Юджин Кернерман - Искусство жить и жизни смысл. Сборник I. Размышления и комментарии Страница 4

А теперь, дорогие друзья, ваш выбор, ваши дополнения к этим определениям, соотнесенные с тем «мудреным состоянием, в котором пребывала Женя». Сайт нашего сборника всегда открыт для ваших мнений.

4

«Непоздним вечером Женя сладострастно вычеркивала отработанные пункты.

Все в конце концов успела. Особенно приятно было, что подарок для берлинской подруги удался: молодая портниха, колясочная инвалидка, к которой она успела-таки заехать, сшила на руках чудесную курточку из разноцветных лоскутов, и довольны были обе – и Женя, и получившая довольно приличные деньги портниха. Остались какие-то необязательные анализы, которая Женя вполне успеет сделать после возвращения…

…Кирилл уже спал, когда Женя пробралась в спальню. Настроение у нее было прекрасное. Она все более чем успела. Девочки были, конечно, сучки, но могли быть и хуже. Женя взглянула на будильник – было без четверти двенадцать. Поставила на половину шестого – рейс был ранний. И тут раздался телефонный звонок. Это была Хава.

– Женечка, ты прости, если я тебя обидела. Но я не могу тебе этого не сказать, это очень важно. Талмуд говорит, что когда человек делает для других, чтобы им было хорошо, а самому ему плохо, то это неправильно… Человеку должно быть хорошо… Ты неправильно живешь… Человеку должно быть хорошо!

Она говорила серьезно и от души. А Женя улыбалась, представляла себе ее резное лицо, пожалуй, одно из самых красивых женских лиц… А сложена как… Дура прямоугольная!

– Хава! А с чего ты взяла, что мне плохо? Мне хорошо. Мне отлично!..

А Женя улыбалась – ей было хорошо: еще один день покоя закончился.

А вот завтрашний обещал быть напряженным…»

(Приведено по:

http://litbook.net/book/67381/iskusstvo-zhit/page-1/)

Комментарии 2.4

Разрешите, дорогие друзья, остановиться кратко на концовке этого фрагмента пoвествования автора. Неисчерпаема мудрость и неоспорима дидактика Талмуда, равно как и Евангелия. Но не сравнимы они со словом Бога-Творца Вселенной, переданным Им людям Земли через Его посланника Христа. Недаром —

«В нача́ле бы́ло Сло́во – является первой строка Евангелия от Иоанна („Новый Завет“)».

(Приведено по: https://ru.wikipedia.org/wiki/…)

И все-таки вначале был «Старый Завет» или Тора, а не Талмуд или Евангелие, о которых судить я абсолютно не в состоянии. А о Торе в конкретном интересующим нас аспекте предоставим судить науке каббала, возникшей на фундаменте письменных записей устных сказаний Торы и ее последующих толкований и комментарий.

Каббала

«…Заповеди милосердия, которые человек исполняет, пусть даже механически, поначалу „ради себя“, хотя являются только действиями, без намерения отдачи, т.е. внешними действиями, но с их помощью человек постепенно исправляет свои намерения, вплоть до того, что сможет исполнять все Заповеди „ради Творца“. Поэтому есть полная уверенность и гарантия, что, в результате своих усилий, человек достигнет цели – альтруистических действий, „ради Творца“, а потому можно сознавать человека… что он творит справедливость. А выполнением Заповеди подаяния бедным, даже с намерением „ради себя“, он постепенно обретает свойство „отдавать“, достигает действий „ради Творца“ и удостаивается постоянного МИРА с Творцом.»

(Приведено по:

http://tululu.org/b53361/ Книга ЗОАР, с.285)

Не в этом ли заключается

«…способность человеческого разума, опосредственного опытом жизни и страданий, мыслить, а человека – действовать в соответствии с высшими целями жизни, возвышаясь над ограниченностью частных и преходящих интересов, в том числе своих собственных.»,

т.е. ранее определенная нами мудрость?

Так вот почему улыбалась Женя, терпеливо выслушивая в поздний час накануне отьезда милосердно-талмудийскую проповедь подруги: очевидно, мудрость и дидактика несовместимы.

Если, дорогие друзья, вам еще не надоел дидактизм этих комментарий, то вот их обобщение.

Комментарии 2.1 – 2.4

Извините, дорогие друзья. что этот первый рассказ «Сборника», к сожалению, может быть предоставлен вам с существенным сокращением оригинала.

