Саша Кругосветов - Бывальщина и небывальщина. Морийские рассказы Страница 4

– Не зря отец с матерью говорили мне – не водись с трусляками, трусляки – плохие друзья, – бубнит балбей. И достает очередной бутерброд, чтобы скрыть досаду.

Американские консервы

Бывалый хочет открыть консервную банку. «Сайра в томате». Странно, раньше всегда была в масле. Если в томате, надо открывать её как-то по-другому. Кто же поставил нам это чудо-юдо? Американцы, что ли? От них всегда жди какой-нибудь каверзы. Наверное, столетней давности консервы. На тебе, боже, что нам негоже. Если в томате, да еще столетней давности, должна быть раздутой. Да нет, банка не взбухшая. Наверное, уже такое старье, что весь томат ссохся, затвердел вместе с рыбкой. Присох к металлу. Обычным консервным ножом не проткнешь и не откроешь. Надо нож наточить поострей. С другой стороны, пожалуй, не стоит этого делать. Если нож будет слишком острым, можно и дно пробить заодно. Если слишком тупой – сминать металл будет. Металл сомнется – никогда уже и ни за что банку не откроешь. Придется обычным ножом. Не тупым, не острым. Надо открывать понемножку. Без резких движений. Небольшими шажками. Вот так. Вот так. Не волнуйся, бывалый. Я в тебя верю, говорит он сам себе. Ты обязательно справишься. Не дергайся, малыш. И не такие проблемы решать приходилось. Уф-ф! Вот и получилось.

После этого случая бывалый подолгу рассказывает друзьям об особенностях открывания консервных банок «Сайра в томате». Учит, как выбирать консервный нож, как грамотно им манипулировать. Все слушают внимательно – бывалый знает. Скажи, бывалый, консервы-то вкусные? А-а, ерунда – обычное американское барахло.

«Сайгон»

Балбейки неизменно возмущаются, если какой бывалый начнет танцевать или петь воловяк или коровяк. Что за подлецы! Ничем их не пронять.

То ли дело – трусляк. Ему только скажешь: «Ты чего?» – он сразу и убежит. Неважно, кто и почему скажет, – сразу убежит. Или, наоборот, начнет истерично кричать: «А ничего, ничего, ничего», – и даже стукнет кулачком по столу, а потом испуганно посмотрит по сторонам и, все равно, убежит. Даже если он и не танцевал, даже если не пел – ни воловяк, ни, тем более, коровяк.

Потом пойдет трусляк в кафе «Сайгон», что на углу Рейнского и Виганд-Виртовского проспектов. Там собираются все испуганные и обиженные трусляки. В «Сайгоне» их никто не тронет. Они могут говорить о том, о сем, сколько угодно. Возьмет трусляк чашечку дешевенького кофе и сидит весь день. Никто его не выгонит. Туда еще могут приходить молоденькие балбейки. Очень жалеют они «бедных, бедных трусляков». А центровые бывалые редко заглядывают. Зайдет, бывало, бывалый, посмотрит по сторонам – ничего интересного – и тут же уйдет.

Сидит обиженный трусляк. Тихонько плачет в кулачок. Слушает «Besame, besame mucho». К нему подсаживается молоденькая балбейка: что грустишь, труслячок? Слушаю «Besame mucho». Это песня Серебряной страны. В Серебряной стране нас уважают и любят. В столице Добрых ветров никто не называет нас обидными словами – ни трусляками, ни трусованами. Там нас уважительно зовут хронопами. Потому что мы любим музыку и умеем управлять временем. А вас, глупеньких балбеек, там зовут надейками, потому что вы даете надежду. А как там зовут бывалых, я не знаю. Бывалых там зовут фамами, говорит балбейка, потому что они там, как и здесь, известные авторитеты. А некоторых зовут хамами. Тех, кто плохо себя ведет и танцует на улице воловяк или даже, чего доброго, коровяк. Тебе нравятся бывалые? – спрашивает трусляк. Балбейка мечтательно облизывает языком губы: да нет, мне больше нравятся скромные труслячки. Врет, наверное. Такие, как ты. Вы никогда не обидите балбейку и музыку любите. А ты был в Трусомоле (Трудовой союз молодежи. – Примечание автора)? Конечно. Трусомол ведь специально создавали для того, чтобы трусляки не чувствовали себя обиженными. Я тоже была в Трусомоле, говорит балбейка. А в Единую Морию нас, труслячков, не берут. Туда берут только бывалых. На свои единоморские съезды они обязательно привозят балбеек. Чтобы обстановка была не такой тягостной. И чтоб президиум был более представительным. Особенно любят приводить ладненьких спортсменок. Нас, трусляков, берут в Единоморию только, если кто становится президентом какой-никакой академии, музыкальной академии, академии добрых дел или академии времени. Потому что никаким президентом тебя никак нельзя назначить, если ты не единоморец. А обычного трусляка в единоморцы ни за что не примут. Там одни бывалые. Бывалых всех берут в Единоморию. В крайнем случае – в партию Народной диктатуры. Они и становятся всяческими руководителями и начальниками. Потому и ходят всегда веселыми. Знают, что их будущее нерушимо, оно определено раз и навсегда. Они могут позволить себе быть добрыми.

