Эра Ершова - В глубине души (сборник) Страница 4

– О, садись к нашему огоньку! – крикнул один из них. – Смотрите, братцы, времени десятый час, а он – ни в одном глазу!

Послышалось мелодичное бульканье, и в руке у Егорыча оказался граненый стакан, до краев наполненный мутным зельем.

Егорыч поблагодарил, выпил и почувствовал, что душа его до краев наполняется хмелем, мир вокруг становится привычным. И хочется говорить.

– Я, братцы, сегодня храм строил, – объявил он.

– М-м-м… – удивленно промычали братцы.

– И знаете, – продолжал Егорыч, – впервые в жизни человеком себя почувствовал.

В ответ вновь раздалось знакомое бульканье, и в руке у Егорыча опять оказался стакан. Выпив и закусив запеченной на ржавом щите рыбешкой, он выплюнул на песок кости и заговорил.

Суть его речи сводилась к тому, что жизнь без идеи совершенно бессмысленна, и если бы не поп, то он бы так и не понял ничего до конца своих дней.

Конечно, изложить такую глубокую сентенцию ему было непросто, поскольку язык заплетался и мысли в голове были какими-то вязкими, путаными. Но все же за несколько часов Егорыч сумел донести основную идею до собеседников, после чего они вповалку уснули прямо на берегу.

…Проснулся Егорыч от удара мокрым полотенцем по лицу.

– Ээ… – замычал он и открыл глаза.

Ужас всей его жизни, жена Галина стояла спиной к реке, и восходящее солнце рисовало по бокам ее силуэта огненные крылья.

– А ну, вставай! – заорала она таким визгливым голосом, что в мозгу у Егорыча сразу образовалась брешь.

Опасаясь за голову, Егорыч поднялся с ночного ложа и, на ходу отряхивая песок, покорно поплелся за супругой, как идущая на водопой корова. Они молчали. Они молчали всю жизнь. Потому что все важное было сказано тогда, давно, в молодости, а теперь осталось одно недовольство, о котором говорить не имело никакого смысла, потому что переделать друг друга они уже не могли.

Но Галина не сдавалась, она все ждала чего-то от жизни, все думала: а вдруг случится чудо, ее муж перестанет пить, и они заведут ребеночка.

И, поддаваясь несбыточным мечтам, она внезапно начинала бунтовать на ровном месте и нападала на супруга, не умея объяснить, зачем она это делает, тем самым вызывая у того недоумение и, как следствие, – желание напиться.

Так и на сей раз, глядя на перекатывающуюся походку жены, Егорыч взялся думать о своем – что эта баба дана ему в наказание и что надо бы залить это горе.

Но вот на этой мысли, относительно залить, он почему-то споткнулся и вдруг отчетливо понял, что водка ему опротивела, как и все остальное. Что поутру, вместе с хмелем, ушла та наполненность миром и ощущение гармонии, ради которых он пил, и в душе опять образовалось что-то вроде пещеры, пустой и гулкой, и это пространство требовало какого-то наполнения. Недолго думая, Егорыч отстал от жены, шмыгнул в какой-то проулок и, поражаясь собственной прыти, рванул к церкви.

Отец Михаил был уже на посту.

Он по-прежнему проделывал какие-то бессмысленные манипуляции, которые никак не могли послужить реставрации храма. Увидав копошение попа, Егорыч с облегчением вздохнул и принялся за дело.

Где-то к полудню на пригорке показались его давешние собутыльники. Они уже успели похмелиться и смотрели на мир ласково.

Сначала они только делали замечания и давали советы, но как-то незаметно и сами втянулись в работу, и теперь на руинах храма перетаскивало с места на место мусор уже шесть человек.

К вечеру, обессилев от трудов, Егорыч вернулся домой, где его во всеоружии встретила Галина, готовая к скандалу. Но едва она раскрыла рот, как муж подошел к ней и нежно потрепал по щеке.

Галина так и осталась стоять с открытым ртом. В этом жесте было что-то родное, из прошлого, что-то такое, что отдаленно напоминало счастье.

И тут, не помня себя от радости, она заметила, что ее муж, Сергей, первый раз за много лет трезв.

– Сереженька… – прошептала она.

Егорыч оглянулся и изрек:

– Галь, я пить больше не буду, надоело. Я теперь с батюшкой храм строю.

По привычке Галине хотелось закричать:

– Видали, храм он строит! Здесь зима скоро, нам самим вот-вот на голову крыша рухнет!

Но она сдержалась, потому что каким-то седьмым чувством угадала – муж не шутит, случилось нечто из ряда вон выходящее, нечто такое, что может изменить их жизнь – случилось долгожданное чудо!

