Артем Калышко - Революция лжи Страница 4

– В этом всем, – с увлеченностью отчаявшегося разъяснял я незнакомой девице, непонятно как оказавшейся рядом, – во всем, что нас окружает, нет совершенно никакого смысла! Все прах, все тлен – и эти столы, и эти стены, и посуда.

Она сидела молча, не перебивая. Я даже имени ее не знал. Слушала ли она меня, или думала о чем-то своем, не обращая внимания на помешанного рядом? Трудно сказать. В глазах все плыло и двоилось. От выпивки зрение превратилось в настолько бесполезное чувство, что полагаться я мог исключительно на слух. А она молчала.

– Все это, – продолжал я, – лишь звездная пыль, волею случая обретшая на мгновение форму. Через секунду она снова обратится в пыль. А эти люди вокруг! Посмотри – они же мертвы! Не сегодня – так завтра они окажутся под землей, и никто и ничто не вспомнит о них. Нас окружают мертвецы! А мы сами? Эх!

Закачав головой, я лихо наполнил рюмку, одним лишь чудом не разбив бутылку.

– Даже сама вселенная против нас, – не иначе, как воскресив в себе Лазаря, ухватился я за прежнюю нить повествования. – Она когда-то исчезнет, перестанет существовать, вернется к пред-начальному своему виду, вернее, к не-виду. И где тогда цель? Где Бог?

Словно Самсон, ухватившийся за колонну дворца, я сжал спинку стула и, прилагая титанические усилия, поднялся на ноги.

– Да здравствует небытие – самая разумная из всех форм существования. Я пью за то, чтобы приблизиться к смерти!

Сидевшая рядом девушка щелкнула зажигалкой. Маленький уголек разгорелся на кончике ее сигареты.

– Ты пьешь, – неожиданно сказала она, – потому что очень хочешь жить.

11. Судьба готовит для меня нечто особенное

Через несколько дней, а может спустя целую вечность – кто разберет – я сумел проснуться в относительном сознании. Достаточном, чтобы воспринимать мучительную реальность.

Запасы алкоголя, которых хватило бы для открытия небольшой рюмочной, невероятным образом растворились в искалеченных тоской глубинах моего я. Это, похоже, и стало решающим фактором в победе над длительным запоем. Ура несгибаемому упорству и отчаянной воле к победе!

Продираясь между рядами бутылок, словно Кортес сквозь девственные леса Америки, я с трудом добрался до незахламленной части комнаты. С минуту звенело так, словно я был в храме Христа Спасителя.

Дождавшись успокоения разъяренного звукового шторма, я принялся за поиски телефона. Найти его было не проще, чем откопать клад без карты и уверенности, что он вообще существует.

Лишь запустив компьютер и отправив, с помощью интернета, сообщение на собственный номер, мне посчастливилось обнаружить искомое.

Несколько пропущенных звонков от родителей, обеспокоенных судьбой любимого сына, не сумели вернуть мне волю к жизни. Цифры, застывшие на часах, не заставили раскаяться о впустую потраченном времени. Но вот дата в календаре произвела совершенно иной эффект. Она вернула меня социуму.

На какое-то время.

Двенадцатое декабря недвусмысленно намекало, что уже через неделю, то есть девятнадцатого, придет срок уплаты за квартиру. Социум, в лице моего арендодателя, ожидал положенной ему суммы денег и был готов напомнить, без всяких стеснений, как неуютно ночевать под открытым небом. Особенно зимой.

Искать штаны, затерявшиеся где-то посреди алкогольного поля брани, мне не захотелось. Я интуитивно чувствовал, что никаких денег внутри их карманов нет и быть не может.

Пришлось задуматься о плане спасения.

После целой вечности напряженной мыслительной работы на истощение, то есть где-то спустя минуту, я сдался. Я сообразил, что погиб. Меня способен был выручить только случайно найденный лотерейный билет с выигрышной комбинацией. Но я ни разу ничего не находил и не выигрывал.

Присев на растрепанную кровать, покрытую неспокойными волнами одеяла, я громко рассмеялся. Судьба, эта неразборчивая в связях девушка, стряпала нечто особенное. Она оставила меня без работы, без любимой, а вот теперь готовилась лишить и жилья. Она забирала все, что человека связывает и крепко обязывает.

Судьба хотела подарить мне свободу!

Я зааплодировал.

12. Революция настроений и чувств

Что делает человек, который готовится обрести свободу?

Он бездействует! Он смиренно ждет, в равновесии с миром и самим собой, блаженного часа.

Я занялся примерно тем же.

