Ангелина Монич - В поисках точки Gmail. Письма о любви, о сексе и о жизни в промежутках между ними Страница 4

– Нет, к сожалению, собственное озеро замерзло. Но есть места. С подогревом.

– Нам нравится. А четвертое что? Даже интересно.

– А четвертое, я, пока озвучивала первые три, забыла. Но это и неважно. Может быть и пятое, и шестое. Просто дело в том, теперь вас ждет разочарование, если вы вообще можете испытывать это чувство, – дело в том, что я замужем, и сейчас еду домой к мужу и к ребенку, так что романтического свидания у нас с вами все равно не выйдет. Но. Я готова подарить свои предложения любой первой дозвонившейся до вас девушке, и может быть, у вас с ней что-нибудь получится.

– Очень красиво. А ведь у нас сегодня «вечер недолюбивших»…

– А я и есть недолюбившая. Или недолюбимая.

– Ну что ж, спасибо, Маргарита. Жаль, что вы замужем, а то бы пошли, пожалуй, лебедей кормить.

Первый раз в жизни она позвонила на радио. Поддавшись какому-то минутному порыву. Движимая совершенно не знакомым доселе чувством. Или нет… скорее желанием совершить какой-нибудь смелый или даже отчаянный поступок и победить. Дозвонилась буквально на второй минуте. И тут же, после первых же слов, вдруг отключилось радио, само собой. Так что весь разговор она не слышала и свой голос по радио тоже не слышала. Ну и хорошо. Милый человек Алекс Дубас сегодня в компании с ви-джеем Александром Анатольевичем искал себе романтическое времяпрепровождение на вечер, ожидая в эфире от девушек предложений, которые бы их удивили. Звонили мало и примитивно. В итоге мужички поехали, кажется, на «утку в тандыре». Больше ехать было некуда. Хоть поедят, как следует.

Въехав во двор, Маргарита поняла, что будет весело. На всю улицу орала музыка, на всем участке горели огни. Беседка светилась радужным узором, внутри плясали тени. Она даже не стала заходить в дом переодеваться, лучше сразу. Выпить и расслабиться.

– Здорово, ребята!

– Оооо! Наконец-то, хозяйка приехала, хоть покормит, – навстречу Марго двинулся их общий знакомый, частый гость в доме. Кроме него Марго насчитала еще три человека, включая собственного мужа.

– Не поверю, что вы сидите голодные, – изобразила Марго удивление на лице. – Не маленькие уже, да и не чужие, могли бы мясо пожарить. Я между прочим тоже с работы.

– Прости, но мы уже не можем, – сказал подошедший муж. Из одежды на нем были только шорты. Значит, подумала Марго, танец живота с раздеванием уже исполнялся. Бросив взгляд в сторону мусорного ведра, она быстро сосчитала батарею пустых винных бутылок. Девять. Ну что ж, еще не смертельно, правда, с одним сыром вприкуску, незадача.

– Вижу, – улыбнулась Марго, засучивая рукава. – Давайте кормиться, что тут у вас?

– Люляки, – сказал муж, заикаясь, – ой, еще раз, лю-ля-ки, – произнес он по слогам, внимательно отслеживая каждый звук.

– Ладно, ладно, сейчас пожарим, – Марго уже все поняла и поставила себе цель быстро всех накормить и отправить по домам. Развлекать четырех нетрезвых мужчин ей было привычно, но именно сегодня совсем не хотелось.

Пока жарили и ели, разумеется, вели пьяные беседы. Мужчины. Маргарита молча наблюдала, хотя и была невольным объектом этих самых бесед.

Кирилл, их давний приятель-банкир, часто заезжающий к ним по-соседски со своими перепелами и водкой, глядя на Марго, но явно обращаясь к ее мужу, неожиданно спросил: «А он тебя удовлетворяет?» Маргарита улыбнулась. В ожидании ответа. Муж ответил без промедления: «А ее невозможно удовлетворить». В этот момент Кирилл еще внимательнее посмотрел на нее, но она не отреагировала, ждала, и не напрасно, муж продолжил: «Ее невозможно удовлетворить, она уже всем удо-влет-во-рена, ей ничего не надо, у нее все есть». Слово «все» он особенно подчеркнул. И тут же уронил голову на грудь. И в этот момент Марго действительно ничего больше было не нужно.

Проводив поздних гостей до машины, где их ждала охрана, Маргарита вернулась в дом.

