Александра Стрельникова - Свет мой, зеркальце, скажи… Страница 4

Но больше всех «доставал» он одного из корреспондентов, которому было лет пятьдесят и который тоже перенес инфаркт. Тут, по-моему, была, вообще, замешана какая-то патологическая, необъяснимая ненависть. То ли он не мог выносить этого человека, потому что тот невольно напоминал ему о перенесенном недуге, то ли он просто «клевал» его на правах «главного петуха» по причине какой-то давней неприязни. Но, как только начальник появлялся на работе, тот сотрудник на следующий же день брал больничный. И не в целях самосохранения, а по медицинским показаниям. Такая странная жестокость была непонятна многим.

Мне же, чисто внешне, заведующий нашим отделением напоминал подозрительного страхового агента советских времен. Были такие подозрительные товарищи: работа у них была такая – никому не доверять и всё перепроверять…

Наш же начальник, вроде бы, в своем далеком прошлом имел даже какое-то отношение к московскому Литературному институту. Помню, как на его юбилее, в момент служебного застолья, была прочитана телеграмма от известного советского поэта. Наш заведующий, в окружении своей жены, дочери буквально расцвел. И я тогда же подумала: ну, и сидел бы в окружении своих внуков и близких на даче, на свежем воздухе, а не в духоте рабочего кабинета. И радовался бы жизни после перенесенного инфаркта, персональный пенсионер… Ан нет. Так, видно, жалко было расставаться с номенклатурными привилегиями: служебной «Волгой», личным шофером, хорошей зарплатой, возможностью поиздеваться над тем, кто ниже тебя по служебному рангу…

Как-то однажды душным летним днем, я, облаченная в облегающее фигуру платьице белого цвета из тонкого хлопка, вышла из своего кабинета и направилась в сторону «приемной». Навстречу мне шел наш заведующий. Из-под неопрятно торчащих в разные стороны полуседых и жестких бровей выглядывали, как всегда, настороженные глазки-буравчики. Слипшиеся остатки чуба прилипли к вспотевшему лбу.

Поравнявшись с руководителем, я поздоровалась.

– Саша, – обратился он ко мне по имени, и в то же время неожиданно строго. – Вот я сейчас увидел вас в белом платье и сразу вздрогнул. Вы мне напомнили медсестру или врача в белом халате, и я сразу вспомнил про больницу.

– Так мы же живем в южном, солнечном городе, – не растерялась я от нелепости прозвучавшего, – и светлая или белая одежда – это просто спасение в такую жару…

Пожилой мужчина засопел и пошел дальше.

А я про себя успела подумать: «Да у вас проблемы, уважаемый товарищ руководитель. И не только сердечные, если вы вздрагиваете от белого цвета… Это уже диагноз. Впрочем, переодеваться из-за вашей придури я не собираюсь и буду ходить в том, в чем чувствую себя комфортно в такую жару…»

Все пользовались холодильником, который стоял в «редакторской». Но, когда приходило время его разморозки, этим занималась, обычно, секретарша. Очевидно, по какой-то давней традиции, это тоже входило в ее обязанности.

Надо было видеть выражение лица означенной мадам за этим занятием и слышать нелестные отзывы в адрес всех остальных сотрудников… Оно и понятно: пользовались-то все, а мыть и чистить холодильный агрегат приходилось ей. Если у нас не было загрузки с работой, то я с напарницей тоже помогала секретарше. Куда ж деваться-то нам было, если это происходило в нашем рабочем кабинете?

Помню, как-то однажды жарким летним днем, когда напарница моя была в отпуске, решила подсобить секретарше в этой прозаической «миссии».

Когда, наконец, возня с холодильником была закончена, я заварила чай из листьев мяты, и мы присели с ней за журнально-обеденный столик. Очевидно, в благодарность за помощь и чай, строгая мадам решила «выдать» мне комплимент, чем меня, признаться, очень удивила. Но просто она была человеком весьма импульсивным. И, очевидно, в тот момент ее «пробил» именно положительный импульс.

– Какая белая кожа, – сказала она вдруг, пристально глядя мне в лицо своим, как всегда, немигающим зрачком кобры. – Слишком белая кожа для брюнетки с карими глазами. Так не бывает в природе…

– Свинцовыми белилами и ртутной отбеливающей мазью не пользуюсь, – попыталась шуткой ответить я на столь неожиданный комплимент. – И вообще, умываюсь «детским мылом» харьковской парфюмерно-косметической фабрики, – добавила я.

– Я вижу, – со знанием дела проговорила мадам, – если бы ты чем-то специальным пользовалась, то кожа на лице и теле отличалась бы по цвету. А она у тебя всюду одинаково белая. Вот это-то и невероятно, – в задумчивости сказала секретарша.

