Братья Швальнеры - #1917: Человек из раньшего времени. Библиотека «Проекта 1917» Страница 4

– Непременно, непременно поправляйтесь. А как там Полина?

– Госпожа Виардо? Что ж в этом сезоне вернулась на сцену после почти пятилетнего перерыва – смерть любимого перенесла очень тяжело.

Присутствующие скорбно замолчали – всем здесь было известно, что французская певица испанского происхождения Полина Виардо-Гарсиа, супруга известного французского финансового аристократа, долго носила траур после смерти в 1883 году своего возлюбленного, русского писателя Ивана Сергеевича Тургенева. Лиза три месяца назад по настоятельному требованию Ивана Андреича перечитала его «Вешние воды» и «Асю» и была поражена тому воздействию, что оказали на нее эти произведения – она впервые читала их года два назад, не будучи ни в кого влюбленной, и показались они ей чрезвычайно скучными и вообще малопонятными. Теперь же она была поражена той точностью, с какой автор описывает чувства, испытываемые совсем молодыми еще людьми, по отношению друг к другу. Закрывая книгу, она подумала тогда, что писать так может лишь человек, сам перманентно находящийся в состоянии влюбленности, самой живой и горячей.

– Меж тем, – продолжал Чайковский, – голос нимало не изменился, и очень порадовала меня своим исполнением некоторых моих работ.

– Когда же окончите «Моцартиану»?

– Здесь, увы, порадовать нечем – дел столько, да и Париж с его великосветскими настроениями и вылазками так отвлек от работы, – что раньше декабря и не чаю кончить.

Заслышав гостя, компанию вскоре разбавил и градоначальник.

– Петр Ильич, честь имею!

– Здравствуйте, Ваше Высокопревосходительство!

– Оказали-таки честь, вытянули мы Вас!

– Для меня Ваше суаре – как спасение из слякотного Парижа и ледяного Питера. Кажется, только здесь и согреюсь.

– Отчего же вина не пьете? Пейте, замечательное «Шато бель Эвек», прямиком из Франции.

– А я бы, ей-Богу, русской водочки не прочь!

– Как прикажете! Любезный…

Композитор опрокинул маленькую стопку – и глаза его заблестели, засветились излучаемой ими детской добротой.

– Порадуете нынче?

– И сам думал, и руки чешутся. А что сыграть – право, не знаю.

Здесь разномастная публика сошлась в едином мнении. Со всех концов зала послышалось: «Средь шумного бала… Средь шумного бала…»

Композитор сел за рояль – и вскоре из-под пальцев его полетели по всему залу, по всем комнатам, по всему дворцу чудные звуки, в объятиях которых даже самые жаркие споры и распри ненадолго утихли, а самые непримиримые враги умолкли и даже, казалось, ненадолго примирились. Графиня Белосельская-Белозерская пела под аккомпанемент автора, а весь мир замер и внимал музам говорящим:

Средь шумного бала, случайно, В тревоге мирской суеты, Тебя я увидел, но тайнаТвои покрывала черты

Лишь очи печально глядели, А голос так дивно звучал, Как звон отдалённой свирели, Как моря играющий вал

Мне стан твой понравился тонкийИ весь твой задумчивый вид, А смех твой, и грустный и звонкий, С тех пор в моём сердце звучит

В часы одинокие ночиЛюблю я, усталый, прилечь — Я вижу печальные очи, Я слышу весёлую речь

И грустно я так засыпаю, И в грёзах неведомых сплю…Люблю ли тебя – я не знаю, Но кажется мне, что люблю!

…Лиза была преисполнена впечатлениями. И всю дорогу до дома, и после ночью, когда ворочалась в постели и долго не могла уснуть, вспоминала она черты диктатора своего сердца, ловила каждое услышанное сегодня слово, анализировала каждую увиденную деталь. Ей казалось, что за один вечер прожита добрая половина ее жизни, и радовало то, что это не так – и впереди еще долгие ее годы, наполненные красотой и любовью.

Глава вторая «Беседы»

Университет – эта alma mater своих питомцев – должен напитать их здоровым, чистым и укрепляющим молоком общих руководящих начал. В практической жизни, среди злободневных вопросов техники и практики, об этих началах придется им услышать уже редко. Отыскивать их и раздумывать о них в лихорадочной суете деловой жизни уже поздно. С ними, как с прочным вооружением, как с верным компасом, надо войти в жизнь. Когда человека обступят столь обычные низменные соблазны и стимулы действий: нажива, карьера, самодовольство удовлетворенного самолюбия и тоска неудовлетворенного тщеславия и т. п., когда на каждом шагу станут грозить мели, подводные камни и манить заводи со стоячею водою, тогда не будет уже времени да, пожалуй, и охоты запасаться таким стеснительным компасом.

