Алексей Анисимов - Джина Страница 4

«Дойдем ли? По одному не дойдем».

Так-то понизу шли в небольшой разброс. Перекликались всё:

– Андрей!

– Андрей!

– Андрей!

– Андрей!

Последний день почти не разговаривали. Палатку на ночь не ставили, сил не было, кутались в нее. Утром проснулись опухшие, комарами закусанные. Голодуха, жрать охота. Табака нет.

Андрей говорит:

– Давай подымемся, осмотримся.

– Давай. Сил мало, давай кто-то один поднимется, всего-то делов осмотреться. Что вдвоем силы тратить?

Андрей и говорит:

– Давай на эту еще вдвоем, а дальше, если доведется, по одному уже подниматься будем.

Так она, сопка, к вершине на две расходиться стала. И там уступ такой скальный. От этой стены ничего опять хорошего не было видно. Лес до горизонта. Да сопки, но как-то вроде поменьше, вразброс.

– Я на ту, отдышись.

А вторая вершина метрах в трехстах. Ну, Андрей Андреевич туда и пошел быстрым шагом. Машет: ничего нет. Вниз стал спускаться.

«Да, вляпались», – подумал Андрей. Чуть в сторону глаза отвел, морщась. Может, не в ту сторону идем, должна уже быть дорога. И уже в следующую секунду видит, как Андрей Андреевич летит с горы с невероятной силой, а за ним медведь. Невероятных размеров, просто громадный, черного цвета. Андрей Андреевич бежит, рюкзак за спиной бултыхается. Ружье за лямку, оно-то в воздухе, то о землю бьется, по земле волочится. И главное, не кричит. Что не кричит-то? Так это всего секунды три, как происходит. Наверное, от страха. Вот четвертая секунда пошла. Главное, чтобы не заклинило. Вскинул ружье, спокойно. Медведь передней лапой подсек бегущего впереди человека, и тот, перевернувшись через голову, кубарем полетел вниз. Раз выстрел! Два выстрел! Три! Перезарядить. Еще четыре секунды, пятая пошла. Раз выстрел! Два выстрел! Три! Эти уже с ходу в движении. Лапа, бок, бок! Только хлопки от пуль. И эта черная громада тоже кубарем несется вниз. Сердце колотится невероятно. Адреналин хлещет. Вся эта история заняла секунд тридцать-сорок. Невероятно! Бежал он вниз по склону чуть боком. Медведь остановился чуть раньше, а Андрей Андреевич внизу на камнях. Приклад ружья разбит, острие древесины торчит. Андрей перевернулся, живой! Руку, согнутую в локте, прижимает к груди.

– Цел?

– Цел.

Ружье сломано, фляжка раздавлена, и самое страшное, компас всмятку. Поднялись к медведю. Андрей даже в книгах такого не видел. Чудо природы. Поохотились. Жалко, фотоаппарата не было – сняться. Но при всей усталости и бедственности своего положения не могли они его так оставить. Еле-еле отрезали ему голову в качестве трофея. Распороли рюкзак, уложили туда голову, перетянули веревкой и тащили за собой.

К вечеру, уже в темноте, вышли на дорогу. Фонари сели. В темноте на карачках ощупывали асфальт. Андрей прижался к нему щекой, это было спасение. Четыре дня выходили. Только через шесть часов вдали показалась пара фар.

А голова медведя теперь висела у Андрея Андреевича в кабинете, над диваном. Они под ней чай пили или что покрепче, когда встречались у него.

Зашли далеко в лес. Перекликались.

– Э-эй!

– Эй!

– Э-эй!

– Эй!

Какой-то голос дальше. Какой-то ближе. Моховиков было много. Полное лукошко. Иногда сквозь рябь деревьев виделся кто-то из грибников. И было не так страшно в этом сумрачном лесу. И вдруг в десятке метров от себя он увидел маму. Она наклонилась, и была видна только ее сгорбленная спина. И тут Андрей внутренне почувствовал, что он давно уже не маленький мальчик. А мама давно умерла.

– Мама, мама! – закричал он.

Она поднялась во весь рост и повернулась в его сторону. Ее лицо было черного цвета. А глаза в следующую секунду – белые с поволокой. Только белки.

Он как спал, так и поднялся в кровати. Весь в холодном, липком поту.

Эта сцена часто используется в голливудских фильмах.

Часто дыша, Андрей нащупал тапки и в полной темноте по долгому коридору побрел в ванную.

«Как так, такие кошмары мне никогда не снились. Но ведь я и не болел так никогда», – подумал он. Черный фактурный кафель, холодный свет. И отражение в глубоком зеркале. Чем больше он приближал лицо к прозрачной глади, тем ясней были видны пятна и нарывы под кожей. Они были холодного, смертельного бледного цвета. На работу уже ходить нельзя.

