Александр Котляр - Принцип нечетности тапка Страница 4

Заждан конвульсивно задёргал замерзшими ногами.

– Колибри, хищные птицы, дверь клювами, как пулями, пираньи атакуют с воздуха, – шептал он, досматривая сон.

– Когда мёрзнут ноги, снятся батальные сцены, – со знанием дела объяснил Шелег. – Скоро проснётся от укуса пираньи.

И действительно, Заждан потянулся к ноге, пытаясь сорвать с неё впившуюся рыбу.

– Люстра на месте, значит я дома, – бормотал он. – Но тапок… его же утром всегда прибивает к земле…

В комнату вошла Хана. Она держала на руках Малыша. По-женски внимательная к мелочам, она сразу заметила тапок и Творога, и закричала Заждану в ухо:

– Ты что во сне творишь? Почему над тобой тапки летают?

– Не тапки, а один тапок. Он уже с неделю там висит, – солгал Заждан.

– И сбежали от Заждули и носки, и башмаки, – прокомментировал, ухмыльнувшись, кот.

– Это кот, это все он, и ещё издевается, животное, – закричал Заждан в бешенстве и соскочил голыми ногами на холодный пол.

– Я тебе говорил, что мирно это не кончится, – сказал Шелег Мышу. – Непротивление злу насилием представляется мне в современном мире утопией, и я не подумаю подставлять свои мохнатые скулы под пощечины этого терминального представителя эволюции.

– Ты слишком научно про него сказал – “терминатор эволюции”, – не согласился Мыш. – По-моему, это не более чем ленивый примат, потерявший палку.

Тем временем “терминатор эволюции” метался в поисках швабры для умышленного нанесения Шелегу тяжких телесных увечий. Ноги нестерпимо мерзли.

– Вот она, шваброчка, длинноручечка. Из липы, из прочного деревца, – обрадовался Заждан. Он воинственно ткнул ручкой швабры в мнимую плоскость, и… тапок сдвинулся.

– Ему удалось шваброй проникнуть в альтернативное пространство. Это противоречит закону некасания запараллеленных систем, – прокомментировал мудрый Шелег. – Забавная у нас квартирка. Здесь не соблюдается ни один из принципов устройства пространства и времени. Выходит, правы были классики, полагая, что апокалиптическую реальность можно построить в ограниченном пространстве, и не важно, страна это или квартира.

– Я часто не понимаю смысл сказанного тобой, – Мыш заискивающе шевельнул хвостом. – Слова по отдельности понятны, но в мысль не складываются.

– Хана, я не понимаю, что здесь происходит? Почему тапок не спускается, почему наверху тараканы? Это страшно: может, это предвестники войны или революции? – в испуге лепетал Заждан.

– Не бойся, параноик, всё по сценарию, низы ещё могут, хоть верхи, похоже, уже не хотят, – сказал Шелег, посмотрев на Творога.

Творог беспокойно елозил лапами по мнимой плоскости, пытаясь забраться на уходящую швабру. Таракан хитином чуял, что это – его последний шанс. Превозмогая силу гравитации, он вскочил на ручку и пополз к Заждану. Истошно закричала Хана. Она панически боялась насекомых.

– Тараканы атакуют с воздуха! – орал Заждан. – Сговорилась живность! Сейчас всех повывожу! А ты не надейся на гуманную инъекцию, ты её не заслужил, – повернулся он к Шелегу. – Зачем тратиться на ветеринара? Мыло, верёвка, две минуты истерического мяуканья, потешные конвульсии и набьём тебя опилками. Будешь, вместе со мной без воплей смотреть в телевизор. Я тебя мордой к экрану поставлю! Понял, болельщик?

Глава 3

Они рядом, когда нас нет

Заждан намыливал многофунциональный канат, на котором Хана втайне от мужа изредка сушила бельё.

– Я теряюсь в догадках, это он для меня мылит или сам будет, – сказал Шелег Мышу. – Неустойчивая в психическом отношении особь. Никогда не знаешь, с какой целью мылит канат. Слушай, а может его сдать, ну… позвонить в службу спасения и сказать, что он лишает своё тело жизни?

– Рационально придумано! Съест прощальный обед в семье и отправится в приют, – согласился Мыш.

Хана, как будто услышав Мыша, позвала Заждана обедать. Шелег уселся на люльку и мечтательно промурлыкал Малышу:

– Твоего биологического отца скоро увезут в приют. Ему там будет хорошо, намного лучше, чем здесь, с нами. О нём будут заботиться, кормить три раза в день с ложечки, гладить по голове. Ты же любишь, когда тебя гладят, Малыш? Он тоже любит, но остро недополучает этого в семье. А там им будут заниматься специально обученные люди, люди, знающие, как сделать ему хорошо. Они будут рассказывать ему сказки, не такие, как я. Мои сказки ему не нравятся. А от их сказок он будет плакать, смеяться, в восторге подбрасывать больничный колпак. В твоей жизни уход отца мало что изменит, он ведь не рассказывает тебе сказки. Другое дело если бы вдруг не стало меня. Малыш, хочу открыть тебе интимную тайну: если бы я не был котом, то твоя мать, несомненно, ушла бы от него ко мне. Ты бы тогда стал мне приёмным сыном. Но, на твоё несчастье, этого не произойдет. В обществе так много абсурдных ограничений. Могу тебя уверить, Малыш, что ни один работник ЗАГСа не пойдёт на то, чтобы в анкете твоей матери в графе имя и фамилия мужа записать «Кот Шелег». А звучит, кстати, очень благородно – Кот Шелег.

