Белый Кит - Галоп моего сердца Страница 4

Нащупав на столе рваную грязную тряпку, Вугар запихивает ее мальчику в рот. Вся тряпка пропитана машинным маслом и воняет бензином. Марк пытается вытолкнуть ее языком, чувствуя тряпку на вкус. Продавец сдавливает челюсти мальчика, заставляя открыть рот шире, и пропихивает тряпку целиком. Марк сдается. Задыхаясь от слез и удушливой вони, он перестает сопротивляться и теперь лишь негромко стонет. Пары бензина начинают действовать. Марк отключается. Толща воды вновь накрывает его. А мужчина продолжает насиловать безвольное, измученное тело.

– Вставай, слышишь, – Вугар наконец недовольно тормошит мальчика и застегивает свои-штаны.

Марк с трудом разгибается и, пошатываясь, оборачивается к мужчине.

– Поднимайся и проваливай! И чтобы я больше тебя тут не видел! – сквозь зубы проговаривает продавец, поднимается и выходит в зал.

Как только мужчина исчезает за дверью, Марк быстро натягивает джинсы и медленно, по стене, ползет к приоткрытой двери. Через щелку он смотрит на Вугара, который сидит на полу и разбирает устроенный погром.

Постояв так пару минут и убедившись, что продавцу действительно больше нет до него дела, мальчик осторожно выскальзывает из подсобки. Он огибает дальний стеллаж, чтобы не попадаться на глаза Вугару, выбегает на улицу и вдыхает свежий воздух.

До дома Марк доходит на автомате, выслушивает мать, орущую о том, что он неблагодарный ребенок и шляется допоздна черти где, опять весь грязный и побитый, съедает свой ужин и отправляется мыться.

Раздеваясь в душе, мальчик замечает запекшуюся кровь на ноге. Он чувствует снова запах и вкус бензина, его тошнит, желудок сжимается, и Марка выворачивает ужином прямо в ванную. Чувство стыда и унижения накатывают на Марка снова. Он забивается в другой конец ванной и плачет.

Через полчаса в дверь стучит обеспокоенная мама и говорит, что мальчику пора выходить и идти спать.

Марк, боясь расспросов матери, послушно вылезает, насухо вытирается полотенцем и идет в кровать, сделав вид, что все хорошо. Накрывшись с головой одеялом, он сначала долго лежит в уютной темноте, а потом не выдерживает и начинает глухо рыдать, уткнувшись в подушку, чтобы не разбудить мать.

Глава 3

Утро начинается с привычного звонка будильника. Марк открывает глаза, сонно потягивается и садится на кровати. Проходит пара секунд и перед глазами Марка вновь вспыхивают перекошенное от ярости лицо Вугара и темная подсобка. Мальчик издает протяжный вздох и откидывается назад на подушку, всерьез подумывая над тем, чтобы притвориться больным и не пойти в школу, а еще лучше вжаться в кровать и притвориться ею. Но мать ведь не проведешь. Марк еще раз грустно вздыхает, встает и начинает собираться на уроки.

Неприятное чувство уязвимости не покидает Марка на протяжении всего дня. Мальчику кажется, что в школе все смотрят на него, хихикают за спиной и показывают пальцем, тихо перешептываясь о случившемся. Но Марк успокаивает себя тем, что никто не может знать.

В классе он почти ни с кем не говорит, а на обеде, усевшись за один стол с тройкой лузеров, вяло пытается поддерживать беседу. Но диалог не клеится, и Марк, устав от бестолковой болтовни, просто утыкается взглядом в тарелку. На предложение прогуляться мальчик лишь отрицательно качает головой.

После занятий Марк в одиночестве отправляется домой. Магазинчик «Мир игр» он проходит быстрым шагом, еле сдерживаясь, чтобы не побежать. В блестящей витрине мальчику на миг видится лицо Вугара, и Марк срывается. Он бежит со всех ног. Отдышаться ему удается лишь дома, за закрытой дверью своей комнаты, в которой он наконец ощущает себя в безопасности.

Остаток дня мальчик проводит, пялясь в компьютер. Он тупо шарит по интернету, не зная, на что бы еще отвлечься. Попавшиеся на глаза диски с играми вызывают у Марка отвращение. Он собирает их и небрежно запихивает подальше в шкаф. Желания резаться в навороченные «стрелялки» у него больше не возникает.

Так проходит неделя, которая сливается для мальчика в единый невыносимо долгий день: тяжелое пробуждение, занудные уроки, на которых Марк старается отмалчиваться и не попадаться на глаза учителям, обеды с компанией ботанов, одинокий путь домой, вечно недовольная мама и бессмысленное сидение за компьютером до самой ночи.

Просыпается Марк в ознобе. Вся простыня под ним взмокла и неприятно липнет к телу. Мальчик пробует сглотнуть скопившуюся слюну, но горло болит так, словно ободрано наждачкой изнутри.

