Алексей Козлов - Лихтенвальд из Сан-Репы. Том 3 Страница 4

Но с подножки не соскочил, рукой продолжая цепляться за поручень.

Не получив разрешения на бесплатный проезд, ветеран, проехал две остановки и выскочил около цирка, не поблагодарив, прямо под колёса грузовика.

– Когда я был в Вене, – перевёл стрелки разговора Гитболан, наблюдая диспозицию, – какой-то мерзкий пуантилист увёл мою лучшую картину! Я сомневаюсь в высоких моральных свойствах большинства художников и военных. У них не может быть моральных свойств! Новые поколения смотрят на мир своими глазами! Это взгляд интереса, но не истины! Истина вообще никого не интересует! В этом и есть основа природы, что она смеётся над всем сущим и ничему не даёт вечного простора! Но тех, кто нарушает законы природы, попирает исконную правильность мира, тем грозит то же, что случилось с этим ветераном – они попадают под колёса Провидения!

– Шеф! Я лучше анекдот расскажу! Двое мирно идут по городу, а мимо пробегает человек с рулём в руках, крутит его, щёки дует и орёт: «Садитесь на мой «КАМАЗ»! Подвезу!

Они смотрят на этого психа и мирно отказываются, езжай, мол, дальше. Тогда водитель «КАМАЗа» вынимает из-за спины обрез и говорит:

«Все в „КАМАЗ“! Быстро! Пристрелю!».

Делать нечего, двое пристроились сзади сумасшедшего с рулём и бегут по улице гуськом. Все устали и хотят уже пить и есть. Вдруг видят пост милиции. Они обрадовались, что избавление близко.

Из поста милиции выбегает милиционер с дубиной и останавливает психа с рулём.

«Почему скорость нарушаешь? Где права?» – спрашивает он у водителя «КАМАЗа».

Псих вынимает права, путевой лист, и подаёт их милиционеру. Тот посмотрел и говорит: «А в кузове почему люди? Кузов не приспособлен!»

– А это, – отвечает сумасшедший, – пассажиры. Я ребят до города подбрасываю.

– Не надо! – говорит мент, – Я их сам на мотоцикле подброшу! Один – за спиной, другой – в люльке!

Смотрят, а в руках у мента руль и пистолет.

Побежали они теперь за ментом, один сзади, другой сбоку, вприсядку. Согнутый пот со лба вытирает и говорит: «Лучше бы на „КАМАЗе“ доехали!»

– Нерон, – сказал Гитболан, – ешь творожок! Прошу тебя! Кстати, ты заметил, сколь тщательно следовало бы заняться этим старичком…

– Да знаю я этих липовых генералов! Здесь уже нет столько свадеб, сколько генералов к ним! Вы их гнали в своё время, как облупленных! Да и генерал ли это? Я вовсе не уверен! Если ты надел генеральскую форму, то из этого вовсе не следует, что ты генерал!

Гостиница «Альпийский клуб» найти было легко, труднее – поселиться в ней. Уже летели по благословенной Сан Репе запоздалые предупреждения о появлении компании разбойников, неразборчивых в средствах и крайне жестоких. Уже был объявлен розыск преступников по всем весям. Уже стало известно, что ни от кого не прячась, среди белого дня бандиты погрузились на скорый поезд «Сблызнов-Патарстон». Все знали, что, как ни странно, они благополучно прибыли в конечный пункт. Тут потерялись их следы. Неусыпная стража знала по прошлому опыту, что не будет главарь банды и его подручные прятаться по подвалам, а поселиться, как обычно на самом виду. Стали проверять дорогие гостиницы в городе и быстро нашли, что искали. Оказалось, что появились два человека в «Английском клубе», но никакой ни рослый аристократ с усами и бритый толстяк, а совсем наоборот – высокий бритый здоровяк с фиксой и худенький коротышка, похожий на детдомовского мальчика, с бородой и усиками. Но и этого было достаточно: все уже знали фокусы Гитболана и его способности к мимикрии.

Те, кто выслеживали, к вечеру следующего дня были в номере. Горничная, подосланная к двери, не дождалась ответа, открыла дверь своим ключом и группа захвата ворвалась в холл с высоким потолком и окнами от пола до потолка. Применять оружие и спецсредства не пришлось.

В номере работал душ и телевизор, но никого не было. Только на шкафу сидел равнодушный семисотлетний филин, вращая гигантскими глазами.

Осмотрев помещение и, естественно, никого не найдя, полковник Дупль и его ребята опечатали вход и ушли восвояси. Ушли ребята огорчённые, так и не поняв, что им была подарена жизнь.

А в это время в большом царском дворце, в спальне последнего императора Гитболан распаковывал свой чёрный кожаный чемодан, одновременно наблюдая за движущимися картинками на поверхности хрустального шара. Нерон то и дело сжимал кулаки и умоляюще поглядывал на Гитболана:

– Ну, пустите же! Пустите меня! Они не будут мучиться! Гарантирую лёгкую смерть! Шеф! Ну?!

