Александр Тарнорудер - Продавец красок (сборник) Страница 4

– С добрым утром, – ласково встречаю я своих первых покупателей, пялясь на три кольца, торчащие из пупка высоко над линией розовых штанов, – чем могу служить?

– Он скажет тебе, что ему надо, – кивает на парня, – а мы краску пойдем выберем, каталог есть?

– Держите, – протягиваю им свою любимую игрушку – веер.

– И можно выбрать любой цвет?

– Конечно.

– Без дополнительной стоимости?

– Да, я могу изготовить любой выбранный оттенок на месте без дополнительной оплаты.

Смотрят на меня и пытаются сообразить, где подвох.

– То есть мы не можем просто купить закрытую банку с понравившемся цветом?

– У нас есть несколько базовых цветов, а остальные мы смешиваем вон в той машине. Мне достаточно кода, чтобы ввести в компьютер, а машина сама сделает остальное.

Мой честный вид и прямой взгляд убеждает их, что все чисто, никакого надувательства. Девушка уже занялась веером, перебирает лепестки цветика-семицветика, то есть тысячецветика. Я поворачиваюсь к работнику и спрашиваю, что ему надо. Судя по списку, он свое дело знает – заказывает полный набор материалов для мелкого косметического ремонта квартиры: очистить, заделать, покрасить.

– Орли, не все ли тебе равно, какой цвет? По мне, так пусть белый будет, – не прошло и трех минут, как у парня кончилось терпение.

– Раз уж та же цена, то хотелось бы выбрать для бабушки что-нибудь покрасивее, белый ей будет напоминать больницу.

– Да ладно тебе, врач сказал, что ей месяца три-четыре осталось.

– Слушай, братишка, тебе жалко? Не можешь старушке спокойно дать умереть, а потом уже деньги делить? Нас наследников всего трое…

– Какой там трое! Ладно еще, что она только внукам дом завещала, так расплодилось-то сколько!

– Орен, ты что, совсем дурак? Ты завещание только что читал!

– Ну, читал. И что?

– А то, что она завещала внукам, живущим в Израиле. А тем, кто уехал – нет.

– Да ты что!? Не может быть!!

– Адвокату позвони. Или звонка жалко?

– Ну… дела!.. И как это я не понял.

– Я уже узнавала в муниципалитете: на участке можно построить дом на пятнадцать квартир, это значит, с подрядчика можно потребовать шесть. Ты только представь – по две новые квартиры в центре.

– Это ж… по полмиллиона на каждого, а то и больше. – Орен со страстью чешет подмышку. Одет он по летней израильской моде в белую майку со штрипками и мятые шорты до колен со множеством оттопыренных карманов. На ногах огромные кроссовки, а на голове бейсболка с лого последней моды.

Эх, думаю, Достоевского бы сюда, только вот помер давно Федор Михайлович, да и не поехал бы он в Израиль – нет в нашей стране легальных казино. Я заканчиваю со списком и подхожу к Орли.

– Grandma's[16], – говорю я ей и показываю нужный лепесток. – Хороший цвет. – Я беру лепесток и прикладываю его к ее розовым штанам, – видите, тот же самый оттенок.

– Уалла-а!! – вопит Орли в восторге, – как ты угадал!? Я на него с самого начала смотрю, только вот сомневаюсь, не будет ли слишком темный.

– Будет светлее, чем кажется здесь, это из-за освещения.

– Давай, гони! – решает Орли, и сразу же направляется к выходу из отдела, – а я сделаю кружок, осмотрюсь.

Она оставляет брата надзирать за приготовлением краски, а я забираю свой веер и иду к машине.

– Сколько надо? – спрашиваю.

– Большое ведро, двадцать килограмм.

– Много, останется же, – вступает Орен, – ты говорил, что всего пятнадцать надо.

– Надо, чтобы осталось, а то при смешивании никогда не получается то же самое.

Хлопец прав, не получается.

– Надо, – подтверждаю, – если еще подкрасить когда понадобиться, то будет запас.

– Да не нужен запас, это так… на время, пока… (Пока бабанька не помрет, – мысленно заканчиваю за него фразу.)

– Знаешь, вообще-то у нас не принято, но я сделаю тебе скидку в три процента.

– На краску?

– На все, ты много купил, – делаю паузу, – только для тебя.

– Ладно, давай двадцать, – соглашается Орен, – только побыстрее, а то мы спешим, нам еще в больницу ехать.

Я подхожу к машине и с важностью жреца начинаю священнодействовать: набираю в компьютере код 6133Р, соответствующий Grandma's. В ответ получаю набор ингредиентов. Их всего два, но лезть надо на самую верхотуру. Приходится идти за лифтом в другой конец зала. Примадонна Шмулик по селектору потребовал бы доставить лифт к нему, но мне до такой наглости еще далеко. По дороге встречаю Орли, заполняющую другую тележку разными мелочами.

– Что, уже готово? – разочарованно спрашивает она.

– Нет, я за лифтом, займет минут десять-пятнадцать.

– Ты не спеши, – Орли покровительственно хлопает меня по плечу, как обычно хлопают Шмулика-Дуду, – я еще не закончила.

Орен в мое отсутствие раздраженно ходит по отделу кругами. Медленно, чтобы никого не задавить, еду в передвижной люльке обратно к себе. В окне под потолком замечаю силуэт вечно бдящего Марципана. Еще через десять минут все готово, и, наскоро обтерев руки (краска-таки воняет и пачкается), я возглавляю маленькую процессию в кассу. Чтобы клиент получил обещанную скидку, я должен лично уведомить кассира и дать ему свою еще девственную пластиковую карточку. Орли со своей тележкой направляется для быстроты к другой кассе.

