Алёна Жукова - Дуэт для одиночества Страница 4

Много лет спустя, прикасаясь к разбитым клавиатурам школьных роялей и к чутким клавишам их концертных собратьев, Лиза всегда старалась найти то ощущение полного слияния с инструментом, которое возникало при игре на ее стареньком, глуховатом «Шредере». И когда это случалось, возникала та самая почти одушевленная интонация, которая, казалось, не может родиться в деревянном чреве, заполненном войлочными молотками и железными струнами.

Самой первой Лизиной учительницей музыки, стала Ася Марковна, которую в детстве учили играть на фортепиано вместе со старшими сестрами. С тех пор у нее сохранилось почти мистическое отношение к музыкальным способностям, коих, как выяснилось, у нее не оказалось. Нинэль, старшая сестра, поражала всех своей виртуозной игрой, средняя Эмма – тонкой музыкальностью, и только Асе бог запечатал уши. Учительница музыки, пожилая сухая немка, приносила на уроки ноты в красивых переплетах с тисненными золотом буквами «Collection Litolff», в которых были клавиры классической музыки всех уровней сложности. Сестры играли в четыре руки симфонии Моцарта и разучивали «Карнавал» Шумана, а несчастная Ася томилась и потела от страха, что опять никак не сможет запомнить наизусть четыре строчки незамысловатой пьески для начинающих. Она с восхищением и подобострастием внимала игре учительницы и сестер и не понимала, что с ней не так и почему ноты, превращаясь в звуки, абсолютно не запоминаются и приходится все время думать, куда поставить палец. Ее аналитический ум пытался оптимизировать задачу, но ничего не получалось. После года мучений учительница музыки посоветовала родителям прекратить уроки с младшей девочкой, в музыкальном багаже которой остались навсегда только две пьески – «Кукольный вальс» неизвестного композитора и недоученная моцартовская «Колыбельная» в легком переложении.

После того как пианино, купленное для Лизы, было наконец задвинуто в угол между диваном и окном, пришел настройщик. Он легко прикоснулся к клавиатуре и удивил женщин страданием, отразившимся на его лице. Он предупредил, что работа предстоит большая и что неизвестно, как будет старый инструмент держать строй. Лиза вросла в пол, когда увидела великолепие фортепианного нутра, обнажившегося под снятой крышкой. Она пыталась воспроизвести голосом завораживающее гудение камертона, которым настройщик бил почему-то по собственной голове. Когда работа была закончена, мастер потребовал уйму денег, но нужной суммы у Веры и Аси не набралось. Настройщик выписал квитанцию на рассрочку и предупредил, что долг придется погасить в течение двух месяцев. Уходил он с подобревшим лицом. Пианино похвалил, сказав, что все немцы – фашисты, но веников не вяжут.

Асе Марковне не терпелось поскорее сыграть свой скудный репертуар и заинтересовать Лизу. Ей это удалось. От «Кукольного вальса» Лиза пришла в восторг. Она кружилась, подпрыгивала и просила играть еще и еще. С «Колыбельной» прошло все не так гладко: слова Ася помнила, а вот как играть – забыла. Ей на помощь пришла Вера. Ухватив известную мелодию – «Спи, моя радость, усни» и сверяясь у Аси с текстом, в котором то ли птички, то ли рыбки затихали и засыпали, Вера красиво запела. После смерти Семена это случилось в первый раз. Лиза опять вросла в пол и открыла рот. Когда песня закончилась, она заревела и попросила еще. С этого дня каждый отход ко сну сопровождался «Колыбельной». Если мамы не было – пела сама Лиза. Но что особенно потрясло Асю, так это навязчивое стремление пятилетней Лизы сыграть мелодию колыбельной на пианино. Каждое утро она бежала к инструменту и просила поднять тяжелую крышку. Сначала Лиза приставала к Асе, чтобы та научила ее играть эту мелодию, но Ася, тыкая невпопад по клавишам, в конце концов признала свое бессилие. И тогда Лиза сама решила ее подобрать. Сначала она это сделала правой рукой, а потом добавила пару нот левой и гордо продемонстрировала результат. Ася умилилась и назвала Лизу «наш Моцарт». Хотя Лизе к тому времени едва исполнилось пять лет, Ася решила, что пора найти достойного педагога. Она вспомнила, что когда-то Семен просил ее помочь с родами одной милой барышне, которая была женой знаменитого скрипача. Ася Марковна, не откладывая, позвонила Маргарите Александровне – Риточке, и та ее сразу вспомнила. «Еще бы, – подумала Ася, – младенца руками из нее тащили, чуть не задохнулся, еле легкие прочистили. Теперь вот тоже играет, но не на скрипке – на трубе». После недолгой прелюдии вежливости Ася Марковна озвучила свою просьбу:

– Может ли Эмиль Юрьевич посмотреть на чудесного ребенка? Девочка пяти лет, моя племянница, зовут Лиза. У нее такой слух, что просто страшно! А память! Может, он ее возьмет в ученицы? Хотя мы уже купили пианино, но если маэстро скажет – скрипка, так будет скрипка.

