Юлия Волкодав - Волк советской эстрады Страница 4

– Цел?

Бабушка поднялась сама и подняла его, поставила на ноги, стала отряхивать. Состава на рельсах уже не было. Вместо него лежала груда перекошенного металла, которая медленно покрывалась снегом. Только тогда Лёня понял, что это не снег. Это мука.

По перрону на коленях ползали люди и горстями собирали муку, грязную, перемешанную с землёй, ссыпали кто в мешок, а кто в завязанный узлом подол. Лёня повернулся туда, где стоял грузовик с девушкой, но грузовика тоже не было. А на усыпанной мукой земле лежал обрывок красного платка и такая же красная, залитая кровью рука.

– Лёня? Лёня! Ты меня слышишь?

Бабушка тормошила его, пытаясь поймать взгляд.

– Посмотри на меня! Ты в порядке?

– Д-д-да…

Очень тогда Серафиме Ивановне его «Д-д-да» не понравилось. Она поспешила увести Лёню домой, забыв про муку, забыв про госпиталь. Лишь бы быстрее уйти от страшного места.

Впоследствии Сочи ещё не раз бомбили, и всегда объектом бомбёжки становились вокзал, дороги и порт. Санатории и располагавшиеся за ними жилые кварталы немцы не трогали, берегли город, чтобы потом, после взятия Кавказа, самим воспользоваться благами курорта.

Дома бабушка развила бурную деятельность: растопила баню, отмыла Лёню, переодела в чистое, накормила сваренным из последних овощей супом. Лёня молча ковырялся ложкой в тарелке, и вскоре после еды залез на свой топчан, явно устраиваясь спать. Серафима Ивановна открыла шкафчик на кухне, достала склянку с медицинским спиртом, запасы которого всегда хранились в доме, отмерила столовую ложку, развела водой и заставила Лёню выпить. Чтобы нервы успокоить, и чтобы спал лучше. Лёня действительно выключился через пару минут.

На следующее утро, когда радиоприёмник заиграл «Союз нерушимый», обычную их побудку, Серафима Ивановна потрясла его за плечо:

– Вставай! Вставай, соня!

Она спешила, к семи утра ей уже надо было быть в госпитале. Лёня открыл глаза, посмотрел на бабушку мутным взглядом.

– Ты сегодня со мной или к Олесе?

Лёня не отвечал. Он сидел в кровати, раскачиваясь вперёд-назад.

– Так куда, Лёня? Со мной?

– С то-то-то…

Лёня запнулся, замолчал совсем и испуганно посмотрел на нахмурившуюся бабушку.

Прозвище «Заика» приклеилось к нему во дворе моментально. Дети во все времена одинаковые, но дети военных лет, предоставленные сами себе, воспитывавшиеся без отцов, матерями и бабушками, тоже все силы отдававшими фронту, были особенно жестокими, не прощавшими малейших слабостей. Как только дворовая ребятня узнала, что Лёнчик из третьего дома заикается, они тут же исключили его из своей компании. А какой в нём толк? И так был хлюпиком, а теперь ещё и не поговоришь. Он хочет что-нибудь сказать и застревает на первом слове, пока крикнет «гол», ребята ещё два забьют. Поначалу он пытался отстаивать свои интересы кулаками. Когда кто-нибудь начинал дразнить, кидался на обидчика, но его легко, смеясь отшвыривали, и становилось ещё хуже.

Вскоре бабушка начала замечать, что Лёня всё чаще играет один, а то и вообще не идёт во двор, предпочитая сидеть дома и разглядывать картинки в книжках. Тогда Серафима Ивановна стала постоянно брать его с собой на работу, в госпиталь. Поручала какой-нибудь медсестре, и Лёня целыми днями слонялся за очередной нянькой по палатам, ожидая, пока та покончит с перевязками и раздачей лекарств, и напоит его чаем или расскажет что-нибудь интересное. Но вскоре он обнаружил, что в госпитале полно детей. Школьники приходили после уроков читать раненым бойцам газеты, развлекали их самодеятельными концертами, приносили гостинцы – собранные в лесу ягоды, лекарственные травы, и, самое ценное, самшитовый мох, который использовали вместо ваты. Войдя с медсестрой в палату во время очередного такого импровизированного концерта, он увидел, как стоя на деревянной табуретке, девочка с двумя толстыми косичками читает стихотворение про Ленина. Лёня замер с открытым от удивления ртом. Его поразила не девочка, знавшая стишок, а то, что множество взрослых внимательно, в полной тишине слушают её. Для привыкшего слышать: «Не мешай!» и «Посиди тихо» Лёни это было настоящим чудом. Когда девочка дочитала, взрослые захлопали, а боец с перевязанной рукой весело сказал:

– Ну-ка иди сюда, стрекоза! У меня для тебя есть подарок. Давай ладошку!

В протянутую ладошку он высыпал несколько кусочков сахара. И тут Лёня не вытерпел.

– Я-я-я т-т-тоже с-с-стихи з-з-з-знаю!

Это прозвучало так звонко и отчаянно, что все засмеялись.

– Он не наш! Он не с нами! – тут же заявила рыженькая девочка. – Ты чей, мальчик?

– Б-б-бабушкин, – смутился Лёня и отчаянно покраснел.

