Алексей Ефимов - Бездна Страница 4

За деньги Ольги.

Копнем глубже?

Сергей Иванович Грачев устал. Если бы его попросили описать свои чувства, он бы ответил, что его гложет сами знаете что. Порой оно спрячется и тихо ноет, а в другой раз прорвется гноем и так больно, что хоть на стену лезь. Объяснения и оправдания не действуют. Посмотрите, прочувствуйте. Кто он? В то время как его Оля взлетела ввысь, он остался вмурованным в свое прошлое: учителем русского языка и литературы с бюджетной зарплатой и сомнительным осознанием пользы для общества. Он не услышал от нее ни слова упрека и не услышит; напротив, однажды она сказала, что завидует ему, так как он учит детей быть людьми, – но ему всякий раз тяжко, когда он видит деньги. Он содерженец. По какой-то причине в великом и могучем нет такого слова, есть лишь существительное женского рода. Наверное, когда-то это было просто немыслимо, поэтому нет и слова. Заморские янки, сдвинувшиеся на лидерстве и успехе и молящиеся на Дейла Карнеги, Дональд Дака и Биг Мак, давно бы дали ему самое страшное прозвище, какое только у них есть – лузер.

Удар бича. Кровь.

Мучаешь себя сам, и неведома тебе жалость.

Встань наконец с дивана и возьмись за свою жизнь, в тине которой ты вырастил чудище, мучающее тебя. Убей его. Уже не первый год ты думаешь о том, чтобы сменить место работы, даже присматривался прошлым летом к лицеям и колледжам, но ты все еще здесь, в школе, с первыми признаками геморроя.

Интересно ли с тобой Оле? Неужели она и вправду думает, что нет проблемы? Быть может, ее и в самом деле нет? Они ведь любят друг друга. Когда она подходит и ластится к нему, и шепчет: «Не знаю, что бы я без тебя делала», он знает, что главное – это не деньги и не карьера.

Главное – это любовь.

И на какое-то время становится легче.

Но не бросает рука кнут и готова снова взмахнуть им и опустить на плечи Сергея Грачева, где и так живого места нет.

Кто он? Что он?

Он худо-бедно умеет готовить, на ты с сантехникой и электричеством, на базовом уровне владеет французским и немецким, чуть лучше – английским, а все его хобби остались в прошлом.

В свое время он любил столярничать. С удовольствием он работал с деревом, оттачивая год за годом свой навык, достиг в нем некоторых высот, а потом взял и бросил. Так как не было уже того прежнего радостного чувства, когда невзрачный кусок дерева превращается во что-то красивое и полезное или просто – красивое. Добрый индийский слон со вскинутым хоботом, вырезанный под впечатлением от Индии, – на нем все закончилось. Всем слонам слон. Глянешь на него – и он тут же вскидывает хобот. Это эффект «Медного всадника», где конь встает на дыбы, удерживаемый властной рукой императора.

Бросил. Уже три года не брал резец в руки. Полки в доме ломятся от поделок, в ходу кухонная утварь, где-то пылятся шахматы (стоившие ему месяца жизни) – и всякий раз как-то грустно, когда это видишь: жаль, что бросил, было здорово, но не хочется заново браться, ибо нет прежней радости.

Не вышел из него и поэт. Когда-то писал он стихи, показывал их немногим близким, и, хотя всем нравилось, мощная самокритика в конце концов сделала свое черное дело. С течением времени он стал стесняться своего творчества, а потом вовсе бросил. Сегодня, спустя годы, он видел, что некоторые его стихи красивы, не Пушкин, конечно, но все-таки, однако уже не было желания зачитывать их общественности. Он никому не показывал их, даже Оле. Нет смысла сдувать пыль с древних рукописей и вытаскивать на свет божий того автора, которого давно нет.

Что еще поведаешь о себе?

«Я преимущественно спокоен, до меланхолии, и склонен к некоторому пессимизму, степень которого оцениваю как умеренную. Кто, в конце концов, скажет, где грань между пессимизмом и реализмом, оптимизмом и идиотизмом? Порой я бываю резким и вспыхиваю, о чем после жалею. Порой я брюзжу и смотрю на мир исподлобья, но вскоре это проходит, выглядывает солнышко из-за туч, и оно греет нежно и ласково, спешите, пока погода хорошая. Для меня не секрет, что я не сахар. Моим близким непросто со мной. Мне самому непросто. Что еще? Я нетерпим к самодовольным и прилипчивым, равно как к приторным, глупым, наглым, алчным, беспринципным, к моралистам и материалистам. У меня нет друзей, я их оставил в прошлом, а в злопыхателях нет недостатка. Не изменяю супруге. Не отказываю в помощи, но не люблю, когда садятся на шею. Я люблю пиво и философию.