Несмотря на нелепость Асиной просьбы, Маргарита Александровна не отмахнулась. Она объяснила, что великий скрипач с детьми не работает, но если девочка так одарена, то ее стоит показать в специальной школе-интернате, и пообещала, что сама устроит это прослушивание. Она предупредила, что конкурс большой и берут только самых одаренных. В том, что Лиза – самая-самая, Ася даже не сомневалась.

На первом своем экзамене Лиза не подкачала и понравилась комиссии. Сколько раз потом ей приходилось подходить именно к этому роялю, стоящему на небольшом возвышении в репетиционном классе. Но тогда она впервые увидела «опрокинутое» пианино, похожее на большой обеденный стол, и немного испугалась. Ей очень хотелось разглядеть его внутренности, и она пыталась встать на цыпочки, чтобы заглянуть под приподнятую крышку рояля. Ее спросили, почему она стоит на пальчиках, ведь тут не просят танцевать, и Лиза, не смущаясь, ответила, что ей хочется посмотреть, что там внутри. Кое-кто из комиссии даже сделал пометку: «Любознательна».

Наконец началась основная часть экзамена – проверка музыкальных данных. Учительница отворачивала Лизу спиной к роялю и нажимала клавишу, а Лизочка, повернувшись, безошибочно ее находила. Ей нравилась эта игра, она смеялась и просила это делать быстрей и быстрей. Она никак не могла понять, что тут может быть сложного – ведь все они звучат по-разному и сразу понятно, где какая. Учительница нажимала черные и белые клавиши во всех регистрах, и Лиза их находила. Когда попросили спеть, Лиза гордо объявила «Колыбельную» Моцарта и, качнув бантом, поставила руки на рояль. Она спела песню под собственный аккомпанемент, безмерно удивив педагогов необычными гармониями. Узнав, что девочку этому никто не учил, приняли в школу безоговорочно.

Так Лиза оказалась ученицей замечательной и добрейшей Майи Эдуардовны Светоградской, очень опытного и талантливого педагога. Светоградская, понимая, какой подарок ей преподнесла судьба, определив в ученицы маленькую Лизу, растила из нее хорошую пианистку, стараясь, как доктор, не навредить. Она не стремилась держать девочку в повышенной боевой готовности для всевозможных конкурсов, а давала возможность спокойно развиваться и совершенствовать уникальный природный дар, помноженный на работоспособность увлеченного человека. Лиза могла просиживать по многу часов у инструмента только потому, что ей это нравилось и ничего другого в жизни не хотелось. Когда ей исполнилось пятнадцать, Лиза сразу потеряла двух самых важных людей из той части жизни, которая была связана с музыкой, а поскольку с музыкой в ее жизни было связано все, то можно сказать, что она почти осиротела. Первой умерла бабушка Ася, и сразу оскудел мир, в котором не стало постоянного слушателя, энтузиаста-меломана, развивающего свой музыкальный кругозор вместе с Лизой. А потом умерла Майя Эдуардовна, лишив Лизу не просто наставничества, но и ощущения правильности существования только в том пространстве, где существует один язык – язык нот. Безоблачное детство, наполненное любовью и предчувствием чудес, закончилось.

Глава 3

Как и было назначено, Лиза к трем пришла в класс. Учителя не было. Она потопталась у двери и уже собралась уходить, как заметила в конце коридора Натку Милькину. Она, видимо, только что отыграла у своей Старухи-Золотухи, так ученики прозвали старейшего профессора Римму Ивановну Золотко, и направлялась, как всегда, в буфет. Лизе очень не хотелось сейчас выслушивать Наткину болтовню, и она заскочила в класс. Не было уверенности, что Ната не заметила ее маневра, и точно, буквально через минуту черный глаз уставился на Лизу из приоткрытой двери.

– Ты чего, одна, что ли? Репетиция, да? А Хлебчик где? Ждешь его, да? – засыпала вопросами Натка.

Лиза кивнула и отмахнулась, мол, скройся, но подружка распахнула дверь и ввалилась в класс.

– Я посижу, пока твой не пришел, слушай, чего расскажу, – и Ната затараторила о какой-то ерунде вроде организации поездки на пароходе по случаю окончания школы.

Лиза слушала вполуха и листала ноты. Учителя она уже ждала как избавления. Он опоздал на пятнадцать минут. Зашел, когда Натка, сидя на его столе, вытащила из портфеля купленный у кого-то с рук новый купальник и пыталась продемонстрировать Лизе, как чудесно скроены трусики. Павел Сергеевич застыл в дверях, Лиза покраснела, а Натка, извинившись, сползла со стола, оставив на его полированной поверхности влажные следы. Она ящерицей шмыгнула в дверь, а Лиза плюхнулась на стул перед роялем, стараясь не смотреть на учителя, но в поднятой крышке заметила, как медленно, на одеревеневших ногах он подошел к столу, как растерянно, словно не зная, куда поставить портфель, остановился. Лиза начала разыгрываться на гаммах, наблюдая, как Павел Сергеевич возит носовым платком по тому месту, где только что сидела Натка. «Вытирает, – подумала Лиза, – можно подумать. Ишь какой брезгливый, и платок понюхал. Фу, дурак какой! Что она, специально, что ли. Жарко ведь, вот и вспотела». Больше Лизе в его сторону даже смотреть не хотелось.