Мария Голованивская - Знакомство. Частная коллекция (сборник) Страница 4

Во втором классе он вместе со всеми произнес «обязуюсь горячо любить свою Родину, жить, учиться и работать, как завещал…», что не помешало ему через двадцать лет сесть в самолет и улететь сначала в Рим, а потом в Нью-Йорк.

Лежишь в постели, читаешь книгу, нежно перелистывая страницы, и краем глаза любуешься натюрмортом, стихийно расположившимся на ночном столике: стакан с водой, градусник, салфетки, пластинка с голубоватыми таблетками, яблоко.

Куда ужаснее сидеть в салоне какого-нибудь милого и гостеприимного дома, медленно, подробно разглядывать сидящую напротив очаровашку и совершенно не находить ответа на вопрос: нравится ли мне она? В самом деле, нравится ли? Неизвестно.

Существуют вещи, которые попадают в глаз случайно, ненавязчиво, а существуют такие хищные и наглые зрелища, как милашка или очаровашка, которые не оставляют никакой возможности отступить: сиди и думай, до чего же хороша!

«Будем как дети», – говорят нам хиппи. А как поступают дети? Когда они не знают чем заняться или просто находятся в затруднении, то начинают громко плакать, раскрыв как можно шире свой маленький пушистый ротик! Так что заплачь, и тебе станет легче.

Как только мы поженились, а было это прошлой осенью, я начал вести наступление. Я все время говорил ей о том, что люблю и чего не люблю, и при каждом удобном случае давал выход своему дурному настроению.

Она очень расстраивалась и старалась изо всех сил. Я заставлял ее улыбаться, когда ей этого совсем не хотелось, заставлял ее быть серьезной, когда ей было весело, заставлял быть более ласковой, чем она была на это способна от природы. Я вел себя как ограниченный узколобый самец, который все время требует, требует, и чего он требует и зачем – по сути дела, не ясно. Я все больше и больше вхожу во вкус, хотя мои победы меня не радуют, а скорее утомляют. А главное, что я делаю это абсолютно бессознательно.

В начале любых дел находятся слова. Эта мысль стара как мир, и мне нравится, что я повторяю то, что говорили уже многие другие. Я люблю слова, и пытаюсь в каждом деле найти следы слов, породивших его. Слова – часто причина, и в этом простом ритме причины и следствия клокочет грубая музыка каждого дня.

Бывают районы, в которых никогда не встречаются знаменитости, ни в прачечной, ни в магазине, нигде не встретишь никого, кроме серых бабулек и мужчин в трениках. Но есть и другие, где из подъезда выпархивает знаменитая фигуристка, в сберкассе важно заполняет расходный ордер ведущий ежедневной телепрограммы, да и просто на улице можно встретить кого угодно и потом долго спорить, «он это или не он».

Я стою и жду лифта в сумрачном парадном дома, где живут интеллигенты, и только они. Этот дом знают многие из тех, кто имеет отношение к науке. В лифте чаще всего едешь вместе с аскетичным потрепанным профессором, с непременной пачкой книжек под мышкой. Верхняя пуговица пальто всегда болтается на одной нитке.

Уже в лифте начинаешь подозревать себя в том, что тебе скучно, потому что недостоин и непосвящен, хотя это есть последняя степень извращения человеческого сознания – подозревать себя.

У меня в папке исписанные листочки бумаги, которые прочтут и одобрят, и в следующий раз я буду уже с большим интересом разглядывать лысину попутчика в лифте.

Наступает момент, когда люди возвращаются домой, зажигается свет и наступает черед мусоропроводов. Они гремят на все лады, течет вода из кранов, кипят, попыхивая, чайники.

Ты окружаешь себя тем, что создал сам, а если хочешь увидеть что-нибудь другое, нужно сдвинуться с места. Можно, конечно, но, ей-богу, неохота.

Я открыл глаза и понял: завтрак не состоится. Они опять ссорились. Этот хмырь появился у нас дома два года назад, он был на десять лет моложе мамы и занимался организацией эстрадных программ. Высокий, стройный, с карими глазами, вьющимися волосами, которые доходили ему до плеч.

Вот я слышу, как мама кричит: «Мало того, что ты живешь у меня в доме, так ты еще такое себе позволяешь!» И хлопает крышкой от масленки по кухонному столику. Он, не обращая внимания, намазывает себе бутерброд. «Женщина не должна об этом разговаривать!» – с самоуверенным видом заявляет он. «Да что ты вообще смыслишь в женщинах!» – не унимается мама. И так далее и тому подобное. Через полчаса я должен уходить. За полчаса они там не успеют разобраться. Так что завтрак не состоится. И вообще вставать – лень. Я и спал-то всего четыре часа, а эти и не заметили, что я вернулся в половине четвертого. Я ночевал у нее. Точнее, не ночевал, а пробыл с десяти вечера до трех ночи. Она преподает у нас географию, ей сорок лет, то есть она на двадцать два года старше меня, и я сох по ней уже с октября прошлого года. До чего же я доволен! Все получилось так замечательно! Она с такой радостью, с таким самозабвением отдалась мне, что я этого даже и не ожидал от нее. У нее был муж, но сейчас они расстались. Я видел его фотографию – придурок с заячьей губой. И слава богу, что расстались: я не знаю ни одного великого человека, у которого была бы заячья губа.

