Татьяна Иванова - Сестры Кавалеровы Страница 4

– В Хабаровском крае? – съязвила я (довольно бестактно, но Александр, к счастью, не понял).

– Нет, в Москве. Пошли мы с ней в больницу. Погоняли нас по анализам и прочим диагностикам, навыписывали таблеток – толку никакого. Спрашиваю, почему не помогает, мне в ответ: «Вашей маме сколько лет? Девятый десяток? Так чего же вы хотите?» Вот так относится к старикам советская медицина.

Я хотела было сказать, что советская медицина в муках испустила дух лет двадцать назад, но промолчала. Какая бы ни была у него идеология, но речь идет о маме. Это горе, и горе особое – ждать неизбежного, бодро уверяя старого человека, что он будет жить вечно.

– …Стариков просто истребляют, а дети? Посмотрите, кого рожают наши женщины. Половина – уроды, через одного – дебилы, пятьдесят процентов – больные и недоразвитые!

Половина? Через одного? Зарапортовался мужик…

– И ведь никто ничего не делает! Никто, похоже, не хочет иметь здоровых и умных детей. Наверное, боятся, что они вырастут и родителей своих того-с с парохода современности!

Эге, да дело зашло далеко. Хотя как посмотреть. Преувеличивает, конечно, может быть, просто у наших детей другие проблемы. От нас, помнится, родители тоже были не в восторге. От Вики, кстати, мой папочка до сих пор просто в депрессии. Так что если отбросить излишние эмоции…

– Ну хорошо, а есть какие-то способы? Что-то можно сделать?

– Конечно, можно! И способы есть, и узнать каждый желающий об этом может. Но – не хотят! Гораздо приятнее и легче стонать и жаловаться на весь мир. Конечно, система будет всячески мешать появлению мыслящих людей, и надо понимать, что впереди – борьба. Но жизнь вообще не для слабаков! Вы согласны со мной, Надя?

– М-м… в какой-то степени…

– Совершенно верно! Я прекрасно вас понимаю. Борьба – не женское дело, для этого в природе есть мужчины. И долг настоящего мужчины – оградить свою женщину от бед и проблем.

Александр встал, подошел к окну. Пробормотал: «Красиво тут у вас…», поправил штору движением резидента, провалившего явку, и повернулся ко мне.

– Надя, спасибо вам огромное за чудесный вечер. Нечасто выдается такое – тишина, покой, красота. Буду прощаться, время уже позднее.

– Приходите к нам ещё, Саша, – сказала я почти искренне.

В дверях Александр обернулся. Я протянула руку, он аккуратно поднес её к губам, не сводя с меня глаз.

– Спасибо вам, Надя…

Когда за ним закрылась дверь, я долго не могла понять, что я испытываю: сожаление или облегчение?

Пришёл отец. Одобрительно улыбнулся, бросив взгляд на натюрморт на столе, но ничего не сказал.

Накормила отца. Позвонила Антону, сквозь рёв музыки поняла, что он в клубе с друзьями, посуда подождет до завтра, спать, спать! Но что-то не засыпалось. Как-никак сегодня у меня в жизни впервые за последние лет десять было что-то новое…

Мужчина ухаживает за женщиной – на этом ведь и держится род людской, и только для меня это запредельное событие. Как будто я – исключение какое-то. Эта сторона жизни определённо прошла мимо меня. Ну почему??? Сколько себя помню, всегда делала то, что надо – начиная с первого класса училась, училась и училась. Серебряная медаль, красный диплом… Такой многообещающий старт – и такой невзрачный результат.

Да о чём это я? У меня всё классно! Всякие болезни моего Антошку обошли стороной, меня, слава богу, тоже. Квартира есть, зарабатываю неплохо – нам хватает. Плохие компании, наркотики – чур меня, чур! Антошка даже не курит! Учится хорошо! Ценить надо, у многих всё не так благополучно. А то ведь судьба и отнять может это благополучие. За неблагодарность.

Я осознала, до чего у меня всё замечательно, и почувствовала себя в полном шоколаде. Правда, шоколад оказался горьким. Я же не хочу ничего необыкновенного вроде замуж за олигарха, Нобелевской премии, славы кинозвезды. У меня нет обыкновенного женского счастья. А если внимательно и трезво посмотреть прямо перед собой, скоро не будет многого из того, что есть. Впереди ждут одни потери. Они уже здесь, столпились на лестничной площадке, докуривают последние сигареты и посматривают на часы. Вот-вот позвонят в дверь, и попробуй не открой…

Всё началось с того, что пресловутое счастье в личной жизни вскоре после свадьбы оказалось мало похожим на счастье, как я его себе представляла. А после рождения Антошки оно и вовсе полиняло и выцвело. И однажды я просто не обнаружила его дома. Оставалось только взять ребёнка и уйти – благо было куда. Отец был даже рад, а мама глубоко мне сочувствовала. Жизнь разведённой женщины представлялась ей безрадостной и бесперспективной. Как будто жизнь замужней лучше…

Я, конечно, переживала. Слёз пролила целое ведро. Однако со временем поняла, что не стоил мой бывший этого ведра – и чайной ложки не стоил. И вот когда я это поняла, жизнь моя пошла ровно и хорошо.

