Олег Веденеев - Жизнь прес-мы-кающихся. Сборник рассказов Страница 4

Он пожал протянутую ему холодную лапку.

– Губернатор. Присаживайтесь, Ванесса, э-э…

…И сразу почувствовал неудобство как всякий приличный, здоровый, полный сил человек, оказавшийся в хосписе с умирающими. Неловко ему было за то, что вот он сидит в уютном кабинете, час назад отобедал с возлияниями, потом откушал кофе со сливками из облитой золотом расписной чашки. После переговоров с африканцами, с которыми всё на бобах, выпьет чайку со своим замом, вызовет водителя, и поедут они на загородную дачу, где их ждут жены, а там рыбалка. («А на выходные махнем в Прагу!») Жизнь полнокровная. («Чего не хватит, пошлем гонцов!») И все у него, включая ганцев, в шоколаде. А тут вдруг Шмаль…

Пауза затянулась.

– Ванесса Карловна, хотите экскурсию по кабинету губернатора? – вмешалась Романова, заговорщически подмигнув.

Был у них такой отработанный приемчик, чтобы снять напряжение перед сложным разговором. Хотя чего уж тут. Интервью этому «Доту» не отличалось острыми вопросами. Так, текучка. («Да они в редакции рады, что вообще сюда попали!»)

Шмаль категорически отказалась от экскурсии. Села в кресло, вынула из кармана ручки, карандаши, блокнот, начала что-то писать. Подобранные бабушкиным гребнем волосы цвета мочалки и ворох пластмассовых браслетов на запястье подрагивали в такт движениям руки. Было слышно, как скрипит шарик авторучки.

Губернатор недоуменно переглядывался со своей пиарщицей.

– Итак, пожалуйста, первый вопрос… – строго сказала Анна.

Шмаль замерла, согнувшись крючком над блокнотом, как спортсменка на старте. Вдруг что-то вспомнила и лихорадочным движением выдернула откуда-то из собственных недр диктофон.

Время шло. Тишина становилась гнетущей.

Романова кашлянула пару раз, но, поняв бесполезность намеков, взяла на себя роль ведущей: заглянула в шпаргалку, прочитала вопрос. Павианович осторожно начал ей отвечать, опасливо поглядывая на странную гостью и думая, что перед следующим интервью обязательно заставит Илону убрать со стола все острые предметы, но быстро увлекся, позабыв о загадочной Шмали. Однако та скоро сама заставила о себе вспомнить, знаками показав Романовой, что у нее закончился блокнот. Удовлетворяя естественную потребность журналиста, ей дали чистой бумаги.

Разбередив красноречие, войдя в раж и продолжая говорить, губернатор встал, зашел со спины и попробовал заглянуть в записи гостьи, но Ванесса Карловна быстро прикрыла их рукой. Тогда Павианович стал нарезать вокруг нее круги, сужая их в диаметре, набрасывая воображаемое лассо и иногда нависая, но Ванесса Карловна ни разу не спасовала – одновременно двигая корпус вперед, при каждом подходе закрывала записи всем телом, иногда почти касаясь носом стола. Это было необычно и интересно…

Через сорок минут все заявленные темы были исчерпаны.

Глядя в стол немигающим взором, Шмаль собрала свои записи и беззвучно откланялась. Щёлк выключаемого диктофона произвел на губернатора гнетущее впечатление, он вдруг потерял алгоритм, превратившись в алмазную иглу на пластинке, принужденную прыгать на одном месте. И этой царапиной на виниле была Шмаль. Павианович говорил и говорил – складно, но все больше напоминая самому себе червячка из советского мультика, поющего на пеньке бесконечную песенку о дружбе. Деревянное лицо Ванессы Карловны оставалось бесстрастным, и это напрягало, даже пугало! Она пятилась от него по-рачьи задом-наперед, заставляя сомневаться и гадать, что этот робот напишет в своем интернете.

– …Ведь пресса барометр общественных настроений!

«Барометр» кивал, вытягивая цыплячью шею, и шаркал ногой по паркету, всем своим видом вызывая предположение, что приборчик-то с порчинкой.

– Не нравится мне это! – мрачно сказал губернатор, когда за Шмалью закрылась двойная, фальшивого бука дверь приемной.

– Все под контролем! – заверила Романова.

Ее глаза лучились солнцем и счастьем.

Без пяти минут четыре в зале приема официальных делегаций, расположенном по соседству, на одном этаже с губернаторским кабинетом, забили барабаны, приветствуя гостей из братской Ганы.

Романова ойкнула и всплеснула руками:

– Чуть не забыла! Список награждаемых журналистов! За вклад в развитие свободы слова! Подпишите, Василий Павианович!

Губернатор сделал вид, что просматривает фамилии.

– Шмаль тоже тут?

Романова кивнула.

– Три минуты, – бесстрастно как автомат напомнила Илона.

Паркер блеснул золотым пером, оставив на документе витиеватое факсимиле.

