

– Ведь ей еще рано.

– Много ты понимаешь. Беги в роддом!

Ленька мчался по пустым улицам, а в голове звучала песня «Зеленый огонек такси», хотя в это время в городе нельзя было поймать даже телегу. Он был твердо уверен, что сейчас же возьмет Галю домой, потому что ей еще рано, она, наверное, просто испугалась. Недавно об этом говорили на работе, и ему сказали, что так бывает. Женщины в таком состоянии очень мнительны.

Он долго звонил, наконец появилась санитарка и впустила его.

– Жена у меня здесь, – начал Ленька, – Майорова. Сегодня пришла. Но зачем ее приняли? Ведь у нее срок не наступил.

– Подождите, – сказала санитарка, – сейчас узнаю. А раз приняли, значит, надо.

Санитарка вернулась с врачом. Лицо его показалось Леньке знакомым. Не то виделись где-то на активе, не то играли в волейбол, а может, просто так, ведь город маленький.

– Сам Майоров явился, – сказал врач и протянул руку.

– Привет, – сказал Ленька. – Понимаешь, жена здесь, у тебя. А ей еще рано. Наверно, психанула. Женщины в этом состоянии…

– Бывает, – охотно согласился врач.

– Вот я и думаю, не забрать ли ее. Кстати, как она?

– Она? Вполне нормально. Час тому назад родила мальчика. Три двести. Рост – пятьдесят один. Еще какие вопросы?

– Знаешь, как страшно, – говорил Бутенко, – когда несколько рядов заполнено, а дальше – черная пустота. Выходишь на сцену с закрытыми глазами. Только бы не смотреть в зал. Вот так мы начинали. Театр маленький, на отшибе, репертуар старый. А публика привыкла ходить в музыкальную комедию. Мы привезли «Царя Федора Иоанныча». Это сразу стало событием. Сплошные аншлаги. Но «Царя» мы готовили два года. Выпускной спектакль. Каждый жест отработан. А тут? Шестнадцать репетиций, прогон – и на сцену. Где уж следить за мастерством, вживанием в роль, сверхзадачей…