Я ищу смысл».

Глава 5

Сегодня он пришел поздно, но его место не заняли. Здесь у каждого свое место. «Подайте Христа ради», – ноют. Так надо. А на самом деле хоть один из них в Бога верит? В мясо они верят и в водку, поэтому самый главный бог у них – бабки. И если один день пропустишь, на твое место кто-нибудь сядет. Из этих. Оно не твое уже. Сдохнешь без места. А если к другим сунешься, то ввалят тебе там по полной программе. В церкви свои правила, и здесь – тоже. Правила везде должны быть. За ними смотрят. Однояйцевые братья Костя и Пашка здесь главные, платят им треть, а то и больше, но зато здесь тихо и розочками друг дружку не режут. Если и режут, то редко.

Братья сильные. Как тебе даст, так вырубит сразу и свое имя не вспомнишь. Все их слушаются и боятся. А они только за бабками ходят, не мерзнут тут. Не разговаривают, а если что, сразу бьют, да и просто так могут дать, если не в духе и пьяные. Зато если сцепятся местные, то они скажут, кто прав, а неправому выбьют зубы. Надо чтоб были правила и кто-то сверху. А то все друг друга мочат, дай только волю.

Он шел к своему месту, все на него смотрели, но не здоровались. И он тоже. Здравствуй – это чтоб все нормально было и было здоровье, а не так, чтоб ты завтра сдох и на твое место сесть. Есть и люди, тот же Васька, но в основном суки. Сперва жрут водку вместе, а как нажрутся, так друг на дружку к и даются. Он не с ними, а сам. И еще есть Васька, чтоб не скучно было, но Васька не кореш. Иногда вместе пьют водку, когда есть, и треплются, так как сидят рядом, и все. Друг. Когда-то было такое слово, но он забыл это. Друзей нет. Сегодня он друг, а завтра что сделает, и не друг он, а сволочь.

К нему здесь не лезут, знают, что он себя в обиду не даст, пробовали. И братья довешают. Кому-то надо? Нет. Но если в тебя ткнут перышком дальше, у дома, то все. Не свои, так другие. Все хотят жрать и водки. Без водки плохо. Как будто съел соли и все ссохлось. Поэтому и режут за водку. Летом здешние кореша своего били чуть не до смерти, он больше ихнего водки выпил, а ведь сначала были вместе – вот она, мать их, дружба.

У него был с Гошкой случай. Тот не хотел жить по правилам и ко всем лез. Он был борзый, и под конец вообще снесло крышу. Он выхватил прям у него из рук водку и выпил.

Что творит, а?

Сначала он дал Гошке по яйцам. По пузу. По роже. А дальше куда попало бил. Грохнулся Гошка на бок и зубы выплюнул на снег, с кровью. Будешь водку чужую брать, а?

Как сейчас вспомнил, так будто снова там, с Гошкой. Вот ведь.

Гошка ни разу не смог ударить. Он все кругом залил кровью и, пока сваливал, к морде снег прикладывал, с матом. Надо жить по правилам, по-человечьи, а не лезть. Со сломанной рожей подумает. Это всегда так по жизни, когда бьют по морде, думаешь. Гошка пришел через два дня, весь серо-буро-малиновый, но уже не было его места, заняли. И ведь даже не рыпнулся, гад. И его больше не видели здесь.

Как только он сделал Гошку, стали к нему местные лезть как к корешу. Одно они знают – силу. И если ты сильный, тебе лижут жопу, а если слабый, то мочат. Подскочит любая шавка и цапнет, а то и всей стаей кинутся.

Он подошел к своему месту, бросил ящик, сел, вынул из-за пазухи консервную банку для денег, а потом глянул налево, на Ваську. Одноногий спит. Он худой, у него все лицо в каких-то бурых пятнах, глаза тоже красные, уши торчат, одно больше другого и синее, толстое; а нос ему свернули на бок по молодости. Если бы он встал перед зеркалом, то кончился бы сразу со страху. Он здесь дольше всех. Он уже и не помнит, сколько точно. Никого еще не было, все другие были – каких теперь нет, а главным был Ашот на «копейке». Ездил он на ней быстро и стукнулся однажды об столб. Потом пришли братья, выгнали его и вместо него стали. Это уже лет пять как. А то и семь. В куполе у Васьки манная каша.