Антошка маленький был такой славный. Как он морской бой устраивал в ванной. Как мы смеялись, читая «Старика Хоттабыча». Как он клал возле своей постели игрушечное ружьё – «против привидений». В школе всё плохое к нему как-то не приставало. И наше будущее казалось светлым и спокойным несмотря на то, что в стране одно за другим пошли потрясения разной силы. Антон закончил школу уже не просто в другой стране, а даже в другом мире. Он – человек другой цивилизации, человек будущего, каким бы оно не оказалось. У него другие интересы. Хранятся они в основном в компьютере. Перед сном он проверяет почту. Проснувшись утром, он снова проверяет почту. Придя из института, он включает компьютер и залезает в «аську». С кем он там общается – тайна, покрытая мраком. А вечером наступает очередь последней версии «Квейка». На весь дом гремят взрывы, с жуткими воплями дохнут монстры. Вот и вся видимая часть его жизни…

А я – человек советского прошлого. Конечно, стараюсь не отстать «навсегда», но компьютер, Интернет – для меня всего-навсего инструмент. Необходим на работе и полезен в жизни. А для Антошки это среда обитания. Там проходит вся его жизнь, совершенно от меня скрытая. В общем, сын мой, наверное, хороший парень, но мне об этом ничего не известно. Ему просто не о чем со мной говорить. Вот закончит институт, пойдёт работать – и я буду совсем ему не нужна. Разве что для домашнего хозяйства. Ведь обед на столе не создашь щелчком мыши. И чистая рубашка в шкафу таким простым и приятным способом не появится…

Молчаливая прислуга – вот моё будущее во всей красе, пока возраст и здоровье позволят. А что потом – представлять себе не хочется. Маме здоровье отказало рано, как-то сразу и насовсем. Сколько мне осталось до этого возраста? Лет десять примерно. Так жалко стало маму и себя, и слезы сами собой полились, как в детстве. И Вику стало жалко, и Женьку, и Антошку, и Мишку, и Кирюшку… Один мальчик как-то сказал: «Мне жалко всех людей, потому что они умрут».

И тут ко мне на одеяло бесшумной, хотя довольно увесистой тенью запрыгнул Тимоша, потыкался в лицо носом, замурлыкал, стал слизывать слезы язычком… Милый котик, добрая душа, спасибо тебе. Что это я, в самом деле, какие мысли себе позволяю! Прям никто не узнает, где могилка моя. Впереди ещё лет десять вполне приличной жизни, за это время много чего может произойти, вплоть до чуда какого-нибудь. Любовь, конечно, уже не для меня, поздновато-с. Романчик какой-нибудь для разнообразия ещё можно.

А вот и замок щелкнул, тихонько скрипнула дверь. Слышно, как Антошка снимает кроссовки и в одних носках пробирается в свою комнату. Всё. Отпустило и отлегло. Счастье – это когда все дома и все спят.

Когда через несколько дней позвонил Саша и предложил съездить на Кавказ «в одно чудесное место», я согласилась. Это, конечно, не значит, что я готова дать первому встречному, потому что второго встречного может и не случиться. А Саша – мужик ничего, из себя видный (даже более чем), образованный и не алкаш. Уже немало. Кроме того, мне, самостоятельной взрослой женщине, никто не указ, да и, глядишь, понравится…

Саша обещал показать всякие горные чудеса и тайны. Я так любила всё это в те времена, когда ждала от жизни многого, в основном хорошего и даже прекрасного, да и в походы ходила затем, чтобы это хорошее и прекрасное однажды встретить.

Отец поддержал идею с несколько подозрительным энтузиазмом. Антошка как-то неопределенно повёл глазами и произнёс нечто нечленораздельное. Видно, прикидывал: с одной стороны, они с дедом остаются на хозяйстве и заботиться о себе придется самим, а с другой стороны открываются широкие просторы для личной жизни. Правда, личной его жизни я никогда не препятствовала – хотя бы потому, что ничего о ней не знала. Какие-то девицы мелькали в отдалении, но до знакомства с родителями ни разу не дошло.

От сестёр я секретов не держу, но что-то не хотелось мне говорить о предстоящей поездке. Однако пришлось.