Человек должен чувствовать, что его любят. В потоках любви и ласки таять, как кусок сахара в стакане горячего чая, по возможности даже помешивая себя ложечкой. В этом путь к Гармонии. И ничего, что не все любят сладкий чай, обязательно найдутся настоящие ценители, которые, смакуя и трепеща, будут поглощать глоточек за глоточком.

Только люди, обладающие утонченным вкусом, разбираются в напитках. Они сумеют оценить и цвет, и запах, безошибочно определяют, соблюдены ли дозировки, в том ли сосуде подано. Они на пути к Гармонии. Никогда никого ни о чем не расспрашивай – это делают только дураки, далекие от понимания того, что такое Гармония. Умение не задавать лишних вопросов так же ценно, как и умение не отвечать на лишние вопросы, в этом кроется вкус жизни – искусно приготовленного второго, состоящего из куска индюшки с разнообразными гарнирами. Мы близки к цели. Осталась лишь одна перемена блюд. Многие любят жизнь за то, что она им дана.

Замечательная тарелка дымящегося супа, в котором столько всякой всячины, что при одном его виде и запахе слюна начинает капать изо рта. И только человек, лишенный вкуса, станет начинать обед с селедки, хотя многие утверждают, что это совсем неплохо. Им не следует верить, они и не слышали о том, что такое Гармония. Разные бывают истории. И разные люди их рассказывают. И для кого-то важнее сама история, а для кого-то, кто ее рассказал. Но как же быть нам, если ни то и ни другое не сравнится для нас с самим удовольствием слушать, пусть даже ни слова не понимая. Просто слушать и постукивать в такт ладонью по коленке, дрыгать ногой и ритмично вбирать голову в плечи.

Старые люди бывают очень редко довольны. Нечасто встретишь на улице старого человека, на лице которого была бы улыбка. Все они в чем-то разочарованы, и вообще все в их жизни не здорово.

Но если повезет, то иногда, в необычное время суток, можно все-таки увидеть старика или старушку, улыбающихся своим мыслям. Многие это объясняют тем, что все хорошее постепенно идет на убыль и впереди только всякий ужас. Отсюда следует, что когда по улице идет старый человек и улыбается, то он что-нибудь вспоминает. Искусство молодости – радоваться будущему, искусство старости – радоваться прошлому, и только те редкие люди, которые умеют радоваться, радуются настоящему.

Но старые люди редко радуются, потому что это вообще-то не так легко, и их этому никто не научил. Особенно редко, чтобы старый человек громко смеялся.

Путь от многозначительности к простоте проходит все, что может меняться. Хотя сама эволюция, говорят, происходила в обратном направлении: от простого к сложному. Но до чего же бывает проста эта простота, как часто она бывает убогой и даже неряшливой, как половая тряпка, или же педантично-аккуратной, выглаженной и выбритой, как кремлевский полк. О многозначительности можно было бы сказать еще хуже.

Но иногда как-то вспоминается, что нам нечего здесь делить, и, если вдуматься, всякое рассуждение есть глупость или эйфория, которая, по меткому выражению какого-то иностранца, «расползается по нашему обществу, как кривая ухмылка по лицу идиота».

Зачем ты гробишь свое здоровье? Ну скажи мне, зачем? Сколько раз я просила тебя, перестань курить, есть столько сладкого. Неужели тебе не противно, что, когда ты летом надеваешь футболку, все видят складку жира на твоем животе?

Я соглашаюсь, но когда вижу в булочной мармелад «Балтика» или соевые батончики, устоять не могу. Ведь это так заманчиво, вечером, натянув любимые треники и рубашку с протертыми локтями, выпить чашку чая с мармеладом или конфетой. И ты даже не представляешь, что своими проповедями губишь чуть ли не самое большое удовольствие дня.

Что же касается моего брюшка, то мне решительно все равно, что ты об этом думаешь. Мне вообще наплевать, какое я на тебя произвожу впечатление, пусть я хоть весь жиром заплыву. Ведь что-нибудь изменить все равно не получится. Ты же знаешь, так что терпи, дорогая, потому что, когда некуда деться, надо терпеть. Пока все.