Бойцы засмеялись, а тот, с перевязанной рукой, сказал:

– Ну, раз тоже стихи знаешь, давай, читай. Тише, девочки, жалко вам, что ли? Смотрите, какой смешной пострел.

Лёня вскарабкался на стульчик и начал, от всеобщего внимания заикаясь сильнее обычного:

– У-у-у Л-л-лукоморья дуб зе-зе-зелёный…

Он не успел закончить первую строчку, а девчонки прыснули со смеху.

– Заика! Да он же заикается! Куда тебе стихи читать! Слезай!

Лёня покраснел ещё сильнее, поняв, что опозорился. К тому же он начисто забыл вторую строчку! Вконец расстроившись, он слез со стула. На глазах выступили слёзы. Бойцы тоже смеялись, но тот, с рукой, качал головой:

– Девочки, девочки, ну зачем вы так? Как тебя зовут, мальчик?

– Ле-ле-леонид, – почему-то он решил назваться полным именем, которым бабушка называла его, когда особенно сердилась.

– О, как моего любимого певца Утёсова! Ты знаешь Утёсова?

Утёсова Лёня не знал.

– Ну а петь ты любишь? – допытывался боец. – Может, ты нам песню споёшь?

Лёня недоверчиво посмотрел на него. Издевается? И так же все смеются. Но раненый заговорщицки ему подмигнул:

– Бьюсь об заклад, петь у тебя получается лучше, чем читать. Правда?

– Н-н-не знаю…

Пение никогда его особенно не интересовало, он и песню-то знал всего одну.

– А ты попробуй! Если получится, подарю тебе пряник.

Слово «пряник» Лёня знал очень хорошо – на Новый год папа прислал ему из Москвы кулёк пряников. «Спецпайковых», как сказала бабушка, твёрдых, будто камень, но очень вкусных, и он грыз их, макая в чай и прикрывая глаза от счастья.

– Какую ты песню знаешь? – продолжал допытываться боец.

– Со-со-союз нерушимый…

– Ого, репертуарчик! – уважительно протянул тот. – Ну давай вместе, я тебе подпою. Союз нерушимый…

– Республик свободных, – неожиданно легко подхватил Лёня. – Сплотила навеки великая Русь.

Он пел громко, стараясь перекричать своего помощника – ему вдруг показалось, что тот поёт неправильно, и у Лёни возникло ему самому непонятное желание выправить мотив, чтобы было так, как передавали по радио.

Все, кто находился в этот момент в палате, притихли. Смеяться никто и не думал. А воодушевлённый успехом Лёня пел всё громче и громче. Он понятия не имел, о чём поёт, про какие такие республики, и почему союз создан волей народа. Но совершенно точно повторял мелодию, не допуская ни одного фальшивого звука.

Его не перебивали, и Лёня благополучно допел до конца. А потом чуть не свалился с табуретки от накрывшего его грома аплодисментов.

– Ай да пострел! – веселились раненые. – А как чисто поёт-то! И с каким чувством! Парень, да у тебя настоящий талант.

– И ты не заикаешься, когда поёшь, ты это понял? Держи, вот твой пряник!

Честно заработанный пряник перекочевал к Лёне, а со всех сторон ему уже тянули кусочки сахара.

– Чтобы не заикаться, тебе нужно петь, понимаешь? – убеждал его тот раненый, с перевязанной рукой. – Говорить нараспев, растягивая слова.

– А ведь верно говорит Серго! – крикнул кто-то с дальней койки. – Как ты догадался-то?

– Так я знал, – улыбался Серго. – У меня вот в роте старшина тоже заикался, контузия. Он пропевал то, что хотел сказать, и нормально было. Мы его так и звали – певун!

До самого вечера Лёня «репетировал», пытался петь то, что хочет сказать, мечтал о том, как удивит бабушку. Иногда получалось, иногда не очень. Но когда Серафима Ивановна, еле живая после четырёх проведённых подряд операций, ввалилась в сестринскую забирать внука, он встретил её заготовленной фразой:

– Ба-а-бушка, а-а та-ак я не за-а-икаюсь!

В сестринской шумели медсёстры, которые как раз передавали смену, и бабушка мало что поняла из полупропетой-полусказанной фразы, но кивнула:

– Молодец. Собирайся, пойдём домой.

С тех пор Лёня стал постоянным участником госпитальных концертов. Бойцы его знали, выздоравливающие рассказывали о маленьком певце вновь прибывшим, и Лёню были рады видеть в каждой палате. К гимну скоро добавились новые песни – кто-то из солдат напел ему «Синий платочек» и «Идёт война народная», не поленился разучить с мальчиком слова. Слова для Лёни были самым сложным, а вот мелодию достаточно было услышать один раз, потом он мог безошибочно её повторить. Каждое выступление заканчивалось аплодисментами и сладостями. Бойцы специально откладывали сахар «для Лёнчика», как они его называли. Случалось, что он и обедал из одной миски с каким-нибудь сердобольным солдатом. Но выступал Лёня не из-за гонораров. Главным было то тёплое чувство, которое неизменно рождалось в груди, когда он становился на табуреточку, и десятки взрослых смотрели на него, внимательно его слушали.