Ирина Горюнова - Посмотри в зеркало Страница 4

Несколько лет подряд ее звали в Сочи на Кинотавр, но она все откладывала – вечно находились более важные дела, неотложные, требующие ее присутствия и участия, другие кинофестивали, но в тот раз она резко, в один миг решила ехать, послав обязательства к черту: всех дел не переделаешь, можно ведь хоть раз поддаться своим желаниям и устроить неделю-другую безмятежной свободы, гедонистического наслаждения, отключив гнусавый внутренний голос, требующий нести ответственность за все происходящее в жизни.

Очутившись в этом приморском городе, она поняла – здесь ей принадлежит все: шумный гомонящий день с многочисленными продавцами стандартных ракушечных сувениров и лотками, полными россыпи дешевых поделок из полудрагоценных камней, с торговцами раками, креветками и пивом, с палатками купальников, шалей и платьев, теплые бархатные ночи с запахом коньяка и взмывающими в черное небо фонариками счастья, уносящими в море горящие огни чьих-то сердец и загаданных желаний, набережная, полная съехавшихся на кинофестиваль с разных концов света актеров и режиссеров … Принадлежит по-особому, открывая каждый миг существования с искусством и радостью, будто ювелир гранящий алмаз, любоваться которым казалось бы могут все, но это только ее изысканное переживание творца, художника жизни, вызывающее легкую улыбку и такую же легкую радость.

Тем же вечером, бросив нераспакованный чемодан в номере, она отправилась к морю. Прихватила по дороге бутылку шампанского – хотела вина, но без штопора его не открыть. Йодистый водорослевый воздух, медитативно мерный шелест волн, шепот сплетничающей о туристах гальки, медленно скрывающийся за горизонтом пламенеющий солнечный диск и пузырьки шампанского, щекочущие нос… «Эй, блуждающая душа, – словно говорили они, – войди в новое пространство, сбрось свои маски и дежурную форму, пора идти к нам, стать беспечной рыбой, плывущей в глубине, с наслаждением изгибающейся чешуйчатым телом…»

Ей значительно полегчало. Наконец, она смогла спокойно засыпать, без страха и боязни, слез, изматывающих истерик. Морской воздух и купания, длительные прогулки в хорошей компании, хороший коньяк, много, очень много смеха и флирта оставили позади ее внутренний ад.

Отель, забронированный устроителями, оказался довольно приличным, правда Ульяну определили в двухместный номер, предупредив, что могут подселить еще кого-то из прибывших: в гостинице как всегда путаница и неразбериха, а отдельный номер для каждого непомерная роскошь, особенно учитывая не слишком звездный статус участницы… Но и это не могло, по большому счету, испортить ей настроения, легкая тень недовольства тут же осветилась ласковым вечерним солнцем и растаяла, не оставив следа.

На следующий день к Ульяне подселили необычную темноволосую девицу с короткой стрижкой и торчащими во все стороны фиолетовыми перьями, похожую на образ Джиа, сыгранный Анджелиной Джоли в одноименном фильме. Миндалевидной формы зеленые глаза, ямочки на щеках, появляющиеся от ее улыбки, коротко остриженные ногти, которые та любила обкусывать, сосредоточившись на разговоре, казавшемся важным… А еще худощавая фигурка с недоразвитой грудью, на которой хорошо сидит неформальная одежда, тогда как платья недоуменно болтаются, будто на вешалке, острые жалобные коленки, тонкие запястья с нанизанными в большом количестве браслетами и фенечками…

Ульяне было так хорошо и радостно, что она постаралась оказать соседке ласковый прием: предложила вина, нашла в шкафу чистое постельное белье, лишнее полотенце. Тем не менее, назвавшаяся Фаиной девушка, чудилась несколько странной. В чем заключалась эта странность, Ульяна не понимала, но ясно ее ощущала. Казалось, Фаина похожа на тонко расписанную японскую шкатулку с секретом, открыть которую сразу не получится, и Ульяна присматривалась к ней с интересом, ожидая возможности подобрать ключик, приоткрыть крышку и узнать, что же находится внутри, в душе этого создания, настойчиво демонстрирующего окружающим полную свободу. Ульяна не могла понять, кто эта девушка: критик, актриса, начинающий режиссер, случайно, по знакомству, залетевшая на кинофестиваль особа, далекая от этого мира?..

Имя ее – Фаина, звучало волшебно и напевно, как древняя легенда, оно поблескивало зеленой яшмой, струилось китайским шелком, ускользало змеиными изгибами в расщелины гор.