– Идите, работайте! – притворно строго буркнул красавицам Павианович, скользнул глазом по их выдающимся ягодицам и подумал: «…Хорошо вам! А мне еще с неграми кувыркаться!»

Дауншифт

Вообще-то Святкин был спортсменом, а заместителем губернатора стал, можно сказать, случайно. Когда его спортивная карьера подошла к логическому концу (великий возраст и травмы доконали надежды выиграть хоть что-то у молодых, дышавших в спину и давивших на пятки) он подался во власть. «Чемпион же, не хрен собачий!» Так он думал, принимая это непростое решение. Можно было, конечно, заняться бизнесом или перейти на тренерскую работу. Звали. Но второе было слишком хлопотно, а первое – еще хлопотнее. Вот Святкин и решил пойти по пути наименьшего сопротивления. К тому времени он окончил заочно (за деньги) какой-то вуз, выучив к госэкзаменам его название и, разминая хрустящие корочки новенького, пахнущего типографской краской и клеем диплома, вошел в коридоры власти, где его встретили чин чинарём. Спортивные заслуги, казавшиеся ему прошлогодним снегом, здесь, «в коридорах», вдруг оказались источником бесконечного восторга его новых пьяно-галдящих простодушно-радушных друзей. Но главное, что вымученные ведрами пота побрякушки, чехарда кубково-медальных сувениров, произвели неизгладимое впечатление на руководителя, долго жавшего экс-чемпиону руку. Так у Святкина появилась «рука». Волосатая и пронырливая как акула, знавшая ходы из «коридоров» в тайные «подвалы», где бульдоги рвут друг друга под ковром, выбрасывая трупы на поверхность; имевшая большие планы и потому собиравшая под пальмой растопыренных перлов верных и преданных единомышленников, «членов команды».

Говорят, и камешек на одном месте травкой обрастает. Святкин за несколько лет в министерстве дорос до начальника отдела. Работа ему не сильно досаждала. Болельщики млели от одного упоминания его имени и смотрели в рот. Ну, а с безумцами, далекими от мира спорта, можно было вообще общаться жестами – понимали не хуже ребят из сборной Монголии.

Появилось свободное время, в которое Святкин совершил прорыв в личной жизни. Тут надо пояснить. Раньше, отдавая все силы спорту, Святкин, по совету тренера, не растрачивал себя на пустяки. И… втянулся. Плюс ни грамма алкоголя и ни капли никотина. Так возник хронический сперматоксикоз, возносивший героя на высшие ступени пьедестала. Став чиновником, пробовал развязать, да узелок, видать, был затянут накрепко. Вот и ходил одинокий, розовощекий как китайский мандарин, доводя до исступления, до дрожи, мечтавших отдаться здоровяку свободных сотрудниц своим пышущим тридцатилетним здоровьем.

– Как монах! – пошутил однажды шеф.

– Да ну нах, – отмахнулся Святкин.

Но тот объяснил ему по-нашему, по-простому, что каждому свистку нужна белка, сверчку шесток, а дырке затычка. И не надо быть Сократом, Аристотелем и Платоном, чтобы понять, что ему, Святкину, пора изменить свое семейное положение. И что он, его руководитель, конечно, тоже не Владимир Мономах, но и ему яснее ясного, что пора бы чемпиону остепениться. В противном случае у товарищей сложится превратное мнение и ложное впечатление об ориентации его жизненных ценностей и будет очень сложно доказать, что стрелка компаса показывает куда надо, а налитое яблочко совсем не жаждет стать гомогенизированным пюре.

– Не знаю первых троих товарищей, – сказал Святкин, смотря прямо в глаза руководителю своими ясными голубыми очами. – Но этот Владимир… Как его -нах? Из финансового отдела?

Шеф попробовал объяснить менее красноречиво, но вышло еще более витиевато. Выслушивая тираду, Святкин откровенно скучал. Машинально взял пузырек синего стекла и начал катать его по столу начальника. Небесного цвета колпачок развернулся, и из склянки посыпались фиолетовые в крапинку пилюли.

– Не балуй! – одернул его шеф, сгребая таблетки в ладонь. – …Так и быть, скажу прямо! Есть у меня для тебя один вариант! Не баба, а ягода! Гонобабель! Познакомить?!

– На кой? – удивился Святкин.

– Женись! А я спляшу на свадьбе пасодобль!

Так Святкин прирос женой-красавицей, неизменно притягивающей к себе мужские взгляды. Но это его не смущало. Сознание привыкло рационально подчинять всего Святкина высшей цели, решению сверхзадачи, работе на победу. Ревности здесь не было места, а толстокожесть новоиспеченного мужа, повинуясь могучему закону притяжения противоположностей, с лихвой компенсировалась сверхпроницательностью жены, не перестававшей снимать медовый урожай с лапок бесчисленных поклонников. Сам шеф, изрядно выпив на свадьбе, так смотрел на невесту влажными глазами, что только круглый дурак или аскет вроде Святкина мог не понять, что зритель уже видел эту актрису в кинофильме для взрослых и остался глубоко удовлетворен.