– Алло-алло! – останавливает ее Орен. – Иди сюда!

– Ну что еще?

– Я получил скидку! Три процента! Мы же вместе, может, тебе тоже полагается.

– Эй, – это он мне, – как насчет скидки и для нее?

– Конечно, – я расплываюсь в улыбке, – такой красивой девушке еще и не то полагается, – делаю ей знак встать за братом в ту же кассу.

Орли цветет, Орен преисполнен сознания собственной значимости – покупательская идиллия. А если посмотреть на ситуацию с точки зрения продавца, то по отношению к своим коллегам я сделал довольно-таки грязный трюк (уроки Шмулика не прошли даром) – вся сумма покупок Орли будет из-за скидки записана на меня вне зависимости от того, из какого закоулка Хоум Центра она это выудила. Для утра буднего дня мой улов весьма не плох – больше тысячи.

После расчета Марциано останавливает Орли у центральной кассы и вручает ей красный купон на пятьдесят шекелей, действующий только в нашем отделении.

– Спасибо, что купили в Хоум Центре! Приходите к нам еще!

Придет, думаю, никуда не денется. За халявные полсотни – хоть на край света.

– Молодец, хорошее начало, – хвалит меня Марципан. – Только не думай, одна удачная сделка еще ни о чем не говорит. Иди, продолжай в том же духе.

– Делаешь успехи? Ну-ну… – Борис поворачивается и бредет в сторону опостылевшего поста у входа в ангар. Я провожаю взглядом его долговязую фигуру. Он до сих пор считает, что я перешел ему дорогу, и не может простить.

Когда я возвращаюсь обратно в отдел, от моего возбуждения не остается и следа. Я принимаюсь отмывать смеситель от краски. Адреналин из моего организма давно улетучился, и я, протирая насухо машину, вспоминаю свой редуктор высокого давления со шпилечным клапаном, который, несмотря на все испытания на надежность и бесконечную наработку на отказ, лишь возмущенно шипел в ответ сжатым воздухом.

Через неделю мы провожаем Шмулика. Вечеринка за счет Хоум Центра роскошью не блещет: на составленных столах батарея всевозможных легких напитков и озябшие за день утренние бурекасы[17].

Шмулик приносит домашний пирог, от которого в считанные минуты не остается ни крошки. На столе появляется одинокая бутылка белого вина, но пьют мои сотрудники слабо, так, дежурный «лехаим» в честь Шмулика. Народ устал и откровенно ждет сигнала разойтись по домам. Вики, запинаясь, читает по бумажке стихотворное посвящение собственного сочинения с потугами на юмор, где обыгрывается образ Дуду. Шмулик кисло и натужно улыбается. Нурит вручает ценный подарок: вычурная ваза, которой дитя малое может испугаться в темноте, но Нурит очень гордится наклейкой модного магазина. Поднимается Марциано, а я думаю про себя: «Сейчас мы окончательно подохнем от скуки.»

– Знаешь, Шмулик, – просто и без затей говорит Марципан, – нам будет тебя не хватать. Мне очень жаль, что ты от нас уходишь, но я тебя понимаю – лучше работать с сыновьями, чем на чужого дядю. Дай тебе Бог удачи во всех твоих делах, а если что, помни – наша дверь всегда для тебя открыта. Я хочу попросить тебя об одном последнем одолжении: давай мы все сфотографируемся на память.

Весь наш небольшой коллектив как будто очнулся от спячки: стащили в одно место все картонные чучела Дуду, чтобы сниматься среди них. Среди Дуду-леса девочки обнимают имперсонатора Дуду Шмулика. Марципан щелкает камерой. Когда веселье и децибелы достигают апогея, Марципан кивает мне головой, мол, поснимай теперь ты. Я беру у него фотоаппарат, а сам он жадно бросается в гущу событий обниматься с девицами.

С завтрашнего дня отдел красок становится моим безо всяких скидок.

Когда из Москвы попадаешь прямо в уездный город N, то испытываешь довольно странное чувство: «…Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…» Почти про нас сказано. Почти, потому что верно лишь про море и про провинцию, а насчет империи… Ну как бы получше выразиться: если судить по времени, уделяемому нам в мировых новостях, то мы – несомненно империя. А поглядишь на наших, не к ночи помянуть, народных избранников – им и бананы собирать не доверишь. В первое время у нас было довольно сильное ощущение попадания в глухую провинцию (только море и спасало), а потом это чувство как-то ушло. Ушло исключительно благодаря Инне: она как в Москве мышей резала, так здесь и продолжает. Лаборатория у них «для тех, кому за сорок», и коренному населению лучше туда не соваться – скормят крысам и морским свинкам. Но не спешите ухмыляться, потому что лаборатория-то принадлежит всемирно известному концерну, и если их акция совершает какой-нибудь замысловатый кульбит в Нью-Йорке, то тянет за собой всю израильскую биржу. И зарплата у Инны, может, и не по высоким технологиям проходит, но квартальные премии и бонусы – как из пушки. У нее даже опции есть, целых сто штук, и я с некоторых пор стал весьма-таки ревниво следить за поведением нашей «народной акции» – как она на доллар упадет, так я наглядно вижу, что у моей будущей машины открутили колесо.