Лариса Матрос - Красота спасет мир, если мир спасет красоту Страница 4

Мать говорила, говорила, словно сама себе, выплескивая горе, страдание, растерянность и отчаянье от незнания, как жить дальше после случившегося, как спасать сына от неизбежного краха его радужных надежд, связанных с женой. Потом, как бы вспомнив, что Алика еще сидит на полу возле ее постели, выкрикнула истерически:

– Выйди отсюда, не марай собой мою комнату, дрянь, мразь, гадина!

Виктор пришел веселый, с цветами для обеих женщин и предложил немедленно собраться в самый известный в городе ресторан с шоу, где он уже зарезервировал места. Мать старалась ничем не выдать случившегося, но искусственность ситуации неудержимо выплескивалась наружу.

– Что ты какая-то невеселая сегодня? – говорил Виктор снисходительно-игривым тоном, как старший с напроказничавшим младшим. – Ну что? Что могло испортить тебе настроение? Мамуля, может, ты обиделась, что я не приехал на ланч? Нет? Так что – мясо снова подгорело? Ну и черт с ним, мы ужинаем в самом шикарном ресторане. Я получил бонус, и мы сегодня шикуем! Мы приехали сюда, чтоб быть счастливыми. И мы ими стали. Нам ничто не должно мешать в этом! Ничто! Вот Алика закончит учебу, у нас появятся дети.

Она не сдержалась и вдруг заплакала.

– Мамуля, ну право же, что с тобой сегодня? – Сын нежно обнял мать. – Ты просто загрустила! Хочешь, я сейчас позвоню отцу и потребую, чтобы он приехал к нам немедленно?

Мать вся встрепенулась от этих слов, так как скрывала от сына, что получила письмо от подруги, в котором та сообщала, что отца все постоянно видят с другой женщиной.

– Нет, нет, сынок, что ты, что ты… Он сам приедет, когда завершит свой проект. Осталось недолго, он мне написал об этом. А заплакала я от радости, когда ты заговорил о детях… Я очень хочу внуков. Держать твоих детей в своих объятиях! Что может быть счастливее для меня?!

– Ну, так в чем же дело?! Будут у тебя внуки, очень скоро. И тут, смею заметить, твой педагогический талант нам очень понадобится, потому что у нас будет много детей! Мы тебе целый класс народим. Будешь их учить всему, чему учила меня. Вот здорово! Появится на свете столько замечательных и воспитанных людей, как я! Да, Алика?! – Виктор засмеялся и, подойдя к жене, с особой нежностью обнял ее и поцеловал крепко в губы.

Мать всю трясло. Невестка вела себя с Виктором как ни в чем не бывало, и как должное, принимала его ласки. «Может, она постоянно ему изменяет, принимает в этом доме любовников и в душе смеется над нами. Ведь и сегодня, если бы ланч состоялся, я ничего не узнала бы. Так вот почему она так поощряет эти ланчи! А я-то дура, восхищалась ее благородством. Господи, как жить дальше?»

Еще недавно райская жизнь матери теперь превратилась в ад. Она стала панически бояться оставлять Алику одну дома. Ради этого, к недоумению сына, она отказалась от столь любимых ею пятничных встреч с ним в «кафушке». Она изредка позволяла себе выезжать из дома, а если выезжала, то только тогда, когда сын с невесткой могли быть дома вдвоем до ее возвращения.

К каждому выезду Алики без Виктора (даже в колледж) она относилась с недоверием и страхом. Без боли и отчаянья не могла смотреть даже на невинные в ее присутствии ласки между сыном и невесткой и потому подавленно выходила из гостиной, когда они в обнимку усаживались на диван смотреть телевизор.

Это не прошло мимо внимания сына, и решив, что матери так будет удобнее, он купил новый телевизор, который установил в ее комнате. Но это еще больше угнетало мать, так как даже вечером она оказывалась в одиночестве.

Ненависть и раздражение к невестке все более нарастали, в той или иной степени выплескиваясь наружу и в присутствии Виктора, и тем более, во время его отсутствия.

– Мама, послушай! – сказал однажды сын, зайдя к ней в спальню вечером, когда она уже была в постели. – Я тебя не пониманию: что ты хочешь от Алики! Чем она тебе не угодила? Что изменилось? Ведь ты, вроде бы, неплохо к ней относилась раньше! Признаюсь: я не обольщался насчет искренности твоих чувств. Но я верил, что твоя любовь ко мне заставит тебя полюбить женщину, которую люблю я. Я думал, что оказавшись в другой стране втроем, мы объединимся еще более! Что вам делить? Ведь все так прекрасно!

Я не могу видеть, как она перед тобой заискивает, унижается, а ты все больше наступаешь на нее! Она каждый день плачет. Я не могу с этим смириться, потому что она моя жена, и я обязан ее защищать. В конце концов, мы здесь вдвоем, а она – одна! Это жестоко с твоей стороны, мама! Но главное: я люблю ее, очень люблю! Понимаешь, мама?!

