Алексей Лухминский - Бэтмен нашего времени Страница 4

– А чего бы мне тебя не понять, – усмехается она. – Я же в шлюхи тоже не от хорошей жизни подалась… – замолкает и снова, как тогда, грустно смотрит на меня.

– Что так смотришь?

– Про тебя вот думаю. Ты – симпатичный и неглупый парень. Только ещё очень молодой… Думаешь, я не вспоминаю?

Кажется, я опять краснею.

– Понимаешь… Мои клиенты – это грязь и, как раньше говорили, срам. А с тобой у меня всё было, будто в первый раз… Ладно! Чего об этом говорить! И почему в нашей жизни всё идет через… Эх-х…

Сам не знаю, что со мной происходит. Встаю, подхожу к ней и сажусь рядом на корточки и беру её за руку.

– Маш… Маша… Всё ещё будет хорошо! Наверно, надо просто потерпеть немного…

Видимо, то, что говорю, звучит наивно, ведь я вижу её грустную улыбку.

– Хороший ты, Митя… – она тянет меня к себе и целует.

От этого у меня голова идёт кругом. Ну не испытывал ещё такого с моими теми… Они все были и есть сопливые девчонки.

– Митя, – вдруг шепчет мне Маша на ухо, – а ты шлюху совсем не хочешь?

– Хочу… – признаюсь я. – Только не… шлюху. Тебя…

– Идём… Идём, Митенька…

…Прощаясь, на пороге, снова долго целуемся.

– Ну иди… – как и в тот раз, она слегка отталкивает меня. – Встретимся, как мы договорились.

– Так, Дима. Пиво ставь вот сюда. А этот ящик – вон под ту полку.

Сурен Арменакович уже в солидном возрасте, иначе мог бы сам разгружать свою «Газель» и тогда я ему был бы не нужен. Живёт он здесь практически всю жизнь и поэтому по-русски говорит достаточно чисто. Мужик он неплохой, а главное – не жмотистый. Теперь, благодаря Машиной протекции, я каждый вечер объезжаю с ним его три ларька. Так что со своим самбо пришлось завязать. Жаль, конечно! Всё-таки почти семь лет занятий, кандидат в мастера, надежды тренера… Но вообще, видимо, пришло время заканчивать детские игры и начинать взрослую жизнь. Мне ведь меньше чем через две недели исполнится семнадцать.

Хозяин расплачивается со мной ежедневно, и теперь у меня есть пусть небольшие, но свои заработанные деньги. Домой их носить я, зная свою мамашу, не рискую. Оставляю весь заработок у Пашки. Свой паспорт тоже на всякий случай ему отнёс. Его родители в курсе нашей тайны. Одобряют.

– На, Дима. Держи! Сегодня ты очень хорошо поработал.

Прячу деньги в карман. Действительно, устал я сегодня.

– Спасибо, Сурен Арменакович! Спасибо…

– Это Мане спасибо. Хорошего работника мне нашла. И вообще называй меня дядя Сурен. Маня тоже хорошая девочка. Жаль, что ей приходится так зарабатывать. Да, Дима… Вот как бывает! Ты, наверно, не знаешь… Младшего брата она растит. Они из Грозного во время войны убежали. Мать их там погибла. Случайно попала… А они потом там всё бросили и убежали.

– А сколько лет брату?

– Тогда было двенадцать. Маня его у тётки под Краснодаром оставила, а сама сюда на заработки… Она хотела медсестрой на курорте. А тут вот… Кому сейчас её диплом нужен? А курортники приезжают, так они сейчас не лечиться хотят… Вот она деньги тётке на брата и посылает, – хозяин вздыхает.

– Дядя Сурен, а как вы с Машей познакомились?

– Так она, как сюда приехала, сиделкой ко мне устроилась. С моим внуком знаешь как носилась, когда он болел. Невестка, наверно, меньше о нём заботилась, чем она. Ну а потом… Люди-то сюда не болеть – развлекаться приезжают…

Вот всё и стало на свои места. Так мне становится жалко Машу! После рассказанного хозяином даже душа не на месте. По сравнению с её проблемами мои – вообще просто картонные.

– Дима, с Маней беда случилась, – сообщает дядя Сурен, едва я прихожу на работу. – Порезали её вчера ночью.

– Как порезали?

– Ну, с одним мужиком она не захотела идти – пьяный сильно был, так он нож вытащил… Менты его повязали, а Маня сейчас во второй больнице.

– Как её там найти? – напряжённо спрашиваю я.

– Не бойся, одну не оставим. Вот сейчас машину разгрузим и вместе поедем, – ворчит хозяин.

В больничной палате сидим у Машиной кровати. Одной рукой она держит мою руку, а другой – руку Сурена Арменаковича. В её глазах стоят слёзы.

– Ну как ты, девочка моя? – спрашивает дядя Сурен.

– Ничего… Говорят, жить буду.

– Я с доктором говорил… – как бы про себя бурчит он. – Ты, Маня, не волнуйся. Поможем. Верно, Дима?

– Конечно! Маш, я к тебе каждый день приходить буду!

Дядя Сурен почему-то усмехается. Может, я пока ещё чего-то не понимаю?

