Татьяна Соломатина - Мало ли что говорят Страница 4

От второй рюмки Наталья Борисовна даже не поморщилась, меланхолично пережёвывая лимонную дольку вместе с кожурой. Соня поняла, что надо брать быка за рога, ибо с такими темпами есть риск не только не расставить все точки над «ё», но даже и букву саму запамятовать.

– Наталья Борисовна, я хочу вам сказать…

– Можно подумать, я не знаю, что ты хочешь мне сказать! Тоже мне, бином Ньютона! – бесцеремонно перебила профессорша и принялась жевать петрушку. – Кстати, если хочешь – кури. Пепельница на журнальном столике.

Решив ничему не удивляться, Соня взяла пепельницу, достала пачку сигарет из кармана халата и ещё раз вопросительно посмотрела на собутыльницу. Та утвердительно кивнула в ответ. Сигарета иногда помогает преодолеть неловкую паузу. Сонечка затянулась, а Наталья Борисовна продолжила:

– Ты мне хочешь сказать, что тебя всё достало, что всё происходящее несправедливо и нахер тебе не нужно.

– Да, – ответила Соня, выпуская дым в потолок. День был не из лёгких. Еды за весь день во рту побывало с гулькин хрен – кофе да сигареты. В такой ситуации две полные рюмки коньяка делают человека значительно раскованнее.

– И ещё ты хочешь сказать, что шеф – полное говно, академики – мудаки, а я – истеричка в стадии предклимактерия.

– Ага! – ответила Сонечка, прислушиваясь к шуму собственного тока крови в височных долях.

– Ну, тогда – за тех, кто в танке!

Опрокинулась третья.

Воспользовавшись тем, что доктор наук вгрызлась в подсохший кусочек сыра, Соня перехватила инициативу:

– Я, Наталья Борисовна, ещё вот что хочу сказать. Аллах с ними, шефами и академиками, как их там… Вы тоже внесли свою лепту в моё задво́рничество, простите за неологизм. Именно вы не включали меня в соавторы методических рекомендаций, написанных мною, – чёрт уж с ними, с книгами. Именно вы всеми силами затирали мои успехи и заслуги. Впрочем… как вы совершенно справедливо заметили – нельзя обвинять перекрёсток. Да я и не так далеко отъехала от светофора. И на зрение пока не жалуюсь. А посему – вернусь я, пожалуй, на исходную и выберу столбовую дорогу.

Профессорша тем временем «сыр во рту держала», пристально глядя Соне в глаза.

– Тем паче, я думаю, вы уже в курсе этого – есть некоторые изменения в моей личной жизни?!

– В курсе, в курсе, – слегка бубня, подтвердила Наталья Борисовна. – Одобряю, – договорила она не столь невнятно, сколь неискренне.

– Спасибо, – автоматически среагировала вежливость, что не помешало хмельной язвительности продолжить, несмотря на заветы Кузьмича, в довольно ехидном ключе: – Поскольку я, в отличие от вас, на должность «владычицы морской» не претендую, то вполне удовлетворюсь «столбовой дворянкой». Кроме того, глубокоуважаемая Наталья Борисовна, не так чтобы сей факт меня особо беспокоил, но, коль пошла такая пьянка и другого шанса у меня, видимо, уже не будет, я вам выскажу вот что… О девичьем… – Соню от всей души распирал благоприобретённый сарказм, хоть она и понимала, что разговор не будет забыт, под каким бы сорокаградусным соусом ни пребывала сейчас её непосредственная начальница. – В «поганые» Соединённые Штаты Америки на нашей кафедре и в нашем роддоме не ездили только завхоз, санитарка пищеблока и… ваша покорная слуга. Завхоз – потому что провёл в качестве резидента с десяток лет в «оплоте демократии» и виза ему туда на веки вечные invalid! Санитарка пищеблока – потому как умственно неполноценная… Хотя нет! Умственно неполноценная, видимо, всё же ваша покорная слуга! И, что особенно умиляет, летают туда-сюда именно по тематике моей диссертационной работы даже те, кто не имеет к ней не то чтобы опосредованного отношения, а и близко не стояли. Вы же с уважаемой Надеждой Петровной, нашим драгоценным начмедом, уже паспорта сменили раз по пять за неимением места для визовых штампов. И не говорите, что кто-нибудь, кроме вас, имеет к этому отношение!

В этот раз Соня налила себе сама. И после секундной паузы – Наталье Борисовне. Та молча продолжала смотреть, даже перестав пережёвывать окаменевшую кисломолочную корочку.

– За справедливость! – торжественно изрекла Соня, поднимая свою рюмку. Они выпили.