Кроме того, чтобы не слишком томиться в процессе смиренного ожидания, мне пришло в голову покопаться в интернете.

Сделал я это без какой-либо определенной цели. Мои освобожденные от малейшей логики скачки от страницы к странице напоминали дрейф брошенного в океане судна. Я не хотел с кем-то связываться, не искал чего-то определенного. Статьи оставались недочитанными, видео и клипы безжалостно закрывались задолго до окончания, а целые вереницы однотипных новостей пробегали мимо, не отпечатываясь в памяти даже отдельными заголовками. Любой берег не выглядел достаточно привлекательным, чтобы сесть около него на мель.

Бесконечные щелчки мыши успокаивали. Спутанное и бессмысленное чередование сайтов было однообразным, но не утомляло. Минуты отсчитывали часы, а мне и в голову не пришло заняться чем-то иным. Интернет оказался золотой клеткой, изнутри которой не были видны прутья. Идеальная, совершенная западня.

Одна, часто повторяющаяся новость привлекла мое внимание. Что-то в ней сумело-таки угодить в дырявые сети бездействующего разума. Мне не сразу удалось сообразить, что именно.

С минуту я сидел над текстом, стараясь отыскать разгадку. Она находилась где-то на поверхности, прямо перед носом. Это напоминало длительные поиски связки ключей, лежащей у тебя в ладони.

Вдруг, в одночасье, внутри меня разорвалась атомная бомба. Я чуть со стула не подпрыгнул от радости. Спасен – кричало все внутри, заглушая любые другие мысли. Это была настоящая революция настроений и чувств.

Новость рассказывала о триумфе отечественной науки, что уже само по себе было порядочной невидалью, вроде замерзающего Нила и снега на плато Гиза. Выдающийся ученый, нейробиолог Антон Борисович Головной, известный своим отнюдь не долголетним, но продуктивным трудом во благо человечества, десятого декабря сего года, то есть два дня назад, получил в Стокгольме нобелевскую премию в области физиологии и медицины.

Еще раз перечитав это предложение, я чуть не пустился в пляс. Судьба просчиталась. Мне не терпелось выставить ее на посмешище.

13. Преимущество, которое у меня есть

Но перед тем судьба все же сумела подложить мне свинью.

Узнать, в чем заключалась работа ученого, я не успел. Экран монитора, превратившийся в любительскую копию известной картины Малевича, на корню загубил эту мечту. Он годился теперь лишь для беспредельного погружения в черноту первобытной ночи, как выразился бы поэт.

Для тех же, кто был равнодушен к поэзии, монитор вообще ни на что не годился.

Лихорадочное и бессистемное нажатие разных кнопок на панели результата не дало. Чертыхаясь и вспоминая людей, канонизированных церковью, я поднялся на ноги и застыл, соображая, что делать дальше. Внезапная мысль, с трудом продравшаяся в измученное жидкими ядами алкоголя сознание, сковала мои конечности.

Только не это.

Потратив несколько секунд на концентрацию воли, я все же сумел приблизиться к ближайшему выключателю. После десятого по счету щелчка свет так и не зажегся. Бумажка с уведомлением о неуплате с немым укором валялась около входной двери.

Разочарование было чувствительным, но недолгим. Приятное воспоминание о нобелевском лауреате Антоне Борисовиче Головном, который спасет меня от бродяжничества, вдохновляло на подвиги.

Вернувшись к парализованному моей безответственностью компьютеру, я схватился за лежащий рядом телефон. Слава аккумуляторной батарее, для работы ему не требовалось, до поры до времени, электричество.

Номер еще одного моего спасителя, который и не догадывался о своей высокой миссии, нашелся довольно быстро.

– Алло? – вяло проговорил хриплый мужской голос на другом конце трубки.

– Здравствуйте, – с трудом сказал я, пытаясь совладать с речью. – Приветствую, Сергей Витальевич.

Сергей Витальевич Грубов был главным редактором второсортного, но все же довольно популярного журнала. Его интересовали политика, шоу-бизнес, светская жизнь, наука, спорт, автомобили и многое, многое другое. Его журнал писал обо всем сразу и, как это часто бывает, ни о чем конкретно.

– Кто это? – не слишком вежливо поинтересовался Сергей Витальевич, который, между делом, ошибочно возводил в добродетели простоватую грубость и бестактную прямоту.

Нас познакомил, несколько лет назад, кто-то из моих коллег – я тогда еще рассчитывал вырасти в настоящего, большого журналиста. Мне пришлось тактично напомнить редактору о давней встрече.

– Ничего такого не помню, – честно признался он. – Чего надо?