– Вот что, Дима. Вот тебе… Тут доктор написал, что нужно купить. Вот деньги. Давай – бегом в аптеку.

Пока бегу в аптеку, пытаюсь понять. Ведь вроде больница, а лекарства приходится покупать. Это вообще как?

Едем из больницы. Молчим. Смотрю на хозяина. Он сосредоточен и угрюм.

– Дядя Сурен, а что врач сказал?

– Жить будет, а родить уже вряд ли сможет. А женщина должна рожать! В этом её счастье, – и опять замолкает.

Захожу к Маше в палату. Сегодня я один. Только сейчас замечаю, что тут всё не убрано, да и вообще грязно. Даже бельё на её кровати странное, будто жёваное, и просто несвежее. В прошлый раз от волнения я этого не заметил.

– Привет…

Подхожу к ней, наклоняюсь и целую.

– Митя… Спасибо тебе… – она слабо улыбается.

– Ну как ты сегодня?

– Да уже лучше. Садись. Спасибо вам с дядей Суреном. Уколы помогают. Говорят, скоро выпишут. Придётся поправляться дома.

– А я к тебе буду приходить и всё приносить.

– Митя…

Вижу, что больше она ничего сказать не может. Только молча смотрит на меня. Я тоже молча смотрю на неё.

– Митя… Мне, видимо, придётся уехать отсюда.

– Мне дядя Сурен всё рассказал.

– Давай поговорим об этом, когда я буду дома. Я ведь когда-то тебе сказала, что будет моя исповедь…

Мать почему-то оставила меня в покое. Мы почти совсем не разговариваем. Она только оставляет мне какую-то еду. Вообще-то и раньше особых разносолов не было, а сейчас сам варю себе сосиски да пельмени. Ничего, хватает.

После школы бегу работать, а потом – к Маше. Она уже дома, правда, почти не встаёт, только до туалета и обратно. Когда надо, бегаю в магазин и аптеку. Стараюсь даже что-то приготовить и всё приношу ей в постель. А она иногда плачет. Тогда я сажусь рядом, обнимаю её и глажу по голове. Вот как сейчас…

– Знаешь, Митя… Это так хорошо, что мы с тобой встретились, – тихо говорит Маша. – Ты для меня стал, как… солнышко. Спасибо тебе.

– Да ладно… Не за что, – бурчу я и чмокаю её в лоб. – Ты, главное, поправляйся скорее.

– Надо… – вздыхает она. – Надо ещё денег где-то взять на дорогу. Я ведь всё отправила тётке для Егора. Себе оставила только за квартиру отдать. Могла бы у дяди Сурена попросить, но он и так уже мне на лекарства потратился.

– Маш… С деньгами разберемся. У меня теперь есть.

– Митенька, они ведь тебе самому нужны. Надо что-то другое… Я, может, ещё смогу пару раз… когда поправлюсь. Всё равно с кем. Лишь бы заплатили.

Как она это говорит! Кажется, я теперь понял, что значит говорить горько.

– Нет! – сам удивляюсь своей резкости. – У меня тебе на дорогу наберётся. Хватит тебе…

– Митенька… – притягивает меня к себе и целует. – Я за тебя молиться буду. Правда! Когда в Грозном было совсем страшно, я всегда молилась.

– Маш, а как ты оттуда выбралась?

– Это было какое-то чудо. Однажды во время обстрела я схватила брата и ещё одного мальчишку-чеченца и потащила их в подвал. А снаряд, уж не знаю чей, как раз в наш дом угодил. Тогда было непонятно, с какой стороны обстреливают. Нас завалило. Не так чтобы сильно, но если бы я на мальчишках не лежала, то не знаю, что бы с ними было. Через сутки как-то откопалась. Рук не жалела. Выползли мы, а вокруг чечены. Повели нас куда-то… Страшно! А мальчишка-чеченец исчез. Потом уже у них, в каком-то доме, подходит к нам с братом один чечен. Бородатый, страшный… А мальчишка-чеченец рядом с ним, ему на меня показывает и что-то говорит по-своему. Их языку, живя в Грозном, я ведь так и не выучилась. Чечен подходит, называет меня сестрой и говорит, что я спасла его племянника. Благодарит… А потом тащит за собой, сажает в какую-то машину-развалюху, и мы едем. В общем, привёз нас почти на границу Чечни, высадил и говорит: «Беги отсюда, сестра. Спаси тебя Аллах!» Махнул рукой, в какую сторону идти, и мы пошли. Вот так…

– Маша, а зачем ты сюда приехала? Разве там, где живёт твоя тётя, нельзя было работать?

– Егорку поднимать надо. Кроме меня, у него нет никого. Тётка, а вообще она даже не тётка, а дальняя родственница матери, согласилась, чтобы он у неё пожил, но только с деньгами. Им ведь там тоже не сладко – одним огородом живут. Вот я и решила поехать заработать. Понарассказывали, что тут можно и в санаторий устроиться, и ещё работу сиделкой брать. А вышло… Дурой я оказалась, Митя. А с тобой мне повезло. Что бы я сейчас делала без такой няньки? – она наконец улыбается и опять тянет меня к себе. – Я обязательно буду за тебя молиться!