– Сынок! – взмолилась мать, – ты преувеличиваешь. Я не придираюсь к ней, я не жестока… Видит бог, я хотела ее полюбить, как дочь… но не получается… – Мать напряглась на мгновенье, силясь придумать что-нибудь, чтобы не назвать подлинной причины. – Понимаешь, сынок, мне трудно с ней, она какая-то другая, в ней все не то, к чему я привыкла…

– Мама, прошу тебя, остановись! – резко оборвал сын. – Не смей так говорить! Это мне решать: такая она или другая. Она мне именно этим и нравится, что – «какая-то другая». Понимаешь?! Именно этим?! – Виктор впервые в жизни поднял голос на мать.

– Сын, я тебя не узнаю, – лицо матери обрело знакомое ему с детства строгое «учительское выражение». – Ты никогда так со мной не разговаривал…

– Да, да, не разговаривал, – сказал Виктор, отводя взгляд. Он кашлянул, пытаясь этим протолкнуть «нервный ком» в горле. – Я с тобой так никогда не разговаривал, потому что я тебя не только любил, но и уважал! Не у всех детей бывают такие чувства к родителям. Уважение я бы даже поставил выше, чем любовь.

Любовь – это на уровне крови, биологии. А уважение – это надо заслужить. И я тебя по-настоящему уважал. У нас все было общее с тобой – вкусы, пристрастия, отношение к людям… Даже отношение к отцу. Ты тщательно от меня скрывала те обиды, которые он тебе наносил. Я это понял, когда стал взрослым и в душе не прощал их ему. Я ценил все, что ты делала для меня. И я хотел сделать тебя счастливой. Я страдал оттого, что ты не была счастлива как женщина.

Но это было не в моей власти. Поэтому я хотел, чтоб ты была счастлива как личность, как мать… И я был уверен, что мне это удается. Я никому не давал и не дам тебя в обиду. Но чего ты хочешь сейчас? Я люблю Алику больше жизни. Я очень люблю тебя и не хочу, не могу делить себя между вами!.. – Виктор вдруг отчаянно зарыдал, громко, по-детски всхлипывая.

Мать вскочила с постели и прижавшись к груди сына, тоже громко зарыдала, приговаривая:

– Ну прости меня, прости, сынок! Я виновата. Мне нет прощения из-за твоих слез. Я распустилась, это ужасно, ужасно! Я виновата… Я сейчас же извинюсь за все перед Аликой, за те огорчения, что доставила ей.

Почти воя от рыданий, мать опустилась на колени у ног сына, но он, стремительно схватив ее за руки, тут же вынудил встать. Когда она, внезапно состарившись, выпрямила ослабевшее от страданий тело, то с ужасом увидела за спиной Виктора невестку, с иронической гримасой наблюдавшую происходящее…

Наброшенная поверх совершенно прозрачной сорочки простыня, как увеличительное стекло, воспроизвела в подробностях картину, которую она увидела в ту страшную пятницу… Мать почувствовала, что захлебывается от отчаяния. Она посмотрела невестке в глаза, дабы увидеть в них спасительное раскаяние и мольбу о пощаде. Но вместо этого, как тяжелее пощечины, до нее донеслось:

– Мне не нужно ваших извинений и вашей любви, я лишь, хочу, чтоб вы перестали издеваться надо мной…

Мать стремительно направилась к невестке и, указывая на дверь, закричала, уже не думая о последствиях:

– Я прошу тебя немедленно выйти! Я не желаю тебя ни видеть, ни слышать, грязная тварь, шлюха!

Тут сын стремительно вплотную подошел к матери, как пьяный, готовящийся к драке, заплетающимся языком произнес:

– Т-ты ч-что т-такое с-сейчас ск-казала, мама? Т-ты с-соображаешь, ч-ч-что ты с-сказала, мама?

Мать ничего не ответила, обречено опустив голову.

– Да она же тебя просто ревнует ко мне, – заорала Алика мерзким тоном торговки. – Я тут ни при чем. Что бы и как бы я ни делала, я ей не угожу никогда. Она ревнует! Ревнует!

– Алика, я тебя прошу, остановись, – с мольбой обратился сын к жене.

– Да что там «остановись» – хватит молчать! Мне тоже надоело терпеть это. Ясно, что ее муженек не торопится к ней… Ей бы мужика крепкого, тогда она бы, может, и успокоилась! Она тебя ревнует, а мне завидует, что я не одна в постель ложусь. Ей бы самой на кусок хлеба зарабатывать, вынося горшки за стариками, как многие эмигранты здесь делают! Вот тогда бы и времени не было для придирок. А ты ее на всем готовом тут в масле катаешь, машины даришь…

Мать почувствовала себя внезапно разжатой пружиной, которая после предельного сжатия отскакивает, отвергая какое-либо воздействие на себя.

– И как земля таких держит?! Прочь из этого дома, проститутка мерзкая!! – выкрикнула она и, отпрянув от стоявшего рядом сына, уперлась двумя руками о спинку кровати, чтоб устоять на ногах.