Обыкновенно после ухода гостей Валерьян (так по-дружески звали мужа его друзья) и Маргарита втаскивали в дом остатки пиршества и посуды вместе. Затем муж водружался на свое любимое кресло, стоявшее в кухне аккурат напротив телевизора, непременно кладя ноги на стол (из какого американского прошлого взялась эта привычка, сказать никто не мог), наполнял бокал красным густым вином и принимался лузгать соленые белые семечки. А жена, как и было ей положено природой, принималась за уборку. Делово и неторопливо она составляла гору грязной посуды в посудомоечную машину (какое счастье, что был этот агрегат!). Казавшееся легким на первый взгляд дело занимало у нее минут пятнадцать. Потом убирала недоеденное в холодильник, попутно наводя там порядок. Освобождала от лишних предметов большой обеденный стол, вытирала его начисто. Пшикала специальным средством, а затем и скребла решетки, на которых только недавно в последний путь провожали курицу, свинину или индюшку. Мыла плошки, салатницы и разделочные доски, не помещавшиеся в посудомойку. Складировала пустые пивные или винные (в зависимости от настроения гостей) бутылки. Завязывала мусор в пакеты и выставляла за дверь. Хозяин дома, не меняя положения ног, наблюдал то за действиями жены, то за картинкой на экране. Когда это занятие ему надоедало, Валерьян с тяжелым вздохом уставшего от жизни человека, поднимался, подходил к холодильнику, открывал его, извлекал из ледяных недр зеленое яблоко или апельсин, мыл, вытирал полотенцем и, вместе с фруктом и полотенцем, отправлялся по длинному коридору к себе в спальню. Заведенному когда-то самим же собой ритуалу Валерьян не изменял никогда. Со временем все полотенца бы перекочевали на Валерьянову кровать, скрывая в своих складках остатки витаминной мякоти, если бы Маргарита периодически не убирала с постели эти признаки свинской, как ей казалось, привычки. Иногда, донося до мусорного ведра, она все же неосторожно раскрывала ткань, и тогда на пол высыпались многочисленные косточки и огрызки, свидетельствующие о бесконечной заботе хозяина дома о собственном здоровье. К тому времени, как Маргарита заканчивала убираться на кухне, часы показывали уже далеко за полночь. Мелодичный храп, доносящийся из комнаты мужа, давал надежду на спокойную ночь.

В тот вечер в ванной с ней случилось дежавю. Только вчера она откупорила большую металлическую банку с черной икрой, купленной по случаю у барыги, и впечатлилась картинкой – черная блестящая масса была так сильно набита в посудину, что, когда сняли крышку, на этой самой крышке толстым полукруглым слоем осталась лежать часть. И первым делом хотелось съесть именно ее, вроде как лишнюю. Теперь по обочинам верхней крышки только что открытой новенькой банки лежал белый манящий крем. Он пах страницами дорогой жизни, сиял лицами гламурных красавиц. Упиваясь мгновением, Марго запустила в крышку палец и непозволительно щедро намазала умытое лицо. Лицо тут же съело подарок и выжидающе посмотрело на нее в зеркало. «Хватит», – подумала она и, плотно навинтив крышку, пристроила вожделенную двухсотграммовую (!) банку в угол туалетного столика, подальше от желающих помазать прыщ на жопе чем-нибудь жирненьким.

Потом Марго зашла в комнату сына, поцеловала в макушку. И, уединившись в голубой (так она называла комнату, в которой иногда с удовольствием спала), залезла в вечно разложенную постель. Подперла спину подушками, водрузила на колени ноутбук и окунула пальцы в привычную мякоть букв.

Эти ночные свои бдения в последнее время она любила особенно. И очень ждала. Она должна была писать каждый день. Писать непременно. Так сильно ей этого хотелось. Иначе все забывалось, проваливалось в историю никому не нужных людей, ничего не значащих событий, ничего не производящих впечатлений, ни… Ни-ни. Никому, ничего, никогда. Неинтересно. Не Ей. У нее была удивительная и никому-не-нужная способность цепляться. За людей, за события, за слова, за взгляды, за удовольствия, за… за руки и за губы. Она не верила в вечные темы и знала, что завтра, возможно, умрет – носится на машине, спускается в метро, скандалит и задирается – почему бы нет… Почему бы сегодня не жить на полную катушку, если завтра может просто не быть. Почему бы нет. Она очень любила красное вино, скорость, путешествия и странную музыку. Окружающим эти пристрастия как правило были непонятны. Женщины ее опасались, хотя и искали ее компании, очень уж она была весела, а мужчины… мужчины увлекались ею, безотчетно, радостно и надолго, очень надеясь на ответное внимание, и с каждой случайной встречей все более увязая в сетях ее удивительного обаяния.

Сегодня Марго придумала, что ее зовут Асей. И что ее Ася никогда не любила своего имени. А потому всякий раз представлялась, в зависимости от обстоятельств, то Ассой – «ой, неужели, после фильма Сергея Соловьева кого-то так называли?» – неужели! То Ассолью. С этим именем было проще – каким бы странным оно не выглядело на фоне современного города, оно было знакомо и очень понятно, оно даже рисовалось как-то красочно: милая и юная девушка с длинными развевающимися на ветру волосами, в широкой юбке и скромной блузе с рюшами на берегу моря ждет возлюбленного, ее все жалеют и никто не понимает. Чем не героиня? Это ничего, что таким именем нормальные женщины своих дочерей не называют. Зато остальным – все понятно, и все конкретно. Ну, кто будет задумываться о том, что родивший Ассоль Александр Грин был на самом деле не тем, за кого себя выдавал. Он был обычным Гриневским, который страшно любил выдумывать о себе всякие небылицы – как ходил по лесам с разбойниками, как нашел на Урале золотую жилу, в один миг разбогател и тут же промотал целое состояние, как путешествовал по пустыне и едва не погиб от рук бедуинов. Хотя сперва был обыкновенным рассеянным ребенком, потом бродягой, матросом, рыбаком, а затем и ссыльным по политическим мотивам. Романтик, в общем. Никому не интересный романтик. Каких тысячи. И от безвестности спасла его единственная стоящая выдумка – Ассоль. Был еще вариант представляться «Астильбой», загадочно, конечно, но слишком уж. Красивое растение, которое росло у Марго в саду, для имени было too much. Так что в большинстве случаев она была просто Асей.