Тогда мне невольно вспомнилась пословица: «Сегодня в лесу точно что-то сдохло». Ну, разумеется, если эта мадам решилась вдруг сказать такое. Потому что это было слишком нетипично для нее. (Возможно, она даже впоследствии и пожалела об этом). Потому что «пробивал» ее чаще, всё же, отрицательный импульс. Вот, к слову…

У нас в отделении была одна сотрудница – корреспондент лет за тридцать, по своему человеческому типажу «косившая» под вечно наивную, инфантильно-удивленную девочку. В журналистском же плане, в моем понимании, она была весьма слаба. И пыталась все время компенсировать это поиском каких-то сенсаций. Встречаются такие персонажи в журналистском мире не так уж и редко.

Вспоминается случай, когда после такой очередной липовой сенсации местное отделение ТАСС буквально содрогнулось. Это было напрямую связано с информацией, авторство которой принадлежало нашей «наивной и удивленной». Корреспонденция ушла не только на республиканский Киев, но и, по-моему, даже на Москву. Деталей уже не помню. Но это было что-то, связанное с научными изысканиями, с каким-то там, якобы, «чудо-прибором»… Автору грозило увольнение. Все сотрудники только об этом и говорили.

– Ну и чем там собрание закончилось? – поинтересовалась я у секретарши, поднимая голову от «завалов» текста, когда она заглянула в открытые двери «редакторской».

– Да с нее, – и она назвала имя виновницы, – как с гуся вода. Что – в первой что ли? Ведь за нее теперь главный редактор краснеть и отдуваться будет, – в сердцах выпалила секретарша.

– Да, – тихо сказала я, – журналистская недобросовестность в сочетании с бесконечным поиском липовых сенсаций до добра ее не доведут…

Сказала тихо, даже не в ответ секретарше, а просто, скорее, свои «мысли вслух». Сказала – и тут же пожалела об этом.

Секретарша вдруг встрепенулась и пристально на меня посмотрела, словно что-то неожиданно новое открылось ей во мне. И тут же немигающий желтый зрачок кобры, готовящейся ужалить, безжалостно уставился на меня.

– А вот если бы вы, Саша, допустили, такую ошибку, то вам бы этого никогда не простили, – вдруг резко выпалила мадам, моментально солидаризируясь с той особой, которую она только что ругала.

– Это почему же? – опешила я от неожиданности. – Конечно, от случайных ошибок никто не застрахован. Но в данном случае речь идет даже не об ошибке, а элементарной подтасовке фактов: выдать желаемое за действительное. Журналист так не должен поступать. И я бы никогда так не сделала.

– Не простили… Вам бы ни за что не простили, – повторила она, словно, ее заклинило, и, словно, сожалея, что эту ошибку допустила не я.

– Но почему? – не унималась я.

– А потому, – она победоносно и зло усмехнулась, развернувшись на невысоких каблучках своих «лодочек», и пошла по длинному коридору с горделиво поднятой головой, как, впрочем, она всегда и ходила.

Я резко поднялась и оказалась в проеме открытых дверей своего кабинета.

– Потому что нельзя быть одновременно красивой и умной такой? – бросила я вслед удалявшейся фигуре.

Секретарша вздрогнула и обернулась.

Я стояла в непринужденной позе, прислонившись спиной к дверному косяку и сложив руки на груди. И тоже усмехалась. И тоже – победоносно.

В глазах женщины отразились одновременно две сильных эмоции: удивление и испуг. Оттого, что я точно угадала ее мысли. И секретарша, не сказав ни слова, быстро засеменила в свою «приемную».

«Теперь не будешь считать меня только смазливой и наивной дурочкой. А, впрочем, мне всё равно», – подумала я, заставляя себя успокоиться.

На тот момент я еще не научилась оставаться невозмутимой к «булавочным» женским уколам. Всё это еще было впереди… Все мои «университеты» по части изучения коварно-витиеватой женской психологии, не поддающейся никакой логике и здравому смыслу. «Университеты» длиною в жизнь. Своего рода плата за «слишком белую кожу» и за то, что не дура…

(Я иногда и сейчас содрогаюсь при мысли, вспоминая или думая о том, что могут женщины… А что могут мужчины? Нет, всё же, то, что могут женщины, мужским особям не под силу. У этих всё слишком подчинено основному охотничьему инстинкту. А отсюда и поступки, которые хотя бы можно просчитать. Но женщины… Особенно, одаривающие добродушными, а порою – даже ангельскими улыбками.)