Сергей Шишков - Отступать дальше некуда. Это книга о ленинградском поэте Юрии Борисове Страница 4

В стихотворении отражена и другая сторона «красного Питера», представшая перед ним как свободная стихия анархии, уничтожавшая устои старой жизни, у которой в чести «И не Бог, и не царь, и не боль, и не совесть», а «всё им «тюрьмы долой» да «пожар до небес».

Оценка автора этих картин однозначна и заключена в словах:

– «И судьба нам читать эту страшную повесть

В воспалённых глазах матерей да невест».

Но вот ещё деталь, рисующая ушедшую жизнь этой некогда «белой» силы.

На пространстве России она «кружится» и «бесится» в образе «белой вьюги», «в красном Питере» она движется в виде «белого инея», а в Москве – ползёт «по стенам московских церквей».

Автор молитвенно уносит нас и в вышину, где «в белом небе ни радости нет, ни испуга, только скорбь Божьей Матери в белой лампадке ночей».

Если сравнивать стихи Григорьева «Пятый год» и Борисова «Белая песня», то картины Борисова видятся масштабнее, точнее, образнее и выразительнее. Это настоящий гимн безнадёжности и обречённости.

Хочется задать вопрос: откуда же у двадцатичетырёхлетнего автора появилось такое понимание этого далёкого от него мира – трагического состояния русской белой армии?

Ответ нашёлся сам собой в одной из публикаций.

– Почему вы о белогвардейцах свои песни пишете? – спросили однажды у Борисова.

– А я был там… – ответил он.

Ответ был воспринят, как не слишком удачная шутка – ни в какой белой армии Борисов не мог быть. Но он ведь не Белую армию и имел в виду.

Его «там» – означало не пространство, не время, а состояние безвыходности, в котором подобно ошалевшим от горя белогвардейцам, находился и сам Борисов.

А то, что стихотворение получилось ёмким и образным виноват его талант как поэта. Оно стало программным во всём его творчестве.

На одном из концертов Юрий Борисов о своей «Белой песне» так сказал:

– Эту песню я никому не посвящаю. Эта песня предназначена всем. Это наша история.

С рождения этой песни Борисов стал и поэтом, и композитором.

Она стала программной и в творчестве Валерия Агафонова, который первым и исполнил её в кругу своих друзей.

Фото Валерия Агафонова в 70-е годы

С этого времени между Юрием Борисовым и Валерием Агафоновым сложилась настоящая творческая дружба, где Юрий показал себя зрелым поэтом и композитором, а Валерий Агафонов выдающимся исполнителем его песен.

Разбросал я себя по России

Юрий Борисов своим творчеством не вписывался в советскую систему, где искусство подчинялось материалистической идеологии, не схожей с его представлением о свободной творческой личности, что не мешало ему сочинять прекрасные стихи.

Одно из таких его стихотворений называется «Всё богатство моё – песня да гитара».

Всё богатство моё – песня да гитара,Ласковые струны, да вечер синий,А ещё заветная молитва,Чтоб грехи забылись, да сбылись надежды.Надежд у меня всего четыре:Летом я живу в надежде на осеньА когда с зимы я устану,То вновь на весну надеюсь.

О чём эти стихи? О надежде в его странной судьбе? Возможно. Только нет в ней ничего материального: «песня да гитара», «ласковые струны да вечер синий», «заветная молитва» да четыре перехода в состояние лета, осени, зимы да весны. Такое ощущение, словно «надежда» у поэта витает над обыденной жизнью, она существует не в реальном времени. Думаю, что именно такая «надежда» и помогала поэту выживать.

Вот как отзывается о нём его друг, тонкий певец Валерий Кругликов:

«В быту Борисов был… как-то неудобен. Всегда или почти всегда он вызывал у меня конфликтное состояние. Его неустроенность вызывала желание избавиться от беспокойства, какая-то опасность благополучию исходила от него».

О чём это певец говорит? Что значит «как то неудобен», «желание избавиться от беспокойства», «опасность благополучию»?

А дело в том, что вся его жизнь превратилась в неустанное бегство от пошлости бытия в сферу нереальной романтической свободы. Вся духовная и душевная энергия Юрия Борисова была направлена на обретение этой недостижимой свободы. Он жил по логике сердца и хотел видеть мир через художественное окно придуманной им образности. В реальной жизни он чувствовал себя неудобно и беспокойно и боялся самого понятия благополучия, которое для него было равносильно смерти.

