Анатолий Курчаткин - Поезд Страница 4

Все, однако, получилось само собой. И поднялись, и прошли, и заняли. И, как теперь понимал мужчина, иначе не могло быть. Просто настала их пора сесть в поезд – и кто мог помешать им в этом? Если билеты на руках, а поезд останавливается перед тобой, двери распахиваются, и проводники выходят из тамбурной тени в готовности впустить тебя внутрь…

Как они были счастливы оказаться в поезде! Как жадно вглядывались в проносящиеся за окном пейзажи, которых из будки стрелочника никогда бы не увидели. А сколько у них было друзей! Ходили из одного купе в другое, и приходили к ним, толклись шумной толпой в коридоре, так что даже тот первый проводник-усач, когда ему случалось проходить мимо, не решался сказать ни слова замечания.

– Пойди прогуляйся, отоварься чем-нибудь на обед, – извлек мужчину из воспоминаний о прошлом голос женщины. – Развеешься ко всему прочему.

Мужчина открыл глаза. Нет, прогулка за продуктами вовсе не могла доставить ему радости. Суррогат действия, пустая мышечная активность, не дающая душе ровным счетом ничего.

Но препираться с женщиной не хотелось. Да и кому-то в конце концов нужно было сходить «отовариться».

– Давай прогуляюсь, – согласился он.

– А я, пока ты ходишь, постираю белье, – сказала женщина. – А то совсем грязное стало, давно пора постирать. Постираю, да?

– Постирай, конечно, – равнодушно благословил ее мужчина.

Дорога за продуктами пролегала через ресторан. Последнюю пору проходить через ресторан было все равно что протаскивать себя через строй. Раньше мужчина и женщина нередко позволяли себе обед в ресторане; не то чтобы они были его завсегдатаями, но именно что позволяли. Однако уже довольно изрядное время они не могли разрешить себе его посещения. А в нем все больше и больше становилось незнакомых лиц, прежние знакомые, практически, исчезли, и когда проходил за продуктами, хозяева столов все как один вперивались в тебя взглядами, провожали из конца в конец, на обратном пути внимательно изучали содержимое твоей авоськи, и всегда взгляды эти были недоуменно-недоброжелательны и даже враждебны. Словно ты безо всякого права вторгся на чужую территорию и странно, что не осознаешь этого. Впрочем, ресторан и в самом деле сделался как бы особой территорией: в нем теперь сидели вот уж точно что завсегдатаи – одни и те же люди из раза в раз, и удивительным образом все они были похожи друг на друга: хмуро-подозрительным выражением лиц, неизменным взглядом исподлобья, – казалось, они готовы в любую минуту вскочить и ударить тебя.

И сейчас, прежде чем растворить дверь в ресторанный зал, мужчина мгновение постоял перед нею, внутренне собрался, как бы взнуздал себя, натянул струной – чтобы пройти сквозь этот строй с деревянным бесчувствием. Рычажная ручка поддалась нажатию руки, дверь отплыла в сторону, и мужчина шагнул внутрь.

К его удивлению, ресторан оказался тих, пуст, зал его зиял едва не такой же провальной тьмой, как та, что стояла за окном. Она не была такой же из-за горевшей на одном из столов в середине зала большой настольной лампы под широким зеленым абажуром; лишь этот стол и был занят – тускло освещалось несколько лиц, ходили над тарелками руки с поблескивающими ножами и вилками, раздавался легкий стук металла о фарфор, позванивал хрусталь, гудели негромко голоса.

Замечательно, подумал мужчина обрадованно. Темнота – это ему было на руку. Кто бы и как на него ни глядел, он будет невидим для них, недосягаем для их взглядов, – только звук шагов, и ничего больше.

Он двинулся по проходу между столами, но успел сделать каких-нибудь три шага, – откуда-то из темноты вынеслась вдруг, обдав бурным дыханием, большая жаркая масса. Мгновение – и правая рука мужчины оказалась завернута за спину, да так, что его согнуло пополам, а изо рта вылетел хриплый судорожный вскрик.

– Кто такой?! Что надо?! – обжигающим кипятком прорычала масса над ухом.

– Вы… вы!.. Я… Вы что!.. Отпустите!.. – забился мужчина.

– Я тебя сейчас отпущу! – было ему ответом, и руку мужчине завернули так, что из него снова вывалился безобразный клокочущий крик и он перегнулся в поясе едва не до пола.

– Кто там? Что ему нужно? Как он прошел? – услышал мужчина – и понял, что это спрашивают те, из-за стола.

– Я… как обычно… за продуктами… – сумел он выдавить из себя.

За столом дружно грохнули. Смех был кичливый и издевательский.