А. Ф. Кони, русский юрист

– …Именно поэтому принцип презумпции невиновности является одним из основополагающих, базовых начал уголовного процесса. Отступление от него недопустимо ни по одной категории уголовных дел, ибо его реализация является основной гарантией соблюдения процессуальных прав обвиняемого. За сим позвольте кончить на сегодня. Всех благодарю!

Дружными аплодисментами проводил зал Анатолия Федоровича Кони. В этот час в Университете уже никого по обыкновению не было – учебные занятия давно окончились, и только некие радетельные студенты собрались на факультативное занятие к любимому своему профессору уголовного процесса. На улице было темно – конец февраля давал о себе знать, и только несколько окошек на втором этаже университетского корпуса светились в этот поздний час. Хотя не такой уж он был и поздний – было всего-навсего шесть часов. Иван Андреич следил за часами – скоро ему предстоял урок в доме Светлицких, и потому он немного спешил, но не мог полностью отказать себе в удовольствии послушать речь любимого профессора.

Как водится, после окончания лекции Бубецкой подошел к Анатолию Федоровичу.

– Профессор, Ваше сегодняшнее углубление в историю было просто изумительно, – взахлеб говорил прилежный студент. Кони одобрительно смотрел на него, временами смущенно улыбаясь и отводя глаза в сторону. – Однако меня интересует вопрос о Вашем отношении к делам террористов?

Кони посерьезнел.

– Для меня это такие же уголовные дела, как и все остальные. Почему Вы их так выделяете и что именно в судопроизводстве по ним Вас так интересует?

– Дело в том, что выделяю их не я, а скорее общественное мнение. Среди ряда ученых-криминалистов – именно по причине возросшего общественного вокруг них резонанса – бытует точка зрения о необходимости усеченного доказывания по данной категории дел, и, как следствие, отказа от действия презумпции невиновности…

– Вот это-то и страшно. Это то, о чем я говорил накануне на балу у Лорис-Меликова. Вмешательство государственной политики в любую из сфер общественной жизни, в том числе и в правосудие, всегда чревато субъективизмом, который недопустим в уголовном судопроизводстве.

– Не хотите ли Вы высказаться на эту тему публично?

Кони улыбнулся.

– Я, Иван Андреевич, последние лет десять уж только тем и занимаюсь, что высказываюсь на эту тему публично. И ничего, кроме проблем, не заработал. Но не это меня страшит. Меня страшит скорее опасность быть неуслышанным.

– Непопулярным?

– Нет, именно неуслышанным. Обществу и государству выгодна сейчас обратная занимаемой мной позиция, потому все мои выступления могут означать лишь сотрясание воздуха. Так что пусть каждый занимается своим делом – я буду читать Вам лекции, а народовольцы пусть отстаивают точку зрения относительно террора со своих позиций.

– Но говорить надо, обязательно надо, Анатолий Федорович! – не унимался Бубецкой. – Молчание сейчас, в такое время подобно разве что…

Он не успел договорить – карманные часы заиграли в его жилете незамысловатой мелодией Штраусова вальса, и Иван Андреевич вспомнил ос врем вечернем долге.

– Вам, как я вижу, пора. Давайте продолжим послезавтра, у меня будет время после занятий.

Бубецкой улыбнулся и крепко пожал на прощание руку своего учителя.

В это время в доме Светлицких все ждали появления дорогого гостя. Лиза вернулась с занятий еще днем, успела подготовить все уроки и теперь ей предстояло повысить уровень своей грамотности tet-a-tet с Иваном Андреевичем. Но не прививки знаний по русской словесности с таким нетерпением в сердце жаждала она наедине с собой в своей комнате – а свидания с тем, кто, пока по непонятным ей физиологическим причинам, столь много места занимал в ее голове.

Он же стал предметом и вечернего обсуждения в гостиной – его дальнейшая судьба занимала сегодня Дмитрия Афанасьевича и его супругу.

– Как ты находишь, mon ange, – говорил глава семейства, – как далее сложится судьба Ивана Андреевича?