А откуда ты знаешь, что бывалых в Серебряной стране зовут фамами? – спрашивает трусляк балбейку. Да их так же зовут и в Уругвае, в городе Шестой горы. Это мой родной город. Мы, балбейки, приехали в Морию из Уругвая. Там балбеек очень уважают. Там есть даже полицейские балбейки. Они ходят, перетянутые широкими ремнями: на поясе и крест-накрест. И с огромной кобурой. Что у них там, пистолет? И пистолет. Может и карабин быть. И что, в кого угодно могут выстрелить? – спрашивает трусляк. Конечно. Если кто нарушает общественный порядок – могут и стрельнуть. Соберутся группой больше троих. Или задумают свадьбу на улице устроить. Или, например, начнут петь, да еще кричать: «Да здравствует президент!». А, если кто ведет себя скромно и пиво не пьет на улице, того стрелять не будут. Не грусти, труслячок, может, еще увидимся, вон мои подружки пришли, сказала балбейка и упорхнула.

Трусляк грустно смотрит ей вслед. Балбейка уносит с собой облачко веселых инфузорий-туфелек. Приметлив, очень приметлив бедный труслячок. Каждую инфузорию успевает он рассмотреть, каждую туфельку инфузорную, хотя она, эта инфузория, совсем крошечная, такая маленькая, как самая маленькая капелька. Успевает рассмотреть и пересчитать каждую ножку у каждой многоножки-инфузории и каждую туфельку. Их количество почти совпадает. Почти. Все-таки, как же так, почему на некоторых ножках нет туфелек? Ах, какие эти балбейки обаятельные. Даже и не самые красивые. Наверное, потому, что их окружает облачко этих замечательных инфузорий. Почему так получается, что самые лучшие балбейки достаются бывалым? Бывалые же совсем неинтересные. Неразвитые. Несодержательные. Не умеют по-настоящему чувствовать и переживать. Неужели потому что они поголовно единоморцы?

Трусляк рисует красивые облачка инфузорий, которые колышутся вокруг симпатичных головок балбеек, снующих по «Сайгону» взад и вперед. Настроение трусляка повышается. Он забывает об обиде, нанесенной ему нетактичным вопросом «ты чего?». А потом, позже, когда вспоминает этот вопрос, больше уже не расстраивается. И даже равнодушно говорит сам себе: «А действительно, чего это я?».

Семейное счастье бывалого

Часы у бывалого никогда не идут вперед и не отстают. Они показывают точное время. И всегда вовремя заводятся. В общем, с временем у бывалого никаких проблем не бывает.

Бывалый любит порядок. Он хочет, чтобы в доме все вещи лежали на своих местах. И строго параллельно друг другу. Или перпендикулярно. В крайнем случае – «под сорок пять». Балбейка, его жена, следит за тем, чтобы дома у Фама Фамовича, так зовут бывалого, было все, как он хочет. Соседи удивляются порядкам в доме бывалого. Фам Фамыч так любит, Фам Фамычу так нравится, Фам Фамыч привык к этому да к этому, объясняет балбейка.

Перед сном бывалый тщательно осматривает балбейку. Ноготь у тебя на безымянном пальце правой ноги подрезан неаккуратно. Подмышки плохо выбриты. Иди, приведи себя в порядок, а потом приходи. В постель ложатся строго вдоль кровати. Можно – поперек. Ой, как надоело, Фам Фамыч, каждый раз все одно и то же, хнычет балбейка. Ну, ладно. Я, так и быть, лягу прямо, а ты – «под сорок пять». Никаких – «под тридцать».

Хватит капризов. Ты, до встречи со мной, с кем обменивалась своими инфузориями? Со всеми желающими, Фам Фамыч, вы же знаете, сконфуженно говорит балбейка. А теперь с кем? Только с вами одним, Фам Фамыч. А чего ж ты бегаешь к соседу нашему трусляку? Так он такой образованный, так говорит складно. Что ты можешь понять из его философских экзерсисов, глупая ты балбейка? Он мне, Фам Фамыч, никаких «филонских кисок» не рассказывает. Он мне сказки рассказывает. Про любовь. И ручку ласково гладит. Вы мне никогда так не гладите. А никаких обменов инфузориями у нас нет. Да и зачем мне его никудышные спорозавры. То ли дело у вас, Фам Фамыч, у вас такие огромные, могучие спорозавры. И упакованы хорошо, лучше некуда. А у трусляка… это не спорозавры даже, это просто спорозверьки никчемные. И прикид у них так себе, неряшливые какие-то, совсем не такие, как у вас. Правда, шустрые… Балбейка мечтательно закатывает глаза. Тебе-то откуда об этом обо всем известно? Я так думаю. Достаточно один раз посмотреть на этого труслячка – и сразу опытной балбейке совершенно понятно, какие у него хилые спорозверьки.