Владислав Картавцев - Династия. Под сенью коммунистического древа. Книга первая. Лидер Страница 4

Но один раз он заявился к родителям, сияя, как полноценный медный пятак императорской чеканки (весом более шестнадцати граммов – не то, что советский – всего пять), с бутылкой Советского Шампанского (при царях отечественное тоже было – например «Новый Свет») и целым ворохом разнообразных красивых банок, бутылок, упаковок сыра, нарезки и заграничных овощей из супермаркета.

Сказать, что родители опешили, было не сказать ничего! Мама часто-часто переводила взгляд с сына на пакет с продуктами, потом опять на сына, а потом опять на пакет. Затем всплеснула руками и, подлинно просияв, схватила продукты и понесла их на кухню, сгорая от нетерпения разузнать подробно, что же произошло, и не устроился ли ее блудный сын на нормальную работу, приняв новые капиталистические правила новой капиталистической игры. За ней следом ковылял дед, который только что вернулся домой с честно заработанными деньгами за извоз обеспеченных жителей новой России, и который сейчас предвкушал душевное и долгое застолье.

Они быстро сообразили стол, а пока дедушка с бабушкой шуршали на кухне, отец пошел повидать сына, выразив желание с ним даже поиграть. Надо сказать, такое с ним бывало нечасто – он не считал себя обязанным тратить время на какие-то неинтересные игры, в то время как дело мировой революции только-только начинает набирать обороты. Позанимавшись с сыном и дождавшись, пока мама кликнет на кухню, Иван Иванович подхватил Андрейку и усадил его вместе со всеми за праздничный обеденный стол. Сын обязательно должен был присутствовать при его триумфе – поскольку такие события в жизни человека случаются не так чтобы очень часто.

Мама от нетерпения узнать, что же произошло, уже почти совершенно превратилась в тлеющую головешку, зато папа – в смысле дедушка Иван Афанасьевич – не терял времени даром, достал заначку беленькой благословенной и успел отпить из нее уже изрядное количество. Так что, уже к самому началу застолья пребывал в отличном расположении духа и даже не настаивал, чтобы Иван им срочно все рассказал.

Однако сам Иван Иванович не стал долго ходить вокруг да около и с присущей ему пролетарской прямотой поднял тост за себя любимого – отныне взятого на оклад при штабе и получившего назначение отправляться по регионам и обустраивать там региональные партийные ячейки, попутно объясняя народу все преимущества вновь сформированной, избавившейся от оппортунистов и сделавшей правильные выводы из всего происшедшего партии большевиков-коммунистов.

Услышав такую новость, мама чуть не поперхнулась колбасой, и все присутствующие (за исключением Андрейки) стали лупить ее кулаками по спине – так что ей стало еще хуже. Зато дед поднялся со стула, обнял сына и, форменно расчувствовавшись, произнес длинную речь, о том, что он всегда был на его стороне, а этих воров уже всех давно пора подвесить на их же золотых подтяжках. А самое главное – что сын-то молодец – сумел-таки убедить начальство в своей нужности и верности заветам партии!

Ко времени окончания речи мама вернулась из ванной, где продыхивалась после кусочка колбасы, и объявила, что в настоящий момент ей абсолютно все равно, кто будет платить ее сыну деньги – красные, белые, зеленые или же фиолетовые человечки с Венеры – главное, чтобы денег было побольше, и платили их почаще. Потом все дружно выпили и пили весь вечер, пока в квартире не осталось ничего, чтобы могло бы и в дальнейшем поднимать настроение. Андрейка к тому времени уже спал, сам того не ведая, что отныне в его жизни начинается совсем другой период.

Нет, конечно, сразу ничего такого особенного не произошло. Отец все также появлялся один раз в месяц (или даже реже), только теперь не требовал от родителей денег (ну, ладно, не просил), но даже сам подкидывал им на пропитание – и иногда очень даже прилично. Так что, дед, наконец-то, смог отказаться от постоянно бомбления и занялся любимым делом – с утра вставал, спускался в «ракушку», где у него был маленький токарный станочек, фреза, электрорубанок, слесарный столик, сверла, ножовки и прочий инструмент, и начинал работать с деревом.

Он мастерил мебель. Он любил дерево, считал работу с ним своим единственным хобби и к пенсии уже так поднаторел, что легко мастерил столики, шкафчики, вазы, резные кашпо, статуэтки и украшения. Однажды, когда он закончил очередной столик, который получился очень красивым – тонкие изящные ножки, отполированная столешница замысловатой формы из массива, покрытая благородным темным лаком, простота линий – и принес его в квартиру, там оказался сын, который, придирчиво осмотрев отцовское творение, ни слова не говоря, подхватил столик подмышку и ушел.