– Да! – сказала её визави. – Ну что ж – откровенность за откровенность. За что, говоришь, я тебя так? Озвучиваю по пунктам. За то, что у тебя походя получается то, что давалось мне слишком большой кровью! За то, что ты ни во что не ставишь то, ради чего я пожертвовала своим семейным и личным счастьем. За то, что ты мало чего боишься, и за то, что у тебя ещё есть шанс, профуканный мною, – смотри выше. Это одна сторона медали. Другая – я понимаю, что без тебя мне не обойтись, особенно теперь, когда клинику и кафедру заполнили толпы «мажоров», уверенных в том, что им всё должно падать прямо в рот разжёванным по первому родительскому звонку, поэтому я тебя ненавижу и терплю, и…

– Поэтому, Наталья Борисовна, я увольняюсь! – на полуслове оборвала её Соня. – Немедленно. Не дописав атласа для шефа и не доделав ещё горы кафедральных дел. Мне жаль тратить свою жизнь на компенсацию вашей ненависти и прочие комплексы неполноценности околонаучных мудаков и их детей. Она – моя жизнь – у меня, любимой, одна. И мне уже немножечко стыдно за некоторое количество бесцельно прожитых лет. Так что спасибо вам за всё, как говорится. За науку и добрые слова, за мягкую постель разума и жёсткий сон сердца. Рождённые мною чудовища ещё не всесильны. Я пока способна победить их.

– Выпьем? – неожиданно спросила профессорша.

– Да, легко!

– А теперь, моя дорогая, я тебя разочарую. Все твои великолепные метафоры канут всуе. Во-первых, я не завизирую твоё заявление по собственному желанию, и тебе придётся идти к проректору по науке, которого ещё ровно месяц не будет в городе, а исполняющий обязанности не возьмёт на себя – уж я постараюсь. Во-вторых, даже после подписания согласно трудовому законодательству ты должна будешь отработать ещё две недели. А если начнёшь наглым образом саботировать работу, то будешь уволена из-за несоответствия занимаемой должности и тебя не примет никакая мало-мальски уважающая себя кафедра или клиника!

– Ха-ха-ха, как страшно! – съехидничала Соня, и они вполне миролюбиво чокнулись. – Да я лучше полы буду мыть в общественном сортире, чем ещё хоть когда-нибудь работать среди таких замечательных людей!

– Это ты сейчас такая смелая, пока…

Соня подозревала, какой сентенцией профессорша собиралась её поразить, и, видимо, выражение лица у девушки стало такое, что Наталья Борисовна решила не уточнять. «…и опыт – сын ошибок трудных…»

– Кстати, сейчас я дам тебе кое-что, – сказала профессорша.

Наталья Борисовна встала и, слегка пошатываясь, подошла к пухлому портфелю, который всегда таскала за собой. Порывшись, она извлекла кипу бумаг и протянула их Соне.

– Это анкета. Какие-то гранты ООН – я не вникала. Вероятность – ноль целых шиш десятых. Поскольку из всей клиники может участвовать лишь один человек, мы с Надеждой Петровной и Александром Георгиевичем решили, что это будешь ты! – и она так мило улыбнулась, что у Сони по спине мурашки побежали от такого иезуитства.

Девушка со скрипом раздавила в пепельнице бычок. Демонстративно налила себе ещё рюмку, встала и, обращаясь к профессорше, произнесла тост:

– За банальное бабское счастье! – выпила стоя и, прихватив у той из рук анкету, собралась было покинуть помещение.

– Стой! – окликнула профессорша. – Ты знаешь, как страшно пить одной?

– Знаю, – без доли сарказма или кокетства ответила Соня.

– Пить только для того, чтобы забыться и уснуть?

– Да.

– Ты знаешь, как страшно оказаться в полном одиночестве?

– Да. Но на перекрёсток иначе не вернуться.

Наталья Борисовна как будто не слышала.

– Ты знаешь, что моей старшей дочери сделали сегодня аборт под большим секретом Полишинеля, который скоро разнесётся по всему городу? К тому же у неё обнаружили гонорею. Хроническую.

– Бог подаст! – сквозь зубы процедила Соня и толкнула дверь.

«За индульгенциями – это не ко мне, – думала она, шагая по пустынному коридору. – Я, блин, всё ещё врач хирургической специальности!»

P.S.

«Время и случай ничего не могут сделать для тех, кто ничего не делает для себя самого».

Глава вторая

Правда о правде и ничего, кроме правды

Мои шутки заключаются в том, что я говорю людям правду. Это самая смешная шутка на свете.

Мировой опыт борьбы с несправедливостью гласит следующее: «Если ты уже принял решение послать всех к чертям собачьим – будь готов отправиться туда сам».