И уже на следующий день, утром, Андрей засобирался на работу. Но потом вспомнил, что не надо на работу. Сделал несколько звонков. Голова кружится, и лицо побрить уже невозможно. А в нем играла такая веселость, тупо, как раньше, – терять нечего. Поехал, и поехал быстро, на Смоленское кладбище. Не с центрального входа, а со стороны улицы Беринга. И еще раз это приподнятое настроение перед дальним путешествием и понимание, что в той, дальней стране ты останешься надолго. Но это там, а тут… деревья переходят в кресты и могильные камни. И все перемешано, смерти начала века и трагедии сегодняшних дней. Андрей абсолютно не соприкасался с религией, ну, кроме детства, пожалуй. Мама ходила в церковь и крестила его. С бабой Лидой. Но после он всего несколько раз за жизнь сказал «Господи, спаси». И то впроброс и мимоходом. Был, конечно, в церкви на крещении или венчании у друзей, но чтобы верить… И в какой-нибудь день церковного праздника, значение которых он, конечно же, не знал. Когда он, проезжая мимо, видел длинную очередь людей к какому-то храму, скажем, на освящение воды или праздничную службу, с уважением относился к их чувствам, он думал: «Бедные, одурманенные люди. Это самый великий обман в истории. Что должно двигать человеком, чтобы встать в пять утра и пойти в церковь освящать воду?» А он проезжал мимо этой очереди в этот ранний час. У него все время звонил телефон, и разные люди просили что-то продать или предлагали купить. И он уже подсчитывал, сколько он заработал до полудня. А они все смиренно стояли. За этой водой. Которой будут опрыскивать дом. Которую будут пить и произносить молитвы. Это удивительно. Смерть, она и есть смерть. Видел он ее не так много. Но с абсолютным пониманием того, что происходило.

Служба только закончилась, люди выходили на улицу. Опять поворачивались к храму, опять крестились и кланялись. Андрей поднялся по ступеням, двигаясь против толпы, слегка поклонился и, не крестясь, вошел в храм. Свет преломлялся в полукруглых потолках. Падал на росписи стен, иконы. Казалось, свечи, воткнутые в песок подставок, рождают миражи икон. Стоял батюшка, вокруг него стояли люди, что-то его спрашивали, а он отвечал. Андрей сел на подоконник, прислонился плечом к откосу и просто без рассуждений стал смотреть на красоту убранства и красоту людей. Долго он так сидел.

И прямо напротив него, рядом с ним, к иконе подошла молодая девушка, еврейка. В полупрозрачном платке. Поставила свечку. И медленно и как-то отчетливо крестилась. И шепотом произносила молитвы. Она, подняв огромные черные глаза, с такой любовью смотрела на образ Богородицы. Она уже просто что-то ей рассказывала, за что-то благодарила. Потом целовала ей руку, снова крестилась и снова благодарила. Смотрела ей прямо в глаза. А Андрей думал: «Что должно произойти с человеком? Что, она знала Богородицу лично? Что она ей такого сделала? В каком деле помогла?» Глаза этой девушки были полны слез и любви. Странно, у евреев ведь свои боги или вера, как это сказать. В чем же смысл религии, в чем смысл Бога? И если это все им устроено, то в чем задумка? Андрей первый раз в жизни перекрестился.

На протяжении последних двух недель он часто и подробно вспоминал свою жизнь. Маму, детство, армию, институт. Пытался думать и дальше: зачем, за что. Но это все прерывали боли. Тянущие, режущие, колющие. Они, как бандиты, будили среди ночи и пытали до утра. Непонятно было только, за что. Утром или ближе к обеду делали укол, какая-то передышка. И еще пара бессмысленных дней.

На следующий день надо было ехать к хирургу Виктору Сергеевичу подписывать бумаги. Андрей все продумал еще накануне. В больницу его не клали, предлагали, но не клали. Сказать все сразу или написать ему письмо? Ну, в общем, все подписали, и Андрей передал врачу конверт с письмом. Пожал руку и ушел.

Содержание письма было в следующем:

«Уважаемый Виктор Сергеевич, если во время операции вы увидите, что шансов выжить и вести полноценную жизнь после нее у меня нет, прошу вас прервать мои страдания (надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю). Все свои имущественные дела я уладил заранее. Ниже привожу номер счета в банке (название банка), все, что там – это для вас. Заранее благодарен.

Андрей Верховцев».

Вот такое письмо. Сумма там была указана огромная.

Пока спускался по ступенькам, тянуло в ногу. А когда сел в машину, хоть кричи. Что-то прорастает в тебя, там, внизу. Андрей сидел, вытянув руки, сжимая руль, ожидая окончания приступа. Но он не заканчивался. «Я не смогу его перетерпеть… Я смогу его перетерпеть! Я смогу его перетерпеть!» – сквозь сжатые зубы произносил он, сжимая в вытянутых руках руль автомобиля, как будто уже ехал на огромной скорости. Пот стекал по лицу. Насквозь мокрая рубашка прилипла к телу.