Елена Ворон - Криминальный карнавал Страница 4

Толстушка пересчитала деньги, которые дал Сальватор, и положила сдачу. Подняла на меня глаза:

– Я в них не разбираюсь.

– «Феррари» – длинный и красивый…

– Ах да! – Она кивнула. – Такой у меня был, вскоре как я открылась. Они вдвоем приехали – серый и синий. Синий ехал сзади; и вдруг как заголосит, как замигает! Я аж подпрыгнула, выскочила посмотреть, что стряслось. А они задом наперед возвращаются.

– Что-нибудь купили?

– Да… – Диана свела брови, припоминая. – Яблочный сок.

– Кто именно? Серый или синий?

– Из синего вышел водитель, а второй остался сидеть.

У Джена синяя «альфетта».

– Как выглядел тот, что вышел?

Толстушка оглядела нас, словно колеблясь, стоит ли иметь с нами дело.

– Пожалуйста. Это очень важно, – просительно сказал Сальватор.

Она вздохнула; колыхнулась под кружевным фартуком объемистая грудь.

– Стряслась беда? По вам видно… Он молодой, на вид приятный. Вежливый, улыбался. В темных очках, высокий, ладный.

Стукнуло сердце. Джен!

– У него были шрамы на лице? На подбородке, на щеках – ровные, как белые ниточки?

– Нет, что вы! Чистое лицо, бронзовый загар. Светлые волосы, вот посюда, – она показала на середину своей полной шеи.

– Обручальное кольцо? – подсказал Сальватор. – Приметная родинка?

Толстушка виновато улыбнулась.

– Я вам не уголовная полиция.

– Как он был одет? – продолжал я.

Она вытянула трубочкой губы, в задумчивости причмокнула.

– Джинсы и белая блуза с длинным рукавом и высоким воротом. И с нашивкой: кораблик под парусом. Скромный такой, черно-белый.

– Еще что-нибудь вспомните?

Диана развела руками.

– Он вскрыл сок, попил и сразу поехал.

– А черная машина и желтый микроавтобус?

– Ой, не видела. У меня посетители были, я с ними заболталась, вот как с вами.

– Фургон с рекламой кока-колы не припомните?

Хозяйка прыснула.

– Припомню. Такой грохот был! Я опять выскочила посмотреть. У них сбоку рекламный щит отвалился, брякнулся на дорогу. Водитель с напарником так ругались, что стыдно слушать. Долго возились, прилаживали на место, а потом дальше поехали.

Съемные щиты. Этот фургон никогда не найдут.

– Какого цвета был кузов под щитом? – спросил Сальватор.

– Да он другим боком ко мне стоял. А так… синий… или серый… линялый, в желтых пятнах. Да: над кабиной были пятна.

Таких линялых в Эсталусии тринадцать на дюжину.

Мы задали еще несколько вопросов, но больше ничего ценного не услышали. Внешность водителя и его напарника Диана не запомнила.

– На таких ругателей смотреть – душе противно, – объяснила она. – Да и стояли они… ну… не рядом.

– Большое вам спасибо. – Я постеснялся предложить деньги: Диана так искренне стремилась нам помочь; не обидеть бы.

Сальватор вынул из бумажника визитную карточку с адресом и телефоном «Генерала-М», подал хозяйке кафе.

– Донна Диана, мы из охранной фирмы. Мало ли, возникнут проблемы…

– Рафаэль Пьятта, – прочла она на визитке. – Это вы?

– Нет. Спрашивайте Сальватора Ортегу или Тео Вальдеса. Всего хорошего. – «Скандинав» забрал со стойки наши бутылки, и мы пошли к машине.

Не знаю, какой черт заставил меня просить кока-колу. Отвратительный напиток. Я не смог сделать ни глотка.

Вскоре позвонил Габриэль и сообщил, что в шести километрах от Сан-Себастьяна, в кювете, найдены два рекламных щита и фальшивые номерные знаки.

Глава 3

– Ах, будь я проклят… – удрученно пробормотал Сальватор, сворачивая в переулок со звучным названием Цаннаджатта.

Одинаковые домики на две семьи – белые, под красными черепичными крышами, в окружении цветочных клумб – стояли по одну сторону дороги, а по другую сторону тянулся сад, где уже совсем по-осеннему пламенели клены. «Скандинав» подрулил к дому Рафаэля, и с минуту мы сидели в машине, собираясь с духом.

– Ну, пойдем, – наконец сказал он, и мы вышли.

Жалюзи на окнах были опущены. У крыльца стояла кадка с аспарагусом – целое зеленое облако – и лежала игрушечная собачка с круглыми глазами. Кому-то попадет: Эльвира строго следит, чтобы дети собирали игрушки. «Нельзя бросать собачку одну, ей очень грустно», – буквально услышал я укоризненный голос. Собачка и впрямь глядела печально, лежа возле кадки на боку. Я подобрал ее, а Сальватор позвонил в дверь.

Дом отозвался нежной мелодией. Обычно вслед за тем раздавались крики и топот двойняшек, которые неслись узнать, кто пришел в гости. Однако сейчас было тихо. Сальватор снова позвонил. Нет ответа.

– Еще не вернулись с прогулки? – предположил я с сомнением.