Поэт Юрий Борисов оказался в этом мире не равным самому себе, как телесному человеку, поэтому его бытовая принадлежность противостояла его нравственной и художественной приобщённости к миру.

Борисов ностальгически тянулся к свободе, ставшей основой его творчества, в которой создавались его стихи, полные красок, света, лучезарных образов. Стихи и романсы оформляли его жизнь, наделяли её смыслом, создавали ценностный горизонт в замкнутом с виду, но страстном внутри художнике.

Мне кажется, подтверждение этих мыслей заложено и в его стихотворении «По лугам и лесам…», посвящённом его другу Петру Константиновичу Капустину.

В то время Пётр Константинович был его старшим товарищем с семилетней разницей в возрасте, судьба которого, говоря словами Борисова, тоже «разбросала его по России».

На одном из своих немногочисленных концертов Юрий Борисов сказал:

– В общем, это его песня. Пусть, когда он за границей будет, то вспоминает её.

По всей видимости, поэт не просто считал художника своим другом, но и причислял его к людям, разделявшим с ним его поэтическое миросозерцание.

Приведём текст этого стихотворения и одновременно заглянем между строк, попробовав ещё раз понять самого Борисова.

По зелёным лугам и лесам,По заснеженной царственной сини,Может, кто-то другой или самРазбросал я себя по России.

Прекрасное видение пространственного тёплого и холодного цветного образа России создал Юрий Борисов, по которому «разбросал себя» он.

– Кто-то другой или сам…, – это о ком? Думаю, что виновниками этого могли быть как конкретные люди в конкретных обстоятельствах его жизни, прятавшие его в лагерях, так и он сам, желавший поэтического устремления в красоту земли, имя которой Россия.

Я живу за верстою версту,Моё детство прошло скоморохом,Чтоб потом золотому ХристуПоклониться с молитвенным вздохом.

Первые две строчки превращаются в намёк на земной маршрут автора, по которому он проехал тысячи вёрст от Уссурийска до Ленинграда, от Липецка до Средней Азии ко многим казённым невольным учреждениям.

Но он не воспринимает эти обстоятельства как трагедию, нет, он воспринимает это философски спокойно, даже «с молитвенным вздохом». Это самоотречения от материальности жизни.

Моя радость под солнцем росойЗасверкает в нехоженых травах,Отгремит она первой грозой,Заиграет в глазах браговаров.

Он видит радость будущего через этот «молитвенный вздох», который «под солнцем росой засверкает в нехоженых травах», «отгремит …первой грозой» и «заиграет в глазах браговаров», где красота меняет свои свойства, перевоплощается, выявляет особую щедрость, какую-то лёгкую игру в глазах.

Так приятно становится человеку от выпитого хорошего вина, и не случайно автор употребляет множественное значение слова «браговаров». Здесь цветущие явления природы превращаются в плодоносящие, где «браговары» создают такое настроение, что «тёплым вечером млеет заря над берёзой у сонной дороги».

Моя щедрость – на зависть царям,Как награда за боль и тревоги.Теплым вечером млеет заряНад березой у сонной дороги.

Радость перевоплощается в щедрость, как награду «за боль и тревоги».

Такое бескорыстие, такая доброта, такая беззлобность в душе реального сумрачного человека Борисова!

Я тоску под осенним дождемПромочил и снегами забросил,И с тех пор мы мучительно ждем,Долго ждем, когда кончится осень.Свою ненависть отдал врагу,Сад украсил я нежностью легкой,А печаль в деревянном гробуОпустил под «аминь» на веревках.

Всё то, что мешает свободному восприятию и пониманию отношения природы и человека, он отметает напрочь: «Я тоску под осенним дождем Промочил и снегами забросил», «свою ненависть отдал врагу», «а печаль в деревянном гробу опустил под „аминь“ на верёвках». Взамен этого он свой сад украшает «нежностью лёгкой».

Моя жизнь, словно краски холста, —Для того, чтобы все могли видеть.Оттого, моя правда чиста:Никого не забыть, не обидеть.

И жизнь его становится похожей на яркие «краски холста», чтобы их «все могли видеть», а смысл чистой правды заключается в том, чтобы «никого не забыть, не обидеть».

Мое счастье в зелёном прудуПозапуталось в тине замшелой.Я к пруду непременно придуИ нырну за ним с камнем на шее.

И всё же его мечты останутся мечтами, как и «счастье в зелёном пруду», позапутавшееся «в тине замшелой».