Александр Викорук - Любовь олигархов. Быль и небылицы Страница 4

– Вот дурачье, – пробурчал Харя. – Волны Стикса всех смоют. Не забудьте монетку под язык для меня положить, – чуть ли не прокричал он и повернулся к Ваське: – Давай еще по глотку…

Компания медленно просочилась в широкие двери, втекла в зал. Метрдотель с вьющимися вокруг официантами провели новых гостей в нишу в углу зала. Худощавая певица с угольно блестящими горящими глазами до этого томно выстанывала мужским грубым голосом заунывную песню. Разглядев пришедших, она прервала тягучий рев и смачно засмеялась.

– Лучшие мотыльки Москвы слетаются к нашему огню, – зарычала певица в микрофон. – Мы приветствуем их! – ревела она радостно, и зал подхватил ее воплем восторга. – Взмахнем крылышками и будем порхать всю ночь. А когда настанет утро, пусть на наши пьяные головы прольет семя жизни, пять золотых, можно в баксах, дублонах, евриках и прочей звенящей и блестящей. Грянем песню!

Под общий шум в центре зала на стул вскочила пьяная девица в разноцветной майке, в белых брюках, левая брючина была рассечена чуть ли не до пояса и обнажала объемистую розовую ляжку.

– Когда наступит утро, – завопила девица, – я пошлю вас всех и умотаю в Париж.

– Летим в Париж, – подхватила певица.

Грянула музыка, и лихорадочно приплясывая певица стала выкрикивать слова:

– Дайте мне небо, дайте мне землю, дайте мне мяса, дайте мне крови, дайте мне девку, дайте мне водку, дайте буга-я!

В этот момент в зал проникла вереница официантов, поваров с подносами, на которых пламенели алым цветом тарелки с фирменным блюдом. Среди нарезанных помидором, листьев петрушки торчали куски мяса, имитирующие детали гениталиев.

Певица завопила:

– И стало хорошо!

Зал подхватил, и вместе они заревели, подпрыгивая: – Вот это кайф, вот это кайф, ты во мне, а я в тебе…

Публика выпрыгнула из-за столов, исполняя некий дикий африканский танец, кто-то свалился на официанта, его поднос, разбрызгивая смачные куски блюда, со звоном обрушился на пол. Образовалась свалка, и от всеобщего смеха и восторга задрожал потолок и разноцветные фонари. Певица вопила, официанты неуловимо носились, ликвидируя беспорядок, публика иступлено плясала, как последний раз в жизни. Потом обессилевшие кинулись к столам и стали пожирать фирменное блюдо под успокаивающее мелодичное треньканье музыкантом и томное мурлыканьем певицы.

Ночное пиршество было в разгаре, гости плясали, ели, некоторые, слишком разгоряченные, вываливались на улицу и толпились перед входом, то приплясывая, то обнимаясь с хохотом и визгом.

Мимо будки, в которой сидели Харя и Васька, проходили в обнимку молодой рабочий паренек и его девчонка. Засмотревшись на разодетую публику, они остановились и поставили на асфальт открытые бутылки пива. Паренек в полголоса с матерками представлял голосившую у ресторана публику, а девица довольно хихикала на его шутки. Потом паренек предложил немного отлить, они обогнули будку, и к общему шуму присоединился шорох струй.

Парочка вернулась к бутылкам, и тут из подъезда «Африки», подгоняемая возгласами веселой публики, вынырнула обнаженная стриптизерша. Она по-змеиному извивалась, демонстрируя округлые пышные груди, размахивала над головой серебристым лифчиком, потом вспрыгнула на руки одному из секьюрити, крутанула руками и ногами и вскочила ему на плечо. Секьюрити млел, а публика визжала от восторга. Стриптизерша оседлала плечи мужика, видимо, тоже исполняя отработанный фирменный номер, зубами сорвала его фуражку и метнула в сторону, а затем медленно утопила курчавую черную голову в телесном море грудей. Издав боевой вопль, секьюрити со стриптизершей на плечах помчался в раскрытые двери, а за ним с ревом ухнула вся толпа.

Паренек со стоном обхватил свою девчонку и потащил за будку. Харя с улыбкой слушал, как он придавил ее к стенке, долго сопел, распутывая одежду, потом постанывая стали раскачивать будку.

– Всюду жизнь, – с усмешкой прошептал Харя и толкнул в бок Ваську.

Когда буря за стенкой утихла, и через некоторое время парочка, подхватив бутылки, расслаблено уплелась прочь, Харя нетерпеливо скомандовал Ваське перевернуться. Та понятливо задрала задницу. Высвободившись из одежды, Харя рванул ее многочисленные штаны, обнажая необъятный деревенский зад. Он вошел в нее, как в царство небесное.

