Ак-Патр Чугашвили - Тяготы быстротекущей жизни… Страница 4

Мох неспешно вышел на два шага вперёд. Хобосев подошёл к нему вплотную, и уставился прямо в глаза старослужащего, повисло напряжённое молчание.

– До тех пор, пока тебя сюда не перевели, здесь был нормальный коллектив… да – да, нормальный, уроды есть в любой семье, но ты… ты… ты хуже гнуса… знаешь, что такое гнус? Это такая мошкА мелкая, лезет в глаза, в рот, в уши, от неё нет спасения, вот ты и есть этот гнус! Как только ты появился, всех старослужащих словно током ёбнуло, и до сих пор не отпускает. За всеми пьянками, за всеми залётами стоишь ты! Говори! Что вчера произошло? Почему повесился Шишкин, не какой – то там душара зачмырённый, а человек, которому до дембеля оставалось пара месяцев? А?

– ?!

– Ты его обвинил в том, что он стукач? Угрожал ему? Признавайся! Молчишь? Я всё равно узнаю правду… Тебе не отвертеться,…Что я скажу его родителям? А? Ты об этом подумал? Ты думал об этом? Мразь ебаная, в глаза мне смотри! Ну, сука, я тебе обещаю, ты у меня вместо дембеля отправишься на дизель! Понял? Я спрашиваю – ты меня понял?

Мох молчал, равнодушно глядя сквозь распсиховавшегося прапорщика.

– Ладно. Разойдись!

Солдаты быстро, и с облегчением покинули спальное помещение. Николаич подошёл к стоящему на взлётке Мху, игриво помахивая ключами на цепочке, и радостно напевая – «Гудбай мой мальчик, гудбай мой миленький, твоя мошонка уезжает навсегда…», едем в дизель, товарищ солдат? Счастливого пути! «Мальчик хочет в дисбат, и чики – чики – та, мальчик хочет в дисбат». Ауффидерзеен!

– Йа-йа, го фак ёселф плиииз!

– Ооо! Шпрехен зи дойч? И за что он в тебя такой влюблённый? Я намного симпатичнее, а Шишкин… прошу прощения – покойный Шишкин, вообще красавец по сравнению с тобой… Поделись информацией – почему Хобосев именно на тебя точит шишку, чем ты его так возбудил?

– Ну, ты и урод, Николаич, твой друг погиб, одного с тобой призыва, земляк, которого ты знал с Угрешки, с призывного пункта, а ты тут кривляешься…

– Какой ты стал сентиментальный, прямо бабуся у подъезда, тебе ещё платочек повязать, да ботиночки «прощай молодость»…Шишкин сдох, потому что был слабаком, а раз он слабак, то мне похуй на него…

– Ну да, ты же у нас такой сильный, волевой,…Не ты ли хныкал как сучка, когда Хобот тебе в челюсть зарядил? Я могу ещё кое – что вспомнить, но тебе не понравится…

– Тэйк ит изи, бэйби, тэйк ит изи… нам с тобой ещё в наряде стоять…

Время в наряде тянулось мучительно медленно, Мох (будучи единственным дневальным) примостил задницу на тумбочке, и откровенно скучал. Каждый раз, когда требовалось что – нибудь убрать, он вызывал Николаича, уходил в курилку, и сидел там часами, не обращая внимания на надрывные вопли товарища. После ужина Николаич в очередной раз вызвал Мха, и сунул ему в руку мятый конверт – читай, что о тебе душары пишут.

Мох недоумённо посмотрел ему вслед, и вытащил из конверта письмо. Огромными, кривыми буквами был накарябан следующий текст.

…Привет фсей банде от Омфала! Служу я хорошо, никто миня тут не обижаэт. Фсе диды – питухи! Фчера отпиздил одного самого наглого. Завут иго Мох. Морда красная, грязные жолтые зубила, этат пидар посмел у миня сигарету спрасить. Я иво послал нахуй, он разорался и завёл миня в туалэт, там я иво и отоварил, пиздил ногами долго, минут пять, патом забрал бабки, зажигалку, и фоттку его бабы, передёрнул на неё, прям при нём, а он плакал и прасил пращения, пока я ссал ему в рот…

Казарма поплыла куда – то вбок и вправо, Мох почувствовал, как его внезапно вспотевшие руки мелко трясёт, а по лбу скатывается крупная капля пота. Он быстро зашёл в курилку, духи смеялись над какой – то шуткой, Амфалов сидел в центре с раскрасневшимся от удовольствия лицом, Мох впечатал каблук сапога в его нос, ударил боковым в челюсть, и потащил визжащего громилу к выходу, оторвав подшиву. Вытащив духа в коридор, Мох засунул письмо ему в рот, и стал методично наносить удары в грудину – быш, быш, быш.

– Жри пидор! Жри, я сказал!

Амфалов мычал что – то неразборчивое, из его рта текли слюни вперемешку с кровью, Мох ударил его в челюсть, тот заорал, и рухнул на пол. Выскочивший из канцелярии Хобосев, срубил Мха ударом в ухо, дальнейшее происходило в каком – то кроваво – красном тумане: крики, беготня, перепуганные духи с карабинами, сопровождающие Мха на гауптвахту…

5

В дверь камеры негромко, очень деликатно постучали.