Внешне она напоминала языческую богиню, дерзкую, непохожую на других, ветреную, таящую неисчислимое количество тайн и загадок. Тонкие веточки рук, беззащитно розовые лепестки губ и ошеломительная улыбка Елены, развязавшей Троянскую войну. Внимание Ули постоянно притягивалось к ней, а любопытство становилось сильнее. Фаина не выглядела сексуальной и манящей, но заключала в себе нечто волнующее, способное вызвать короткое замыкание и яркие, летящие во все стороны искры. Интуитивно Уля понимала, что находиться рядом с таким существом опасно: можно увлечься, начать совершать несвойственные обычно поступки и зайти за разные неведомые ранее грани, преодолеть земную гравитацию и полететь, прекрасно осознавая, что не управляешь полетом, и уж какой будет посадка/приземление лучше вообще не задумываться…

Совместные посиделки с друзьями и новыми знакомыми на берегу моря или в облюбованном кафе на набережной приносили успокоение и чувство освобожденности, гармонизирующее Улю настолько, что ничего иного нельзя было и желать. Фаина часто находилась рядом, казалось, она нуждается в новой знакомой, льнет, тихо воркует на ухо, окутывая паутиной комплиментов, и манит в неизвестные пространства. Она заботливо убирала локон, упавший Ульяне на глаза; видя, что та мерзнет, накидывала ей на плечи свою кофту, а если соседка, не слишком трезвая, после ночного купания в море забывала сандалии, часы, лифчик – тщательно подбирала их и шла за следом, оберегая, чтобы алкогольный кураж не увел потерявшую контроль девицу в неизвестном направлении.

Иногда Фаина исчезала, стремительно уносилась, проводила время с другими людьми, курсируя иными тропами. Уля беспомощно наблюдала, как она обвивает подобно юркому вьюнку одного весьма известного длинноволосого саксофониста, смахивавшего на растрепанного шелудивого пса в репьях и проплешинах, нуждающегося в добром хозяине и хорошем уходе. Создавшаяся ситуация выглядела пошло, и она молчала, сглатывая недоумение и потустороннее бессилие от невидящего, проходящего насквозь надменного взгляда Фаины. Та возвращалась и продолжала играть, мороча голову и Уле, и музыканту, наслаждаясь пикантностью тех или иных моментов. Это выводило из себя, Уля раздражалась и клялась не обращать на нее внимания, но как только принимала это решение, соседка становилась грустной, задумчивой и печальной, – на Улю накатывала материнская жалость и стремление позаботиться об эфемерном существе, поселившемся с ней в одном пространстве.

Кожа Фаины от анемичной бледности перетекла в здоровый золотисто-шоколадный оттенок, а глаза, наоборот, приобретали белесую прозрачность, словно сигнализировали, что зеркало души отражает происходящие в ней непростые процессы. Иногда она отгораживалась сумбурными опиумными видениями, изрыгая невероятные эпические фразы, а потом приходила в себя и смотрела на Ульяну так, словно это та была не в себе, и бедной Фаине пришлось мириться с невразумительным каскадом путаных фраз соседки по комнате. Ее одежда и украшения с руническими узорами, обманывали простотой рисунка и не сбывающимися предсказаниями – руны оказывались перевернутыми и меняли значение на противоположное. Она была из тех женщин, что похожи на шаловливого, естественного, не знающего смущения ребенка. Ее хотелось накормить, потеплее укутать, согреть на ночь теплого молока с медом, поцеловать в лоб… Ее непременно нужно полечить, потому что она ссадила коленку, натерла на мизинчике мозоль, обгорела на солнце и теперь невыносимо страдает… Но иногда, если невзначай бросить взгляд, можно рассмотреть облик горгульи, проступающий сквозь невинную, якобы подростковую оболочку. Игра набирала обороты.

Днем они неожиданно пересекались в самых разных местах: на пляже наблюдали за играющими совсем рядом с берегом дельфинами, в перерывах между кинопоказами пили коньяк в парке, в магазине покупали сигареты, в кафе обедали или ужинали в большой бесшабашной компании… По вечерам забирались в отдаленные места, бродили вдалеке от всеобщего веселья и купались обнаженными в море. Как-то раз Фаина подплыла к Уле, шелковисто прижалась русалочьим телом, приникла терпкими, с привкусом айвы губами, схватила на руки, качая в волнах, и сказала, что вынесет из моря, потому что Ульяна прекрасна, а ее тело совершенно в сиянии луны, покрывающей его золотым светом… Уля неловко соскользнула, цепенея от двусмысленности объятий, и ринулась к берегу. Поздно ночью они танцевали на пустой набережной под незамысловатую любовную песенку, доносящуюся из кафе, и Уле хотелось, чтобы этот миг не закачивался, продолжая раскачивать землю под их ногами. Ее увлечение почти не носило сексуального подтекста, хотя тогда, может быть, она бы не отказалась ни от слияния душ, ни – тел, но сама не проявляла инициативы, ожидая, как поступит Фаина. Та ускользала снова и снова, шкатулка так и оставалась закрытой. «Возможно, к лучшему», – думала Уля, слабо веря в истинность этих слов. Фаина была как нелицензированное чудо-лекарство, обещающее панацею от любых болезней, исцеляющее все и сразу, но – с неизвестными последствиями и негарантированным отдаленным результатом. Принимавший его пациент мог до неузнаваемости мутировать.