На следующий день он появился и передал деду толстенькую увесистую пачку денег, объявив ему, что продал его столик, и что теперь ему нужно еще ровно двадцать точно таких же. Оказалось, в штабе Ивана Ивановича нагрузили проблемой подарка на юбилей одному из основателей партии (как только что прибывшего из регионов и пока болтающегося без дела), и он, недолго думая, предложил дедовский столик. Столик был настолько искусно выполнен (не говоря уж о том, что это настоящий эксклюзив, единичный экземпляр, ручная работа), что вождь очень ему обрадовался, оценил, и теперь все его окружение хотело точно такие же – ну, может, из другого дерева и других оттенков – что совсем непринципиально.

Дед взял пачку денег, повертел ее в руках, потом медленно сел на стул, и на его обветренном дождями и вечной непогодой лице проступило выражение вселенской скорби:

– Иван, скажи мне, а что, теперь коммунисты вот так живут?

– Ты что имеешь в виду, отец? – Иван Иванович совершенно не понял вопроса.

– Ну, дарят такие подарки, выкладывают какую-то немыслимую сумму за обычный столик, да еще и заказывают себе дополнительно двадцать штук! А я-то дурак думал, что они – за трудовой обездоленный народ, страдают вместе с ним и переносят трудности, как и положено настоящим коммунистам! А что теперь получается – а получается, сынок, что все твои коммунисты – те же самые буржуины, только с красным флагом!

Иван Иванович растерянно молчал, не понимая, отчего его отец так странно реагирует на казалось бы очень приятную и толстенькую пачечку – и, кроме того, честно заработанную. Тем временем, услышав приглушенные стенания своего мужа на кухне и заподозрив неладное, из комнаты прибежала бабушка – Мария Харитоновна Капитонова (в девичестве Забористая), которая, увидев пачку денег в руках Ивана Афанасьевича, всплеснула руками и принялась быстрой скороговоркой спрашивать то у одного, то у другого из находящихся в кухне мужчин, откуда деньги, и почему их так много?

Когда же картина прояснилась (причем дедушка все время многозначительно молчал, а Иван Иванович с жаром доказывал, что сие есть деньги трудового народа, добровольно отданные им в виде пожертвований, чтобы морально поддержать лидера партии), бабушка радостно заквохтала, выхватила из руки мужа наличность и унесла ее в комнату, где и запрятала в шкафу между мужниных семейных трусов и старых рубашек, в которых он еще сорок лет назад ездил на комсомольские стройки.

Когда же она вновь вернулась, то ее лицо представляло собой картину совершенного довольства, и бабушка только, что не повизгивала от радости – но, кажется, была на грани. Она притянула сына к себе, обняла его и несколько раз сильно расцеловала в щеки, приговаривая, что вот наконец-то и из него вышел толк. А нынешние коммунисты ей определенно нравятся – а потому что не жалеют средств и для простых столярных мастеров, а не только поддерживают голодающих Техасщины. И что теперь она – бабушка – видит, что они действительно изменились, сделали выводы из прошлых ошибок и готовы начать другую жизнь – сытых и богатых буржуа.

Пока бабушка говорила, дедушка молча слушал. Потом так же молча встал, сгорбился и тихо вышел в комнату. Достал из старенькой видавшей виды деревянной шкатулки завернутый в обрезок хлопковой портянки партийный билет, развернул его и принялся внимательно изучать его содержимое. Это занятие отняло у него с полчаса. По его лицу трудно было понять, какие эмоции его сейчас обуревают, но потом он вдруг неожиданно гневно бросил его обратно в шкатулку (даже не завернув в портянку), громко хлопнул крышкой и задвинул ее в дальний угол – с глаз долой! И пошел на кухню пить чай.

К тому времени Иван Иванович уже ушел. Вид у него был несколько пристыженный, но через некоторое время, прибыв в штаб коммунистического сопротивления, он пришел в себя, вспомнив наставления Ильича и товаг’ища Троцкого (которые рекомендовали бить буржуинов их же оружием, использовать их же деньги против них самих и всемерно обогащать рабочую кассу, чтобы иметь возможность направить судьбу революции в нужное русло), полностью самоуспокоился и даже пришел к выводу, что много денег – это хорошо. Но только, чтобы у коммунистов! А посему в следующее свое прибытие к родителям, чтобы развеять горестные мысли деда, он решил прочитать ему лекцию о современном видении момента и полезных трактовках пролетарской борьбы народов.