Александр Иванов - Прощай, Петенька. Русский нуар. Записки врачей Страница 4

Помню, приходил ко мне старичок. Участник и все такое. Старичок был опасный, в перспективе и в случае чего. Такие пишут длинные жалобы за подписью совета ветеранов. Я симпатизировал старичку, он мне напоминал моего дедушку, но больше – Скрипача Грушу, потому что голова у него была совершенно как груша, и вдобавок того же цвета, то есть сильно спелого. Старичок носил подтяжки, так что послевоенные штаны доходили ему до груди. У него болела поясница. Я разбирался с ней дней за пять. Груша поджимал губы, качал головой и с серьезнейшим видом, лаконично, именовал это высочайшим профессионализмом. С особенной пожилой весомостью, так хвалят грузовик или автомат Калашникова.

Я-то знал, что высокий профессионализм не у меня, а у аппарата электролечения, а я не особенно представлял, как устроена поясница Груши, потому что это было ни к чему. Если я накрывал заботой, то все, что могло пройти, проходило, а что не могло, на то и суда нет.

Я пытался застенчиво возразить – мол, что вы, право, но в этом пункте Груша начинал свирепеть, и призрак жалобы от регионального общества пенсионеров нарисовывался отчетливо, так что я отбрасывал скромность и вел себя на манер полкового врача.

Между прочим, ко мне заходил не только Груша, но и другие сказочные персонажи; бывал Помидор, было много Тыкв, графини Вишни наведывались. Я им сочувствовал по мере отпущенных внутренних резервов.

Они исправно несли мне разные бутылки, чтобы доктор был человек, как все.

Невеста

Медицина – она навсегда, конечно, дело известное.

Дачная хозяйка повела меня на соседний участок, оценить парализованного дедушку.

В огороде на раскладушке кто-то лежал.

– Гляди, Лешка! – засмеялась хозяйка. – Какие тут у нас невесты пропадают! Прямо лежат! Только налетай!..

С раскладушки приподняло голову нечто свекольно-кормовое, распаренное и напоминающее медузу; оно внимательно посмотрело на меня одним глазом из-под панамы.

– Я запомню, – пробормотал я.

Мы вошли в прохладные сени, и я переместился в знакомую атмосферу недавнего инсульта. Соблазны непостоянны, зато изнанка стабильна.

Полставки

Мой родитель – матерый невропатолог и консультирует загородную больницу.

И ушел в отпуск.

Беседую с моим приятелем-информатором оттуда. Тот жалуется:

– Плохо без него… Ходит вместо него одна бабушка… Она не дальше десяти сантиметров видит…

– Небось, отменно оценивает зрачки.

– Ну да… Не, серьезно… Она из поликлиники… Ну, клиенты-то довольны… Они входят в дверь, она выскакивает из-за стола навстречу, подходит вплотную. Они-то думают, что это она их приветствует. А она их не видит… Хотя какая она бабушка… Мы думали, ей лет восемьдесят… А это алкоголизм… Ей слегка за пятьдесят…

Отсос

Понадобилось мне выяснить для одного дела, какое в реанимации оборудование. Я ведь  там не был давным-давно – черт его знает, какая там стоит аппаратура.

– Отсос, – немедленно подсказал мой товарищ.

Точно. О нем-то я и забыл.

Две баночки. На одной крупными буквами написано ТРАХ, а на другой – РОТ. Для рта и трахеи, стало быть.

А мне все примешивалось в башку ведро с пищеблока с надписью ПЕРВОЕ.

Клевета

В известной желтой газете напечатали сенсационное сообщение. Инсультная бабка, лечившаяся в пригородной больнице, была изнасилована инсультным дедом.

Я позвонил информатору.

– Да ну, – засмеялся информатор. – Ты бы видел этого деда! Он сидеть не может… Поступила тетка, после третьего инсульта, положили в коридор… Дед вышел ночью поссать, не дошел до палаты, упал… завалился к ней на кровать… и вся сенсация…

– Камень с души, – обрадовался я.

– У нас интереснее есть, – вздохнул информатор. – Об этом в газетах не пишут…

…Дежурная терапевт пила с утра. Большая, толстая. Вечером санитарка бегала за пивком, прихватила водочки. Вскоре в приемное зарулил южный человек – никто в итоге так и не понял, с чем он приходил.

Вызвали терапевтиху. Она пришла: халат разодран, чулок спущен. И стала плясать перед южным человеком вприсядку. И еще петь:

– Приходи ко мне лечиться,

И жучок, и паучок!…

Спела и пошла прочь. Зато появился охранник. Воззрился на пациента, пихнул:

– Доктор пляшет перед тобой, а ты лежишь!..

Пришелец, столкнутый на пол с лежака, смекнул, что к чему, и тоже заплясал вприсядку. Потом, улучив момент, скрылся и больше не приходил.