– Мох! Братишка! Ты тут?

Мох отряхнул с правового уха корку крови, прочистил пальцем слуховой проход, и неспешно ответил – а где же мне ещё быть? Ты чего, Николаич, думал, что я уже дембельнулся?

– Хи – хи. Ну, ты вчера дал! Хобот говорит, что тебя будут судить, и отправят на дизель. Вот такая поебота, брат. Мне очень жаль.

– Не пизди. Ничего тебе не жаль.

– Ну – ну, я понимаю, что ты на нервах.

Мох сильно ударил ногой в дверь камеры – Я? На нервах? Я спокоен как мумия Ленина! Ты мне, блядь, будешь тут рассказывать о том, что я на нервах? Я выйду, и всех угандошу! Амфала, Кота, Пузыря, и тебя! Нет! Я вас всех сдам! У меня есть, что рассказать следователям, вы пидоры вслед за мной отправитесь! Ты меня понял? Понял? Чего молчишь?

Часовой из – за двери негромко сказал – он ушёл. Ты с пустотой говоришь.

…За полтора месяца сидения на губе, Мох сильно изменился: синюшное небритое лицо, покрытые чёрной коркой руки, взгляд загнанной скотины – он был бледной тенью себя прошлого. На суде, он сидел не двигаясь, и увлечённо смотрел в окно. Выступления судьи, свидетелей, оставили его равнодушным, он оживился только в момент выступления Амфалова. Кратко описав произошедшее в курилке, Амфалов заявил, что никакого письма он не писал, и не понимает причин случившегося. Почётный юрист корпуса, капитан Дерибас спросил его – у вас есть какие – то предположения, почему он нанёс вам побои? Ведь он сломал вам нос, челюсть. Должны быть причины?

– За день до случившегося, повесился дед,…то есть рядовой Шишкин. В ту ночь, когда он повесился, Мох выходил из казармы. Я его видел, я был дневальным, наверное, он боялся, что я его застучу… в смысле… расскажу об этом.

Дерибас оживился – во сколько именно? В котором часу?

– В половине второго.

– А вернулся он…?

– В четыре.

– Это очень важный момент. Согласно результатам вскрытия, Шишкин не кончал жизнь самоубийством. На его теле, в частности на ключице, на рёбрах, обнаружены множественные ушибы. В крови повышенное содержание алкоголя, составляет ноль целых… в общем, он выпил почти бутылку водки, затем (видимо) отключился, в этот момент, кто – то и затянул на его шее ремень. Учитывая, что он дежурил на дальнем КПП, этот кто – то, должен был потратить на дорогу туда – обратно, не меньше полутора часов, что как раз соответствует указанному вами временному промежутку.

По залу пронёсся возмущённый вздох.

– Подсудимый, вы признаётесь, что это вы убили рядового Шишкина?

Мох равнодушно молчал, и глядел в сторону.

– Требую занести в протокол – подсудимый молчит, а молчание (как известно) – знак согласия! Рядовой Амфалов, вы можете ещё что – то добавить к вашим показаниям?

– Нет, товарищ капитан, больше ничего сказать не могу.

– Хорошо. Для дачи показаний вызывается старший сержант Николаич.

Николаич прошёл по залу, сдержанно улыбаясь, подмигнул Мху, и поднял руку ладонью вперёд – клянусь говорить только правду…

– Не паясничайте сержант. Говорите по существу. Что вы можете сказать о подсудимом?

– Хороший парень (Николаич вновь подмигнул Мху), мой друг.

– Вы видели, как он уходил в ночь смерти Шишкина.

– Да. Видел.

Мох медленно поднял голову, и пристально посмотрел на Николаича.

– Почему вы не воспрепятствовали его уходу? Вы же были дежурным по роте?

– Он сказал, что ему надо срочно в городок,…а потом выяснилось, что он ходил за водкой…

По залу пронёсся смешок.

– Откуда вы знаете, что он ходил за водкой?

– Так он же вернулся в жоп… то есть совсем пьяный. Погрозил мне пальчиком, и завалился спать.

Зал снова зашёлся от смеха.

– В каких отношениях он был с покойным Шишкиным?

– Ммм, а можно я не буду отвечать на этот вопрос?

– Почему?

– Он его… как бы это сказать… считал …пидором. Ну, то есть мущщиной, котрый еб… спит с другими мущщинами, по – научному: пидорас.

– Спасибо за объяснение, я знаю кто такой педераст. А почему он так считал?

– Ну,…Шишкин был своеобразный… ноготочки полировал пастой ГОИ, говорил нараспев, ну, знаете – прааативный…

Зал снова грохнул смехом.

– Но при этом он горячо любил баб… без взаимности, правда, он пидором не был, нет. Мху это не нравилось.

– Настолько, что он его убил?

– Ну,…наверное. Чужое очко, как говорится – потёмки. Кто его знает, что у него в голове, он вообще тип опасный, в старшину нашего стрелял даже… ой, чего я сказал…