Когда отец Михаил затевал ремонт храма, он представлял себе размах задуманного предприятия как человек, который пытается составить себе картину мира, глядя на него в замочную скважину.

В эту скважину была видна церковь, Егорыч с товарищами, и отцу Михаилу не было страшно, потому что он понимал, что сил у него достанет и на Егорыча, и на его друзей, и даже на всю деревню.

Но когда на строительство церкви со всей округи потянулись толпы паломников, батюшка испугался. Он был человеком скромным и не знал, что делать с такой вселенской славой.

Началось все с того, что Галина рассказала соседке, будто отец Михаил ее мужа от пьянки спас.

Соседка вытаращила глаза и потащила своего ханурика в церкву. Как это ни странно, но и ее муж поддался трудотерапии и за работой на время позабыл о бутылке.

Как всегда на Руси, весть о случившемся чуде стала распространяться со скоростью пожара, обрастая по пути самыми невероятными подробностями. Человеческая молва зачислила отца Михаила в старцы, святые великомученики.

Поговаривали, будто он наложением рук лечит любые болезни. И снялась со своих мест Русь-матушка, и, казалось, вся округа двинулась в сторону развалившегося прихода.

Люди шли с бедами, надеждами. Большинство из них и в церкви-то никогда не бывали.

Сколько раз отец Михаил молил Бога образумить заблудшую паству и прислать к нему прихожан. Но здесь Всевышний явно перестарался. Паломничество принимало размах бедствия.

И тогда отец Михаил опять встал перед доской, на которой по прошествии времени едва узнаваемым темным пятном стал проявляться лик Господень. И опять отец Михаил молился до утра и просил пособить ему маленько в непосильной задаче.

И опять Господь услышал его. Наутро отец Михаил почувствовал в душе необычайную бодрость. Выйдя на ступени храма, он обозрел огромную толпу прихожан и произнес:

– Дорогие мои, – голос его звучал необыкновенно громко и ясно, – я так долго вас ждал! И вот вы наконец пришли!

Толпа загудела одним общим одобрительным гулом.

– Я не святой, – продолжал отец Михаил, – и чудес творить не умею.

И опять раздался гул, но теперь уже какой-то тревожный, недовольный.

– Да поймите вы, – батюшка повысил голос и почувствовал, что в его речи появилось правильное колокольное звучание, – поймите, чудо в вас самих! Потому что вас Господь создал по образу и подобию своему, и если вы в это поверите, то для вас не будет невозможного. А вера зажигается не от чудес, а от дела. Творите добрые дела, друзья мои, и воздастся вам по деяниям вашим.

В воздухе повисла напряженная тишина. И священник понял: это внимание, его слушают.

В это утро он говорил долго, сам поражаясь тому, какие мудрые, правильные слова Господь вкладывает в его речь.

Он говорил о том, что русскому человеку необходимо вокруг чего-то объединяться. И когда он объединяется вокруг бутылки, то получается то, что получается. И что надо найти для себя что-то важное. А что может быть важнее Бога?

На следующий день толпа паломников значительно поредела.

Многие ушли по домам разочарованные. Ждали чудес, а получили что?

Но зато оставшиеся стояли у церкви. И по их лицам было видно, что в их сознании запущен некий механизм, которому обязательно надо дать развитие. С этого дня отец Михаил каждое утро читал проповеди на улице, и счастье, неведомое до сей поры счастье, наполняло всю его душу. Он наконец-то обрел себя.

Отец Михаил чувствовал, как на него сверху щедрым потоком снисходит благодать, и он готов был служить проводником для каждого, для самого ничтожного, самого глупого, самого маленького, стоит ему только захотеть.

История со строительством храма облетела весь район и дошла до слуха администрации. И тут, как это часто бывает, высокопоставленные мужи почувствовали добычу.

Не в том смысле, что здесь можно было что-то урвать, нет, им уже давно это было неинтересно, а в том, что подобный сюжетец мог бы очень украсить их имидж, стоит только правильно подойти к делу. И они подошли правильно.

Отец Антона – Петр Васильевич Чудаков со свитой свалился на голову мирного селения неожиданно.

Посреди бела дня по кривым улицам деревни пронесся невиданный кортеж из пяти машин.

Домашняя скотина в панике разлеталась из-под колес, люди тоже.

Такие автомобили люди видели разве что по телевизору, и это произвело на них такое ошеломляющее впечатление, что они даже позабыли обидеться за то, что машины все-таки передавили немало живности.

Автомобили с мигалками и сиреной подлетели к церкви, где отец Михаил как раз мирно читал проповедь.