– За продуктами он! Похавать захотел! Обнаглел вконец! В дурачка играет! – доносилось до мужчины.

– Ну-ка подволоки его сюда поближе! – выделившись из других, приказал затем чей-то голос.

Масса, пригибавшая мужчину к полу, поддала ему под зад коленом, одновременно отпустив завернутую руку, и мужчина полетел вперед, заперебирал ногами, стремясь удержаться, не упасть, но не получилось, и он так, с маху, рухнул перед столом на пол, ударившись о него лицом. Лицевые кости тотчас отозвались на удар горячей болью, в носу словно бы просквозило, и мужчина почувствовал, как наружу из носа хлынуло.

Вытащив руку из-за спины, он оперся обеими руками о пол, встал на колени, закинул голову назад и зашарил в брючном кармане, отыскивая платок.

– Что вы сделали!.. – глухо промычал он в ослепительную тьму перед собой.

– Сейчас еще получишь, – коротко ударили его сзади в затылок, так что голова мотнулась вперед и кровь, рванувшись из носа обильной струей, забарабанила перед мужчиной об пол.

– А, знаю его! – услышал мужчина чей-то голос.

Он, наконец, сумел вытащить из кармана платок, зажал нос и попытался сфокусировать зрение, чтобы увидеть сидевших за столом. В конце концов ему это удалось.

Их было человек пять за столом. Или шесть. Точнее мужчина посчитать не мог. Это были проводники. Все в форме, в галстуках, только по случаю трапезы кто расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, а кто и пиджак. Один из этих пятерых или шестерых был проводник его вагона. Это, конечно же, он и сказал, что знает мужчину.

Мужчина ощутил, как его прошило радостью.

– О, это вы! – воскликнул он. Из-за того, что приходилось зажимать платком нос, вышло у него это довольно невнятно. – Что тут такое? Что происходит? Я за продуктами…

– Заткнись! – оборвал его один из сидевших за столом. Может быть, тот, что приказал подтащить поближе. – Не гундось. Что, не знаешь, что продуктами в поезде больше не торгуют?

– То есть? Как это? – заспрашивал было мужчина – и смолк. Его сковал страх перед новым ударом по затылку. Ведь ему было велено заткнуться.

За столом в несколько голосов всхохотнули.

– Ну ладно, ладно, что смеяться над человеком, – увещевающе проговорил знакомый голос проводника из вагона мужчины. – Не знал! Не сказал ему никто. А радио не слушал. Забыл включить. Или испорчено.

– Испорчено? – прекращая смеяться, сурово вопросил мужчину из-за стола один из проводников.

– Или не включено? – перебивая его, спросил тот, что приказывал подтащить поближе, а потом – заткнуться.

– Не включено, – подтвердил мужчина.

– Это почему?! Должно быть включено! Кто разрешил выключить?! – разом с возмущением проговорило несколько проводников. У одного от возмущения рука с ножом даже вскинулась вверх – словно он собирался броситься с ним на мужчину.

Тот, что велел мужчине заткнуться, видимо, старшинствовавший у них, а может быть, и бывший начальником поезда, медленным тяжелым движением повернулся в сторону проводника из вагона мужчины.

– Ты как следишь? – с этой же тяжелой медлительностью, что была в его движении, проговорил он. – Почему у него радио выключено?

– Не доследил, – тотчас отозвался проводник из вагона мужчины. На выдохе, с покаянностью, с интонацией самобичевания. Он опустил руки с ножом и вилкой по обеим сторонам тарелки, вытянулся над нею как бы по стойке «смирно». Губы у него подобрались, в глазах стояло выражение осознания своей вины. Искреннее и прочувствованное.

Старшинствовавший, а может быть, и начальник поезда, подержал на нем свой тяжелый взгляд еще и снова повернулся к мужчине.

– Почему выключаешь радио?

– Голова болит, – сказал мужчина.

– От чего, от радио?

– От радио, – подтвердил мужчина.

– А таблетку от головной боли принять?

– Зачем же таблетку, когда можно просто выключить, – прогундосил мужчина. Он почувствовал, кровь остановилась, отнял платок от носа, а следом обнаружил, что по-прежнему стоит на коленях и так, коленопреклоненно, разговаривает с ними. Словно какой-нибудь раб. Его мигом подняло с коленей, было мгновение – опахнуло страхом: снова заломят руку и снова бросят на пол, но этого не случилось, и его опахнуло новой волной радости. – Просто выключить – и никакой головной боли, – с этой радостью подтвердил он свои предыдущие слова.

Старшинствовавший за столом, бывший, возможно, начальником поезда, повернул голову к проводнику мужчины и, морща губы, покачал головой: