Анна Эккель - Поцелуй ангела (сборник) Страница 4

Андрей с грустью посмотрел в окно своего кабинета, там было беспросветное сентябрьское небо. «Что-то рановато сегодня осень-то. А где обещанное бабье лето?» – подумал он. Из тучки безнадежно моросило. Удручающая картина не вселяла никаких радостных мыслей.

В небольшом со вкусом обставленном кабинете хозяину, страшному аккуратисту и эстету было уютно, как в норке. Уборщице строго-настрого было запрещено что-либо переставлять. Андрей обвел взглядом свои владения, и у него потеплело на душе, взглянул на журнальный столик, который украшала изящная ваза, а в ней, конечно же, стоял прекрасный букет «по сезону» из фиолетово-сиреневых астр.

Ваза эта – недавнее приобретение. На блошином рынке он увидел её в руках древней старухи, которая мялась от стеснения и никак не могла полностью продемонстрировать «своё сокровище» целиком. Когда Андрей взял вазу в руки и посмотрел на просвет, его сердце учащённо забилось. Ошибки не могло быть. Начало XX века – модерн и точно – знаменитый Эмиль Галле. Он с безразличным видом, дабы не выдать бурю эмоций и свою заинтересованность, небрежно спросил:

– Бабуль, сколько просишь?

– Ой, милок, не знаю. Эта вещь моей бабки. Умирая, велела хранить её до последнего, видно, дорога она ей была, что ли. У меня наследников-то нет, а что случись, выбросят на помойку и всё. Вот и решила продать, деньги больно нужны. Чую, непростая ваза-то.

Андрей небрежно покрутил в руках бесценный предмет и равнодушно вернул старухе:

– Она даже не хрустальная, а из простого стекла. Вряд ли ты её вообще продашь. Если хочешь, дам тебе рублей сто и то, уважая твой возраст. Ну, думай. Я ещё здесь погуляю, а когда буду уходить, подойду ещё раз…

Мучительно тянущийся рабочий день закончился, и Андрей отправился домой привычным маршрутом. Шёл он неторопливо, поглядывая по сторонам, словно прогуливаясь, так как дома его никто не ждал.

Вдруг он увидел её.

Незнакомка шла впереди Андрея не спеша, медленно покачивая бедрами, обтянутыми драпом узкой юбки. Тонкие кисти рук были в дорогих чёрных перчатках. Лицо почти полностью скрывала густая вуаль от миниатюрной шляпки, которая чудом держалась на изящной головке, с искусно уложенными волосами. Можно было рассмотреть только прекрасный изгиб подбородка цвета персика, с кожей, как атлас, дальше всё скрывал приподнятый воротник. Ах, да… Ещё маленькое изящное ушко, на которое игриво спускался небольшой завиток из светло-русых золотистых волос.

Всё в ней притягивало и звало. Хотелось дотронуться губами и вдохнуть запах этой юной кожи, которая непременно должна пахнуть какими-то нежными цветами. А ножки были само совершенство – словно точёные, и на них – прозрачные капроновые, темно-серые чулочки, а самое главное и интригующее – по всей ножке шёл шов, идеально прямой и натянутый как струна. Это великое женское искусство – носить такие чулочки. Немногие рискнут надеть их.

Андрей неотступно шёл за незнакомкой, словно на веревке. Он уже давно прошёл свой поворот к станции метро. Вот они свернули с ярко освещенной центральной улицы и шли сквозными петербургскими дворами-колодцами. Он несколько раз пытался прибавить шагу, но никак не мог догнать таинственную даму. Расстояние между ними не сокращалось, оно равнялось вытянутой руке – ни больше, ни меньше.

Андрей почувствовал, что задыхается от быстрой ходьбы и рискнул окликнуть незнакомку:

– Прошу вас. Остановитесь…

Она остановилась. У него перехватило дыхание. Он медленно подходил к ней, и от предвкушения увидеть прекрасное лицо гулко стучало в висках. Таинственная дама стояла, не поворачиваясь к Андрею. Ему пришлось обходить свою обольстительницу, чтобы увидеть её юное личико, но истина была покрыта мраком. Он встал напротив незнакомки и жестом указал на вуаль. Дама повиновалась. И чем выше она поднимала ее, тем сильнее у Андрея холодела кровь. От увиденного он невольно вскрикнул и прошептал:

– Это за вазу…

Он не мог оторвать взгляда. Там, где должно быть живое человеческое лицо, не было НИЧЕГО!

Словно пустая заготовка для художника, который забыл нарисовать его своей волшебной кистью, гладкая поверхность идеального яйца.

В морге, куда поутру привезли Андрея, констатировали инфаркт.

Уборщица, войдя в кабинет, недовольно покачала головой, увидев разбросанные по журнальному столику фиолетовые астры.

– А где же ваза? – без особого интереса спросила она.

НА БЕРЕГУ НЕБА

В старом районе города, где-то между улицей Селезнёвской и переулком Достоевского, затерялся маленький островок старой Москвы. Он был аккуратно застроен двухэтажными деревянными домиками с непременными палисадниками. Цветы и трава здесь не росли, так как земля уже давно отдала всю свою живительную силу. Только старые кусты сирени, достигнув своей максимальной высоты, окружали дома. Они давали густую тень летом и обильно-сказочное цветение по весне. Вся маленькая улочка словно плыла среди сиренево-фиолетовых облаков и пронзительно пахла пьянящим, обворожительным запахом необыкновенных цветов. Был май. Мы стояли в комнате на втором этаже, в окно которой заглядывали ветки с богатыми гроздями сирени. Только что прошел короткий живительный дождик, и запах усилился так, что голова кружилась, как от дурмана. Я была здесь по делу, подыскивала комнату для временного проживания, прочитав объявление о сдаче таковой, пришла посмотреть. Она была небольшой. Из мебели сохранились: старинный широкий диван с высокой спинкой и валиками по краям, круглый стол и два венских стула. С потолка, украшенного незатейливой лепниной, как раз посередине, свисал шнур, который заканчивался абажуром матового стекла в виде цветка колокольчика или ландыша, с такой же нежной оборкой по краю. Ценность плафона мой наметанный глаз оценил очень высоко – он был ровесником дома.

Я подошла к окну и протянула руки, огромная и тяжелая от влаги кисть сирени опустилась в мои ладони, и они тотчас наполнилась благоухающей влагой. Не выдержав искушения, умылась сиреневой водой. Старая женщина, которая показывала мне комнату, замолчала на полуслове. Я повернулась. Она же смотрела на меня, как на привидение. Потом начала рассказывать:

– Извините. Я просто испугалась. Она тоже также делала – умывалась сиреневой водой.

– Кто она?

– Женщина, которая жила здесь. Её звали Любовью. До революции это был дом её семьи. Потом она занимала только эту маленькую комнату. А мы – две больших соседних. Наша семья состояла из четырех человек – я, моя дочь, зять и маленькая внучка. С соседкой всегда были дружны до одного случая. Дочь вышла замуж по любви, вскоре родилась внучка. Но что-то не заладилось между молодыми. Однажды я застала Наталью всю в слезах, тогда она мне и открылась. Оказывается, они никак не могли договориться в постели. Виктору хотелось больше, а дочь оказалась очень скромной в своих интимных желаниях. Вот беда-то. Зять ходил всё время злой, срывался по каждой мелочи, Наталья – как в воду опущенная. Но однажды, вот такой же сиреневой весной, случилось непонятное. Виктора словно подменили. Радовался, смеялся, улыбка не сходила у него с лица. Он был счастлив. Мы с дочерью никак не могли уразуметь причину такой перемены. Даже стали за ним шпионить, не на сторону ли он повадился? Уходил и приходил с работы в одно и тоже время. В выходные оставался дома, чего раньше не бывало. Но вскоре всё открылось. Словно гром среди ясного неба. В страшном сне такое не могло привидеться.

Было воскресенье, дочь дежурила, а мы с внучкой пошли погулять в соседний парк, зятя оставили дома смотреть телевизор. Вдруг я спохватилась, забыла дома кошелек, а ведь хотела купить хлеба на обратном пути.

Оставив девочку под присмотром играть с подружкой, поспешила домой. Осторожно открыла дверь и, не шумя, вошла в коридор. Телевизор не работал, подумала, что зять спит. Но, проходя мимо приоткрытой двери соседки, услышала странные звуки и громкий, горячий шепот зятя. Из слов разобрала:

«Ты моя сирень! Даришь мне такое блаженство! Я на краю неба!» Закрыв рот ладонью, чтобы невольно не закричать, вжалась в стенку, чтобы не выдать своего присутствия. «Сирени»-то на тот момент было восемьдесят четыре года, а ему тридцать!

После, когда мы с соседкой были одни, я потребовала объяснения. На что та спокойно, особо не мудрствуя и не вдаваясь в подробности, всё рассказала. По её богатому опыту она поняла – не возраст играет главную роль в отношениях между мужчиной и женщиной, а искусство и умение доставить партнеру радость в любви, и что Наталье с Виктором не жить вместе из-за банальной сексуальной несовместимости.

Дочери я ничего не сказала, а у Виктора потребовала разобраться в своих пристрастиях, на что он собрал вещи и под надуманным предлогом ушёл. Вскоре оформили развод.

Мы, как мудрые женщины, обе хранили тайну, но как-то зимой соседка сильно простудилась, к вечеру стало совсем плохо, и она попросила вызвать «Скорую». Когда врач осмотрел её, то вызвал меня в коридор и негромко сказал, что состояние больной очень тяжелое, и они её будут госпитализировать. Пока он мне всё это говорил, я наблюдала за Любовью Андреевной, та же, оставшись одна, вытащила из-под подушки зеркальце и губную помаду и одним уверенным движением умело накрасила губы.