На самом деле, что можно сократить в нашей и без того короткой жизни? Что можно выбросить из списка рутинных дел в записной книжке героини рассказа, Жени? Ведь, все это жизненно важные дела немолодой, но энергичной, умной, душевной женщины. С чувством исполняемого долга она несет ношу директора маленького издательства, бремя супруги гениального чудака – «основоположника» науки структурологии, неудовлетворенность матери выросших сыновей и доверенного друга двух подруг – «неудачниц», обратившихся к религии.

В ее записной книжке есть и много других имен людей, родных и не очень, близких и далеких, к которым бы надо заскочить, что-то принести, о чем-то договориться или просто сказать что-нибудь ободряющее и поддерживающее.

Чтобы везде успеть, Женя передает редакторскую работу своему заместителю и, вообще, старается не думать о собственных проблемах.

Казалось бы, обычный рассказ из женской прозы, скорее о ремесле, чем об искусстве жить. Нет, не совсем обычный! Скорее из Чеховской прозы – короткий, выпуклый, открытый, но поражающий скрытой глубиной чувства и мысли. Может быть, в этой глубине и следует искать отличие доведенного до прагматического совершенства ремесла от одухотворенного мудростью искусства жизни.

Помогает нам решить эту дилемму сама Женина жизнь, пересеченная несчастьем дикой автомобильной катастрофы…

5

«Водитель Леша, которого Женя ценила за неславянскую точность, приехал на своей старой «пятерке» вовремя, поднялся и забрал чемодан…

Чемодан Леша уже уложил в багажник. И поехали по пустой утренней Москве: ранний рейс хорош был тем, что пробок в такое время не было. Асфальт был влажный, в росе…

Дорога, по Кириллову слову, стелилась скатертью – светофоры впереди, их завидя, переключались на зеленый. Женя посмотрела на часы – с запасом. И еще раз улыбнулась: все было по плану, дела все сделаны, вычеркнуты, и скоро она переведет стрелки на два часа вперед, и десять дней будет жить в другом, заграничном времени, где все течет медленней, и к тому же с этим двухчасовым ворованным запасом…

И ровно по этому месту, по плавному переходу мыслей от загородной жизни к заграничной свободе пришелся удар. С кинематографической скоростью из боковой улицы Правды вылетел красный «ауди», собиравшийся, видимо, пересечь Ленинградку, и влупился в правый бок «жигулей». Но Женя, сидевшая в полоборота к водителю, заметить этого не успела. Машины, крутясь в воздухе, разлетелись от удара в разные стороны. Женя не видела ни смятой красной машины, ни железных развалин, из которых вынимали тело педантичного Леши, никогда не опаздывавшего, ни «скорой помощи», которая увезла ее в институт Склифосовского.

Трое суток она не приходила в сознание. За это время ей сделали восьмичасовую операцию, кое-как сложили разбитые тазовые кости, два раза у нее останавливалось сердце, и оба раза его запускал тощий анестезиолог Коварский… Впоследствии Женя хотела задать ему вопрос: почему он это делает, когда знает наверняка, что запущенный к жизни человек никогда не поднимется, а будет влачить жалкое существование… И ответить бы ей он толком не смог.

Когда после трех суток комы она пришла в себя, долго не могла понять, что произошло. Она даже не вполне понимала, с кем именно это самое произошло. Нет, нет, она помнила свое имя, фамилию, адрес – все эти вопросы ей задали, как только она открыла глаза. Но тела своего она не чувствовала: не то что боли, а даже своих рук-ног. И потому, ответив на анкетные вопросы, заданные из медицинских соображений, она успела спросить, жива ли она… Но ответа не услышала, потому что снова уплыла… Но теперь ей как будто уже виделись какие-то вялые сны, бессмысленные картинки, от которых оставалось чувство пустоты, как от мелькания телевизионных программ…

Через десять дней из реанимационного отделения ее перевели в палату. Кирилл ждал ее в палате, хотя час был неприемный. Он знал, что дела обстоят очень плохо, готовился к плохому, но оказалось все хуже, чем мог он себе представить. Женю он не узнал. Наголо выбритая, с наклейкой на лбу, с худым темным лицом, она нисколько не напоминала себя прежнюю. Небольшая травма головы с сотрясением мозга были лишь незначительным приложением к длинному перечню травм, включая и позвоночную. Ему уже сказали, что жену ждет неподвижность. Но не предупредили, что вместо Жени будет теперь другой человек: мрачный, молчаливый, почти отсутствующий… Она отвечала на вопросы кивком, но сама не задавала ни одного. Ни про издательские дела, ни про старшего сына Сашку, который второй год жил заграницей, ни про своих подруг… Он пытался рассказывать ей, кто звонит, что происходит за пределами больницы. Но ее не интересовало даже то, как они с Гришкой без нее живут, кто покупает еду и готовит… И это Кирилла просто убивало.