Александр Венгер - Затяжной конфликт Страница 4

2. Беседы с Самозванцем

Командир восьмой сотни. О Наполеоне Бонапарте, Александре Сергеевиче Пушкине и других выдающихся деятелях. Обида Виктора Блинова. Потусторонние сны.

Поначалу Максим… как бы поприличнее выразиться?.. слегка офонарел, узнав, что во главе Дружины поставлен Григорий Отрепьев. Да-да, тот самый – Лжедмитрий. Подумалось: сбрендил Архистратиг. Однако на учениях самозванец показал себя человеком решительным и неглупым. За действиями своей армии он следил с невысокого холма. Принимал донесения наблюдателей, отправлял вестовых передать «сражающимся» дополнительные указания.

Отрабатывалось отступление при частичном охвате вражеским войском. Несколько десятков человек потрясали деревянными мечами и вопили перед фронтом и с флангов, изображая неприятеля. Нужно было следить, чтобы при отходе отряд не распался на мелкие группы, вовремя проводить подмену уставших, «раненых» и «убитых» воинов.

Максим записался в сотню, в которой состоял Славка. Их командир на сборы не явился, заместитель назначен не был, и начался большой марлезонский бардак. Само собой вышло, что решения стал принимать Максим, хотя, видит Бог, он вовсе не стремился руководить.

– Ребята, на левом фланге дыра! Смещаемся левее!

– Давайте сменим того изящного паренька, он достаточно пробыл на передовой.

– Первый ряд, отходим чуть быстрее! Еще, еще!

Максимов стиль командования ребятам понравился, и сотня работала на удивление слаженно. По ходу дела выяснилось, что субтильного юнца зовут Петей, здоровенного пьяного детину в футболке с надписью «Пьянству – бой!» – Федей, а хлопца с казацким чубом, приплюснутым носом и глазами навыкате – Лёхой. На общем разношерстном фоне особо выделялся лохматый длинноволосый парень по имени Олег; как стало известно во время перекура – анархист, активист экологического движения и борец за права животных.

На вечернем сборе командиров Максим впервые увидел воеводу вблизи. Маленького роста, ширококостный, он был слегка похож на фотографию молодого Ленина, недавно попавшуюся в Интернете. Рядом с ним околачивался его помощник по прозвищу Толстый Вася, рыжий и лохматый как орангутан, сбежавший из зверинца.

Самозванец сыпал архаизмами, перемежая их жаргоном разных эпох: видать, общался на том свете со всяким сбродом. Был он также не прочь щегольнуть латинской фразой, вставляемой обычно не к месту.

– Ты кто таков? Не припомню тя допрежь сего дня.

– Виктора Блинова не было, я его заменял, – отрапортовал Максим.

– Раздолбая Виктора? Опять, поганец, рамсы попутал! А я гляжу, осьмая сотня ныне подвизалась отменно. – Резко сменив интонацию, он обратился к помощнику: – Зачем не доложил?

– Замотался, простите великодушно. Вижу, всё благоразумно – ну и не стал беспокоить.

В ответ на умоляющий взгляд Васи Максим ободряюще подмигнул: мол, никому не скажу, что ты не удосужился заглянуть на наш фланг и сейчас впервые услышал про отсутствие Виктора.

– Блинчикова – рядовым в одиннадцатую сотню, новенького – сотником осьмой, – распорядился воевода. – Как звать?

– Максим.

– Желаешь стать предводителем осьмой сотни?

– Нет.

– Во шельмец! Хвалю. Ну, не желаешь – твоя воля, а я уже тя приговорил. Dura lex sed lex1.

– Служу Всевышнему! – буркнул Максим. Небесного устава он не знал, но решил, что такой ответ подойдет.

– Служи, служи, – одобрил Самозванец и стал излагать план учений на завтрашний день.

– Ты не обижайся, что он тебя дурой обозвал, – шепнул Максиму Толстый Вася. – Это он так, для порядку.

По окончании инструктажа Самозванец подозвал Максима к себе. Устроил допрос: кто таков, зачем, откуда. Максим, как мог популярно, объяснил род своих занятий. Григорий рассказу о компьютерах не удивился.

– Вон оно как! Теперь-то я уразумел, отчего народ ныне такой бездумный, – кивнул он. – За вас эти ваши изделия думают, а вы уж разучились за ненадобностью. Скоро, глядишь, измыслите изделие, чтобы за вас девок любило – тады и вовсе без хлопот заживете.

Бессемейное положение Максима не вызвало у воеводы сочувствия.

– Это к лучшему, – заявил он. – Коли убьют, то ни вдовы, ни сирот. Даром что опосля Последней Битвы всё одно ничего из прежнего не останется.

Отрепьев сразу проникся к Максиму теплыми чувствами. Этому способствовало расположение приблудной кошки, постоянно ошивавшейся при Лжедмитрии. Она была изящна, аристократична и капризна. В ней чувствовалась благородная сиамская кровь, хотя изрядно разбавленная помойными генами. Григорий называл ее Мариной, безудержно баловал и безраздельно доверял кошачьей интуиции в оценке людей.