Время к полудню, солнце жарит вовсю. В такую пору Эльвира детей не выгуливает.

Мы прошли вдоль дома и поднялись на соседнее крыльцо. Нам открыла донна Пилар.

– Кто пришел! – обрадовалась она. – Тео, голубчик, заходи. Проходите, – радушно пригласила она Сальватора. – Их с самого утра никого нет, – сообщила донна Пилар, предупреждая мой вопрос. – Всей семьей куда-то тронулись.

– Во сколько?

– Вот не скажу. Я в полвосьмого поднялась, а у них тишина, какой в жизни не бывало. На всякий случай сходила к ним, позвонила в дверь. Молчок! Ну, думаю, куда это Рафаэль повез свой выводок? Да еще мне ни словом не сказавшись, – закончила она с обидой.

Донна Пилар – немолодая, царственного вида сеньора, со сложной прической. На это сооружение идут гребни, заколки, искусственные цветы и еще Бог весть что, разноцветное и блестящее. Сильвия, восьмилетняя дочка Рафаэля, однажды призналась мне по секрету, что ей тоже хочется носить на голове такое богатство, но мама не разрешает, говорит «безвкусно», а почему безвкусно, если так красиво, и у самой Сильвии есть только гребешок «под черепаху», и в нем было три жемчужины, но одна выпала и потерялась. Назавтра я привез ей набор дорогих итальянских заколок. Сильвия визжала от восторга; Рафаэль огорчился, что сам не сообразил порадовать свою любимицу, а Эльвира сказала, что незачем баловать детей и что единственный ребенок, которого стоит баловать за его заслуги, – это Тео Вальдес. Несколько задетый, я возразил, что уже давно в состоянии побаловать себя сам, а присутствующая тут же донна Пилар безо всякого стеснения заявила Эльвире:

– Ты бы присматривала за этим ушлым «ребеночком». Он выждет десять лет и женится на твоей дочке.

Рафаэль усмехнулся, у Эльвиры изумленно округлились глаза. Потом она с шутливым отчаянием махнула рукой:

– Ладно, пусть. Тео, отдаю самое дорогое! Но через десять лет.

Ложь: самое дорогое у нее – шумные двойняшки, а мне этого добра не надо. Сильвия приняла болтовню всерьез, струхнула и бросилась за поддержкой к Рафаэлю:

– Папа! Тео очень хороший, но через десять лет он будет старый!

Ну и смеялись же мы…

– Вот замечательно! Рафаэль уехал! – вскричал я возмущенно, обращаясь к Сальватору. – А где та заявка, будь она неладна? Донна Пилар, у вас есть ключ от их половины; откройте, пожалуйста. Нам нужен один документ – наверное, он у Рафаэля на столе.

– Вот так нужен, – подтвердил «скандинав», проводя ребром ладони по горлу.

Соседка посмотрела на него с подозрением.

– Я не буду входить в дом. – В серо-голубых глазах светилась небесная чистота и невинность. – Тео может сам поискать.

– Нет уж, – решила донна Пилар, – я тоже пойду. А то мало ли что Эльвира потом скажет.

Она уплыла в глубь дома и возвратилась с внушительной связкой ключей.

– Идемте. Та-ак, – донна Пилар на ходу перебирала брякающую связку, – от гаража, от бабушкиного сундука… от верхнего замка, от нижнего. Или нет? Ах, это уже старье, надо выбросить…

Она впустила меня в дом; Сальватор, вопреки обещанию, вошел следом, однако дальше холла не продвинулся. Подозрительная донна Пилар осталась его сторожить, а я прошел в гостиную. Все на своих местах, в вазе на столе – белые лилии, на скатерти разложены вышитые салфетки. В спальне порядок, постель безупречно застелена. Откинув покрывало, я посмотрел: абсолютно свежие простыни. Похоже, в эту ночь здесь спать не ложились. Я заглянул в детскую. Постели двойняшек прибраны кое-как, в комнате Сильвии покрывало висит на стуле. Детей спешно подняли и увезли. Куда, хотелось бы знать.

Я прошел в кухню. В раковине – гора кофейных чашек. Это не значит, что был десяток гостей, просто Эльвира наливает новую порцию кофе в свежую чашку. Немало выпито – не один час сидели. Судили да рядили, а потом Рафаэль встретился с блондином на синем автомобиле, и они двинулись в Сан-Себастьян. Может, с ним и сидели за кофе?

В холле Сальватор потчевал донну Пилар небылицами про нашу школу, донна смеялась и говорила что-то с укоризной. На столике я заметил шипастую раковину, которая служила пепельницей для гостей. Раковина была пуста, и я сунулся в мусорное ведро. Есть! Великолепный улов: две сигареты – неприкуренные, с пожеванным фильтром. Мой старший брат, когда нервничает или размышляет, сует в рот незажженную сигарету, а потом выбрасывает. Итак, Джен был здесь. Посидел с Рафаэлем, затем куда-то увез Эльвиру с детьми и отправился в Сан-Себастьян. Выехал отсюда прежде Рафаэля и успел в два места. Но почему он оказался с бандитами? Если бы Джен просто подъехал и стал свидетелем перестрелки, он бы не орал на убийц – он бы молча передавил колесами одних и расстрелял оставшихся.