Калабатоно

Побывал в больнице, навестил маменьку. Операция была. Нет, ничего ужасного, но лежит.

– Все сложно, – негромко сказала маменька, указывая глазами на соседнюю койку.

Там лежала молодая кавказская женщина, тоже прооперированная. Рядом сидел ее муж, разворачивался диалог:

– Ах-вахвахлаклак, блаблабла.

– И так много часов, – шепнула маменька.

Потом супруг ушел. Кавказская женщина приступила к рассказам. Она отличилась тем, что сняла на телефон удаление дренажа из личного сустава.

– Из меня трубы вытянули, уй!

Маменька, привыкшая за полвека работы в гинекологии к некоторым преувеличениям, возражала:

– Ну что же так уж, трубы! Маленькую резиновую трубочку…

– Бабушка, вам какой спорт нравится?…

Маменька поджимала губы. Она бабушка, да, но ей это обращение  не очень нравилось. Перевела разговор на другое:

– Вот как у вас обращаются к женщине – батоно?

– Не! Батоно – мужик. Калабатоно!

– Полубатоно?..

– Калабатоно!..

Маменька морщила лоб:

– Вот еще есть ужасное обращение: женщина…

Калабатоно с энтузиазмом откликнулась:

– Да! Ужас просто! Я когда слышу женщина – так злюсь, что ударить могу! В нокаут! Да! Ха-ха. И все!

Калабатоно работает инструктором по каратэ. Попала на койку с повреждением сустава и связок.

Херня

Жил да был заведующий отделением, и вот вырос на нем жировик. В смысле липома, и прямо, страшно сказать, на боку.

Заведующий отнесся к этому свысока: «Херня!» И вообще наплевательски. Но походил так около года или трех и решил, что лучше ее вырезать.

Ну, в больнице все друзья. Пришел к хирургам, в ходе рабочего дня, то есть заглянул. Тут в отделении вырубился свет.

– Херня! – сказали хирурги. – Это же липома.

Развернули стол, начали резать. Оказалось, липома глубокая! Много крови. Но ничего страшного, что не было света, херня. Вырезали, зашили, велели заведующему полежать три часа под чем-нибудь холодным сверху.

Куда там!

– Херня, – сказал заведующий. Встал, надел халат и пошел на обход.

Увлекся, не замечая, что на халате расплывается кровавое пятно. Вошел в ординаторскую, там сидел доктор Никита, смертельно боявшийся крови.

– Что это, шеф? – доктор Никита стал медленно подниматься из-за стола и сразу же медленно заваливаться обратно.

– Где? А, это… – Заведующий не успел договорить слово, доктор Никита упал в обморок.

Тампон

Комедия Положений.

Лежала в гинекологии одна такая юридическая женщина по фамилии Маклина, что важно. Все у ней шло хорошо! Только она была недовольна, постоянно. Мало ее лечат! Где уколы, таблетки? Где капельницы? На выписку назначили через восемь дней – вообще уже ни в какие ворота…

Короче, ныла. Бессердечные люди вокруг.

А другая больная была довольно тяжелая, и вот понадобилось ей удалить откуда-то тампон. Все было плохо, понадобилась премедикация.

– Сделай ей промедол с седуксеном, – распорядилась докторша, обращаясь к анестезиологу. – Надо вынуть тампон, марлевый…

– Тампон? Маклиной?

– Ну да, марлевый…

И юридическая женщина удостоилась промедола с седуксеном. От такого внимания она вознеслась на седьмое небо, ибо добилась уважения. Ее унесло в космос, и жаловаться она передумала, да и расхотела.

Приемный час

На улице воцарилась некоторая стужа. Способная вцепиться в мужское достоинство так, что оно сокращалось и превращалось в дамское счастье.

Я летел по улице, размахивая нарезным батоном в пакете, но был остановлен горбатой бабонькой, старенькой. Из рода сумчатых, но без сумки.

Бабонька моргала и слезилась на меня снизу вверх, искательно.

– Миленький, а вот скажи мне, где тут мне можно померить давление?

Я прицелился батоном в светофор.

– Вон там аптека, бабушка. На углу.

– Как, как ты сказал? Где? Что? Я не понимаю!

– Аптека. Бабушка. Ночь и Фонарь. На углу.

– Ах, на этом углу! А-да-да-да!… Миленький, нет… они там не мерят давление…

Красные крокодильи глазки прикрывались и распахивались.

– Ну, я не знаю. Бабушка. Вон есть на той стороне еще…

– Как? как ты говоришь? Я не понимаю… Ааа, на той стороне! А как же она называется? Не, это на той стороне…

– Вон очки продают. Оптика. И написано: Врач. Может, там умеют…

– Ничего я не понимаю, что ты говоришь…

Я танцевал. Образовавшееся при мне дамское счастье, названное выше, уменьшилось до призрачной мечты.