В одну из встреч Максим рискнул задать давно вертевшийся на языке вопрос:

– Послушай, почему командовать живыми назначили тебя, воскрешенного?

– По знакомству, – усмехнулся Отрепьев. – Меня Михаил-архангел уже не первый век знает, а вы, первоживущие для него terra incognita2. Оттого и веры вам нет.

– А как получилось, что выбрали именно тебя? Почему, скажем, не Наполеона? Хотя ты не знаешь, кто это…

– Всё я знаю. Я, как вернулся к жизни, читать стал. Разобрался с грамотой вашей безграмотной и принялся за книги – исторические, философические, теологические. Ну, поставь ты Наполеона над русской дружиной – кто ж его басурманский язык разберет?

– Так он что, во французской дружине?

– Ничуть не бывало. Над галлами поставлена Дева.

Максим изумился:

– Дева Мария?

– Ты чего, ума решился?! Дева Жанна.

– А-а-а, Жанна Д’Арк?

– Ну да. А Наполеон твой, Буонапарте, как про это прознал, так напялил треугольную шляпу, поднабрал кой-кого из солдатиков своих – тех, коих в России положил, – и подался к Антихристу. Говорит: «Невместно мне подвизаться под началом у девки». Больно кичливый. А супротив меня он щен неприязненный. До Белокаменной допер, спалил ее к чертям свинячьим, прости Господи, да и драпанул, аки петух обезглавленный, кровию блюющий. Per aspera, да не ad astra3. А я царем на Москве сидел. За то обо мне пиесу написали и поют ее на разные голоса.

Он начал мурлыкать какой-то мотив, дирижируя сам себе обеими руками. Максим усмехнулся, и Отрепьев посмотрел на него неодобрительно. Реплика «Пьеса-то не о тебе, а о Борисе Годунове» окончательно вывела его из себя.

– Коли ты успокоился на том, что заглавие прочел, так о Бориске. А как целиком зачтешь, то прознаешь, что обо мне.

– Да читал я, читал, – засмеялся Максим. – Помню: «Изловить того вора Гришку и повесить».

Григорий возмущенно закричал:

– Не было такого! Наврал последыш Гаврилы Пушкина. Сам-то Гаврила, хотя и лукавый был боярин, да разумный. А этот – балабол без разумения. Сроду я в ту корчму не захаживал, и грамоты царской не зачитывал, и на Варлаама не наговаривал.

Он бы еще долго хаял Александра Сергеевича, но тут прибежал Толстый Вася и напомнил, что пора изгонять бесов.

По закону войны людям надлежало сражаться с людьми, а демонам – с ангелами. Однако будут ли посланцы ада соблюдать закон? На всякий случай следовало научиться отражать их нападение. Начальство организовало тренинг: дружинники по очереди сотворяли крестное знамение, и херувим, изображающий демона, в комическом ужасе отлетал прочь. Кто-то вместо троеперстия сложил кукиш – тоже сошло. Отец Николай благоговейно приговаривал: «Вот что крест животворящий делает!». Инаковерующие в демоноборчестве не участвовали, поглядывали на церемонию подозрительно.

Увлекшись наблюдениями, Максим прозевал приближение Виктора Блинова, бывшего командира своей сотни. Уклониться от встречи уже было невозможно. Блинов – неприятный субъект с харей истощенного хряка, – нехорошо улыбаясь, процедил:

– Давно к тебе подбираюсь, да ты всё ускользаешь. Теперь не увернешься.

– И не пытаюсь, – ответил Максим не вполне искренне. Он и раньше не раз ловил на себе недобрые взгляды Виктора, но счастливо избегал столкновений.

– Что, снюхались с Гришкой, выперли меня, мерзавцы? Тебя – в командиры, меня – за борт? Ну-ну. Думаете, вам теперь счастье выпадет? Не надейтесь. Еще наплачетесь, вспомните Блинова, только поздно будет. – Он оценивающе оглядел Максима и добавил: – Надо бы тебе рожу набить, да не стану.

Плюнул, повернулся и, слегка прихрамывая, пошел прочь. Благородство Блинова объяснялось просто: хоть он и был высок ростом, но не отличался крепким сложением. Спортивная фигура противника подействовала на него отрезвляюще.

Максим разозлился не столько на Виктора, сколько на Самозванца, по чьей вине возникла вся эта галиматья. Но что теперь обсуждать?!

Воевода, хоть иногда и напускал на себя строгость, а поболтать любил. Рассказывал про мерзостную натуру адептов Черного Рыцаря. Вроде, такая в них была ярость, что сдержать ее они не могли. При отсутствии врага дрались между собой, так что иногда даже убивали друг друга до смерти. А еще приносили в жертву младенцев, умерщвляя их с особой жестокостью.