Но ему не разрешили.

Грусть была разлита в воздухе. Кропоткин рассматривал на стене календарь за девятьсот пятый год, и что-то высчитывал на пальцах.

– Хочешь, свои новые стихи почитаю? У меня есть удачи! – голосом гимназистки спросил Нерон.

– Хочу! – лживо ответил Кропоткин, чтобы не огорчать друга.

Встретив благодарного собеседника, Нерон возбудился, взял его в оборот и с интимными интонациями в голосе стал посыпать его дихлофосом своего вдохновения.

– Александр Иванович! – сказал Нерон, впервые называя Кропоткина по имени-отчеству, – Этот город всё-таки удивителен! Не успел я преступить его границ, как музы вошли парадным строем в моё сердце! В сердце заварилась пурга чувств! Вот слушайте! Это родилось сейчас! Я боюсь забыть! Новое! Сочинение называется «Чета»!

– Давай! Заноси! – сказал Кропоткин и подпёр щёку кулаком.

– Как умопомрачительно онаВ своём изрядно драном пеньюареВзыскует вкруг следы веретена!..А он в шлафроке спелого говнаНаяривает костью на рояле.Гармонии былой простыл и след.Ямб выродился в хор, хорей – в гекзаметр,И уж не дрочит по старинке дед,Заглядывая в форточки кунсткамер.Он мается задором молодым,Она толчёт сухую воду в ступе,Она пьяней, чем предрассветный дым,А он хорош, увы, почти, что в дупель.Что пожелать им? Сдохнуть от тоски?Забыться анашой под сенью храма?..Она его таскает за грудки,А он клянётся ей детьми и мамой.Торжественно в лесах звучит рефрен…Им – скучен ритуал, другим – наука:«Когда ты, наконец, подохнешь, хрен?»«Да провались ты в твердь земную, сука!»Венками изошёл и пал сонет.Ямб выродился в хор, хорей – в гекзаметрИ уж не дрочит по старинке дед,Заглядывая в форточки кунсткамер… Конец!..

Вкратце – о чём эта вещь? Эта вещь о строительстве этого грёбаного Патерстона, о героизме этого квёлого народа, о многом таком, что не находит отражения… Поэма называется «Призвание». Как? Свежо?

– Стихотворение? «Призвание»? «Чета»? В трёх десятикнижиях с эпилогом и хореографической группой безногих пигмеев? Свежо! Пастозно! – пародированным голосом скомандовал Кропоткин, не склонный к неуместной натурфилософии и кабинетному словоблудию во вшивых университетах, – Тема стихотворения, как я полагаю – соитие мужчины и женщины, а также дружба инородцев. Объявляла Анна Мари Чехова, шпионка всех спецслужб мира! Начинай! —

– …Народ уж полнится рыданьем,Народ кипит, а царь идётЗаняться самобичеваньемИ стрижкой попранных бород!О, как он верил в эти выи…В ланиты, перси…

– Голову даю на отсечение, рифма – голубые! – прервал его всё более разрушительное по своим последствиям выступление Кропоткин, – По части рифмоплётства, ты – дока! Герман! Спаси меня! Он взялся за хорей и амфибрахий!

– Молчи, червь! Слушай!

…Грохочут танки, пушки бьются,По берегам реки несутсяНеугомонные бойцы,Подъяв к богам свои концы…

Как? Хорошо!

– Хорошо! Концы, подъятые к богам – это круто! Особенно мне понравилось, что у тебя бойцы несутся. Ты вывел новый биологический вид бойца. Бойца нового времени! Он живёт в курятнике, кладёт яйца на алтарь родины, обращает детородные органы к своим богам и в солдатском довольствии не нуждается. Крыльев у него случайно нет?

– Прекрати свои дурацкие шутки! Слушай лучше!

– Нетушки! Я лучше сам прочитаю твои новые вирши!

Наденька! Наденька! У тебя улыбка гаденька!Наденька-Надюха! Порванное ухо!И чернее ночиВыдранные очи!Надиола! Надька! На закорки сядь-ка!Я – Папанин! Ты – Маманин!Сталин, Висмут, Чугунов,У меня дыра в карманеИ резинка от трусов!

А вот стихотворение в староанглийском стиле:

Отец МаккензиНашёл старуху в пемзе,Запутавшейся в чётках и слезах!Она болелаИ то и делоВсе таяла у фазы на глазах…Старик Макке-ензи…

– Ты, Нерон, – почесал голову Кропоткин, – когда пишешь, думай головой! Думай лучше головой! А то и до равелина дойдёшь!

– Я не пишу! Я вдохновляюсь! Нет, на сегодня хватит! Больше тебе, ретрогад, читать не буду! Ты готов помочиться от злобы на всех семи углах моей словесности! Ты готов порешить китов, на которых основана сфера моей творческой свободы! Хорошего не должно быть чересчур много! Иначе жизнь потеряет всякий смысл и цену. Должен быть контраст…