– Ты уже позвонил в службу спасения? – спросил Мыш.

– Забыл, заговорился тут с Малышом, пора звонить, – и Шелег набрал номер.

– Здравствуйте, – сказал кот диспетчеру, пытаясь придать голосу паническую нервозность. – Да, повторно, он опять намылил канат. Если вы срочно не приедете, его может с нами не стать. Только, пожалуйста, не присылайте пожарных, он боится огня и предпочитает повешение сожжению. Говорит Хана Шницельфильд. Да жена, уже пятнадцать лет с ним, как по острию ножа. Приходишь с работы и сразу – в ванную, в надежде на худшее! Разве так можно жить?! Вот и сейчас – рецидив, приезжайте скорей, он уже… уже…

Шелег вошёл в роль и стал в истерике рвать когтями шнур, потом отскочил от телефона и сказал Малышу:

– Скоро за твоим биологическим отцом приедут. Ты увидишь много незнакомых лиц. Эти люди никогда раньше не приходили к нам в дом, и, я надеюсь, больше не придут, это одноразовые люди, люди-памперсы.

Заждан лежал на диване с полузакрытыми глазами и сосредоточенно следил за процессом переваривания куриных котлет.

– Смотри, как безмятежно люстру созерцает, – обратился Шелег к Мышу. – Но ждать осталось совсем недолго, скоро люстра сменится для него вытянутыми неоновыми лампами, а классический набор нижнего белья – белой пижамой.

– Слушай, а давай, пока машину ждём, поиграем в кошки-мышки, чтобы время помучить, – предложил Мыш.

– Давай, а как в нас играют?

– Да очень просто. Ты идёшь в кухню за куском сыра, а я притворяюсь неживым, как тогда, помнишь? Ты подходишь ко мне и говоришь: «Бедная, бедная мышка, ещё десять минут назад бегала задорная, скакала, как оводом ужаленная, а сейчас падаль падалью». Потом расстилаешь сыр на полу и перекладываешь меня на кусок.

– Ну, расстелю я сыр, положу тебя, а дальше что?

– А дальше, ты демонстративно отвернешься, и будешь считать до тысячи, только глаза свои кошачьи не открывай. Если будешь считать медленно, я успею вместе с сыром спрятаться в дыру за стенкой и буду там его с аппетитом пожирать.

– А я, что в это время буду делать я?

– Ты будешь ходить по квартире, с задором запрыгивать на холодильник, залезать под диван и приговаривать: «Ай, хвостатый, ах да мышин сын, спрятался, как в лампу древний джин». Вот такая интересная игра в кошки-мышки.

– А кто в неё побеждает?

– Никто не побеждает, это игра не имеет целью насладиться проигрышем друга. Она для тех, кто хочет с интересом провести время, а не потешить своё звериное эго. Я уверен, что ты не из тех, кто получает удовольствие от превосходства над другими, – пафосно заявил Мыш.

– Не из них, – согласился кот. – Но лучше я пойду к Малышу сказки добрые рассказывать, не обижайся, ладно?

– Я не обижаюсь, просто хотелось время с интересом и пользой провести, пока машину ждём.

Шелег вскочил на спинку люльки и пощекотал нос Малыша кончиком хвоста. Тот раскрыл глазищи и засмеялся.

– Ты знаешь, Малыш, сколько сказок рассказано про великих котов? И представить себе не можешь. Есть сказки добрые, а есть злые, некотолюбивые. Вот, к примеру, садистская сказка об унижении говорящего кота, умного и тонкого зверя, привязыванием цепью к дереву. Твоему биологическому отцу эта история нравится. Ты не мог не заметить, как он недвусмысленно на меня смотрит, вертит цепочку от часов и подхихикивает, читая по слогам: «Златая цепь на дубе том…». Но его скоро заберут от нас. Придут люди в белых халатах, посадят в машину и увезут в большой дом без окон и дверей. Я уже вызвал грузчиков, – сказал Шелег расплывшись в улыбке. – Странно, почему их всё ещё нет. Если не приедут через двадцать минут, опять позвоню в диспетчерскую голосом твоей матери и скажу достойно, без истерических ноток: «Он уже висит. Теперь его может спасти только чудо. И вы это чудо нам подарите. У него кроме меня, вдовы, остался ещё маленький ребёнок, ребёнок-сирота. Повешенный должен быть вынут из петли, вынут ради ребенка. Если вы воспитывались в детском доме, если ваши родители умерли задолго до вашего появления на свет, то вы обязаны меня понять». Потом я зарыдаю, зарыдаю так, что твой биологический отец, Малыш, перевернётся на живот. Я уверен, что диспетчер расчувствуется, и реаниматоры в халатах с сетью незамедлительно приедут. А пока у нас есть двадцать минут для сказки. Итак, о чём мы с тобой вели захватывающий монолог? Да, конечно, о жестокой участи кота, кота-интеллигента. О судьбе одарённой, незаурядной личности, посаженной обществом на цепь. О соотношении свободы и необходимости, необходимости быть понятым. А я… я бы сорвал с себя цепь, порвал бы её на звенья и… русалку бы эту, когтями её, чешую с неё вон, – Шелег ощетинился и зашипел. – Посадить на цепь, как собаку, надеть намордник, а сверху, в насмешку, девку чешуёвую. Это даже циничней, чем банки к хвосту привязать…