Васька тихо постанывала от блаженства, а Харя веселился, стараясь порадовать глупую бабу. Он думал о жене, которая укрылась с детьми в Лондоне, и, наверное, лежит сейчас в постели с каким-нибудь боевым мужиком, о дурацкой кодле в ресторане, которая тратит бездарно время на жратву и выпивку, вместо того, чтобы упасть в постель, о пареньке с девчонкой, которые уже все познали.

Харя упивался радостью Васьки и посмеиваясь объяснял ей:

– Слышал недавно, как президент вслед за попами объяснял народу, что нравственность от бога, – Харя засмеялся, пережидая волну наслаждения. – Не знаю, как там с нравственность, а вот такой кайф точно от бога! А попы все врут.

Васька стала подвывать в голос, а Харя медлил, растягивая радость, он знал, что когда наступит утро, он выползет опустошенный в туман и холод и будет думать о том, как набраться сил, чтобы следующей ночью снова войти в царство жизни, а потом его будет мучить мысль, как навсегда остаться в этом царстве счастья.

Но тут нахлынула волна содроганий, тьма осветилась молниями близкой истины… И все погасло, надвинулась тьма, холод. Обессилено Харя навалился на Ваську.

– Вот это кайф, Василиса, – прохрипел Харя, в ответ она захихикала.

Ночь длилась, они не слышали, как к ресторану подъехала вереница черных машин. Из них выскочили парни в камуфляже и вошли в ресторан. Один из приехавших мужчин что-то проговорил на ухо метрдотелю, тот побледнев выслушал и, повернувшись к публике, громко объяснил, что в органы был звонок о том, что ресторан заминирован, сейчас приедут спецслужбы. Метрдотель принес извинения за прерванное веселье и объяснил, что приглашает в следующую пятницу всех присутствующих повторить этот чудесный вечер бесплатно, за счет заведения.

Разочарованные крики сменились радостными воплями и публика потянулась к выходу. Только девица в белых брюках с одной разрезанной штаниной вскочила на стул и закричала, что она против, она хочет продолжать, ей еще рано в Париж. Ее тихо подхватили мужчины в камуфляже и бережно понесли к выходу.

Официанты и повара кинулись чистить зал, и когда посетители вышли, двери открыли и в зал ввели маленького тщедушного плешивого старикашку с мерзким плоским дряблым лицом. Он медленно жевал бледными губами, с тоской оглядывал блеклыми глазами столики. К нему подскочил метрдотель, льстиво улыбаясь и приговаривая о счастье, которое дарит им господин своим посещением. Из-за спины метрдотеля вынырнул чернокожий гражданин в алом балахоне и прильнул к руке старика. Лицо старика ожило, на губах появилась детская улыбка. Негр бережно провел старика к столику, который уже сиял белоснежной скатертью, вокруг тенями метались официанты.

– Африканская ночь ждет нас, мы будем одни – зашептал негр на ухе старику. Тот засмеялся, откидывая голову назад, и обнажая желтые зубы. Негр скинул на пол алый балахон и прильнул мускулистым торсом к ногам старикашки.

На площадке перед заведением медленно рассасывались машины. Девица в белых брюках все еще капризно буянила, а мужчины в камуфляже упорно выясняли, где ее машина и куда ее надо отвезти. Наконец ее подвели к белому «Мерседесу». Тут девица вырвалась из рук охранников, плюхнулась за руль и рванула машину, затем, вильнув, остановилась. Машина минуту не двигалась, и все смотрели на нее. Двигатель взревел, машина рванулась, сбила столб ограждения, перемахнула, ускоряясь, улицу и рубанула в газетную будку. Заскрипел металл, звонко зазвенело осыпающееся стекло, раздались вопли ужаса.

Все кинулись к машине. Охранники попытались вытащить из машины сплющенную подушками безопасности девицу, но дверь заклинило, стали вызывать службу спасения и «Скорую».

Девица материлась из машины, публика бесцельно глазела, наконец кто-то заметил, что из-под будки на асфальт медленно вытекает кровь.

Приехавшие спасатели первым делом стали вскрывать будку. Скоро из нее вытащили сначала тело мужчины, а затем женщины. Их положили рядом.

– Оба готовы, – проговорил врач «Скорой».

Из «Мерседеса» извлекли девицу в белых брюках, она вырывалась и кричала. Ее отпустили.

– Мне надо в Париж, – раскачиваясь, заявила она, сделала шаг, потом оглянулась на лежащие тела, подошла, наклонилась и тут же отпрянула в ужасе, не удержалась, поскользнулась на луже крови и упала. Ее подняли.

– Это кровь, – завопила девица, увидев измазанные брюки.

Глаза Хари открылись, на его губах запенилась кровь. К нему наклонились. Он хотел сказать, что это его кровь, но ему больше не больно… и утро больше не наступит. Но на губах только пенились пузыри.