Марк приподнимается на постели и, пошатываясь, пытается встать. Ноги не слушаются.

«Сегодня я точно до школы не дойду, – то ли с испугом, то ли с облегчением думает мальчик. – Даже притворяться не придется».

Мама зовет Марка на завтрак, и он медленно добирается до кухни.

– Мам, я, кажется, заболел, – заплетающимся языком говорит мальчик. – Можно я дома останусь?

– Хватит выдумывать! Садись есть, а потом в школу! – не оборачиваясь, рявкает мать.

И Марк, подперев рукой голову, принимается за еду. Каждый глоток дается с трудом – больное горло саднит. Мальчик делает еще одну вялую попытку убедить мать в том, что плохо себя чувствует, но женщина остается непреклонной. И поэтому Марк, через силу запихнув в себя последнюю ложку каши, встает со стула и идет одеваться. Мама выходит в коридор, чтобы закрыть дверь за мальчиком. Стоя на пороге, женщина приглядывается к сыну повнимательнее и вскрикивает: «Боже! Да у тебя вся щека распухла!», а потрогав ладонью горячий лоб, печально констатирует: «Еще и весь горишь!».

– Мам, но я же, – начинает Марк, но женщина, не дослушав, перебивает: «И чего ты молчал? Сразу сказать не мог, что плохо себя чувствуешь?! Ох, теперь к врачу тебя везти, с работы отпрашиваться…».

– Я ведь…

– Одевайся! Сейчас я соберусь и поедем в больницу, – вновь не дает договорить мама и начинает кому-то звонить по телефону.

Уже одетый Марк устало присаживается на стул в прихожей. Из соседней комнаты слышны шаги суетливо собирающейся матери и ее нервный голос, сообщающий кому-то на том конце трубки, что на работу она не придет.

Через некоторое время Марк вместе с недовольно поджавшей губы мамой выходят из дома. Ожидание автобуса кажется Марку нестерпимо долгими – голова раскалывается от подскочившей температуры, а распухающая щека ноет, не переставая. Поглядев на сына, женщина недовольно цокает языком и говорит: «Иди сядь, а то не хватало только, чтобы ты в обморок свалился».

На ватных ногах Марк отходит от матери и присаживается на прохладную скамью. И как только мальчику удается устроиться, привалившись затылком к спинке, из-за угла показывается автобус.

«Ну что за день…» – угрюмо думает Марк.

Свободных мест нет. Марк сразу оказывается зажат между какой-то бабулей, держащей в руках кучу авосек, и своей матерью. Вдыхая едкий запах бензина, мальчик начинает смотреть через пыльное стекло на улицу, пытаясь и вправду не отключиться от накатывающих приступов тошноты.

– Ну что ж, все ясно, – добродушно изрекает улыбчивый мужчина в отглаженном белом халате, проведя осмотр. – У вашего сына эпидемический паротит, а по-простому – свинка.

– Это опасно? – испуганно спрашивает мать Марка.

– Пока ничего страшного, но… – задумчиво тянет доктор. – Я бы настоятельно советовал полежать мальчику в больнице, дабы избежать осложнений. В его возрасте свинка уже не так легко переносится.

Пару секунд женщина обдумывает услышанные слова, а потом, решив, что оставить сына под опекой врачей больше, чем на неделю, очень даже неплохой вариант, соглашается.

– Ну что, дружок, – произносит мужчина в халате, деликатно дождавшись, когда мать попрощается с Марком и даст ему наставления, – пойдем, я провожу тебя в палату.

Мальчик понуро кивает и плетется за доктором, мечтая лишь о том, чтобы поскорее прилечь. Петляя по коридорам больницы, врач доводит Марка до детского инфекционного отделения и останавливается у двери № 59.

– Вот и пришли, – сообщает мужчина. – У тебя пока только один сосед, так что занимай любую из трех свободных кроватей. Твои вещи мама подвезет, наверное, позже.

– Ладно, – вздыхает мальчик.

– Не унывай, мы тебя быстро на ноги поставим! – ободряюще говорит доктор. – Так что устраивайся поудобнее, а мне пора заниматься делами.

Марк кивает и заходит в палату.

– Федька! – удивленно вскрикивает мальчик, едва оказавшись в комнате. На дальней кровати у окна, незаметной из коридора, сидит, пялясь в приставку, его одноклассник – одна щека толстяка выглядит ощутимо более пухлой, чем другая.

– Марк! – с не меньшим удивлением отзывается Федор. – Я-то думал, мне одному не повезло. Прики-инь, меня всю ночь сегодня рвало, и температу-у-ура, наверное, была 40! Может, даже 46! Но я смог выжить и утром меня положили в больницу…

– Понятно, – говорит Марк, усаживаясь на соседнюю койку. – Мне тоже этой ночью плохо стало.