Роман Воликов - В ожидании революции Страница 4

– Бродский, – сказал он. – При жизни был осужден за тунеядство, умер в эмиграции, в Америке.

– В России любят мёртвых поэтов, – сказал брокер. – Живые поэты доставляют слишком много неудобств.

Пармские банки отказали дочке в открытии счёта, потребовав множество дурацких справок из Москвы. Он отправил Алисе в несколько приёмов сто пятьдесят тысяч долларов через специализированную почту.

– Когда ты приедешь? – спросила дочка по скайпу.

– К Новому Году, ласточка, – сказал он. – Есть ещё разные организационные вопросы.

Юле он сначала хотел позвонить и попросить её вместе с сестричкой голыми встать раком на коврике перед входной дверью в квартиру, предварительно вставив в зад по свечке. Как только исполнят пожелание, он тут же привезёт обещанную сумму. Но, усмехнувшись, признал, что эта мальчишеская выходка слишком напоминает сцену из пошлого порнофильма, и просто поменял телефонную симку. «В конце концов, квартиру она заслужила», – подумал он.

Тридцатку он отложил в сторону, а на пятьдесят тысяч долларов, потусовавшись по ювелирным магазинам и наторговавшись вволю, купил золотые украшения. Деньги и золото убрал в объёмный пакет, пакет – в свой рабочий портфель, сделал выемку в полу бабкиного дома, спрятал туда портфель и аккуратно приколотил доски на место. Походил немного по комнате и переставил на место тайника тяжелое кресло.

Он пожарил яичницу и налил рюмочку коньяка.

– Ваше здоровье! Завтра поезду на вокзал, куплю билет в Брест. В Бресте поживу некоторое время, оценю обстановку, потом переберусь в Литву. Оптимально купить паспорт литовского гражданина. В приграничных районах должны быть кудесники по этой части. Найду.

Куда перебираться из Литвы, он ещё не решил. Разберусь на месте, подумал он, там совсем другая жизнь, мне не хватает информации.

Вдруг стало тяжело дышать. «Давление подскочило?» – занервничал он. Он приподнялся из кресла и, уже теряя сознание, увидел задумчивые пронзительные глаза, которые посмотрели на него из пустоты. Больше не было ничего.

Похороны организовала бывшая жена. Усопший, как выяснилось, был беден как церковная мышь. Она поехала к нему на квартиру, дверь открыла мерзкого вида особа, которая показала дарственную на своё имя.

– В колидоре там ещё чумадан с его вещами, – сказала особа. – Заберёте?

– Можете выбросить на свалку или оставить себе, – холодно произнесла бывшая жена. «Господи, с кем связался? Чумадан, в колидоре…»

В Калужской области у него жили родственники, но, сколько она помнила из своей прежней семейной жизни, он с ними не общался. Искать их она была не обязана.

Дочке она соврала, что папа умер в больнице от инфаркта и перед смертью просил передать, чтобы дочка на похороны не приезжала. Алиса расплакалась, но согласилась. В Парме было несравненно лучше, чем в холодной и унылой Москве.

В связи с дефицитом средств, хоронили на самом дальнем подмосковном погосте. Рано утром она заехала за телом в больничный морг, затем – за Коляном. Колян неуклюже поставил в автобусик похоронный венок с мятой ленточкой «В последний путь!» и сразу же начал шамкать: «Ну, вот как… Вот, значит, как…»

«Какой же он нудный! – подумала бывшая жена. – Не зря ему Ленка всю жизнь рога наставляет!»

Хоронить она решила по христианскому обряду. «Он атеист был и сволочь первостатейная, – подумала она, – но ему уже всё равно. А мне когда-нибудь зачтётся».

Батюшка из кладбищенской церкви читал заупокойную, она сжала в кулаке платочек и напряжённо всматривалась в лицо человека, которого когда-то так любила.

– Закрывать? – спросил рабочий. – Ветрено очень!

– Закрывайте! – сказала она. – Ехать пора.

Автобусик выехал на трассу.

– Странно, – сказал водитель. – Ни одной машины. Сегодня же не выходной?

– Четверг, – сказал Колян. – Обычный рабочий день. Смотрите, всадник.

По дороге галопом промчался всадник, через пару минут ещё несколько.

– Странно, – снова сказал водитель. – Что за маскарад?

Он остановил автобусик возле заправки.

– Схожу, узнаю, что к чему. У меня телефон не работает.

Ещё один всадник спешился рядом и принялся разминать ноги.

– Толпа штурмует Кремль, – сказал он, предупреждая её вопросы. – Началось всё мирно, с демонстрации на Садовом, вдруг появились люди с оружием, ящики с водкой и тут такое началось. Метро не работает, связь отключена, все автомобильные выезды перекрыты. Вырваться из города можно только пешком или, вот как я, верхом.

– Ну, ладно, милая, – он потрепал по загривку пугливо смотревшую на них лошадь. – Пойдём, поищем тебе сена…

Приказ никто не отменял

1

Дождь заливает окрестности. Он смотрит через стекло на мокрое поле аэродрома. Интересно, что всё-таки будет, если самолет не успеет затормозить и врежется в бетонное здание терминала. Столько раз виденные кадры кинохроники, посвящённые авиакатастрофам, не давали полноты картинки, всегда оставалось ощущение, что оператор из-за пожара и царившей суматохи не сумел снять самое главное. Некую деталь, как в одном фильме ужасов, который растрогал его до глубины души: девочка, играя мячом, скачет по полю, а головы у девочки нет.

Должно быть, это чертовски обидно, думает он, умирать в огне под проливным дождём. Но задержки рейса не объявляли. Жаль, что курьер прилетает в Хитроу, а не в Гэтвик. От Гэтвика до его дома рукой подать. А отсюда три часа по пробкам с неторопливой английской скоростью.

Хотя, пожалуй, нет. Курьер, скорей всего, из молодых, возможно, это его первая командировка в Лондон, обратно ему вечерним рейсом, и сам он, по всей вероятности, из рязанских или липецких, он мечтает сделать карьеру, вполне может быть, что он во что-то верит, он будет смотреть во все глаза, когда он повезет показывать ему город, впитывая и смакуя впечатления как от незнакомого вина, его же учили объемному зрению. Они доедут до Лондона на кэбе, это страшно медленно, но очень познавательно, они будут гулять по центру пешком, он специально взял с собой резервный зонтик, в качестве компенсации они пообедают в устричном баре и курьер будет давиться неведомой дрянью, но терпеть.

Его раздражает эта появившаяся в последние годы манера присылать курьера с инструкциями для операции. Как будто нет космических спутников связи и прочих чудес техники. Прошлой зимой, в декабре, оказавшись в Москве, на выпивоне в честь дня чекиста, он съязвил по этому поводу. Юмор не оценили. К нам пришло много новых людей, сказал первый зам шефа, не пьяневший никогда и ни при каких обстоятельствах в лучших традициях службы. Из периферии. Им надо узнавать мир, причём быстрее, чем следовало бы. А при сегодняшней открытости границ сам бог велел. Понимаю, сказал он и свернул тему.

Слишком дождливо для марта. Как в романах Богомила Райнова, шпион идёт под дождём по пустому полю аэродрома навстречу своей судьбе. Прости, негромко говорит он по-русски и улыбается девчушке, внимательно изучающей в окно только что приземлившийся самолет, шпионы это у них, а у нас разведчики.

Когда-то, в бурсе, они зачитывались романами Райнова. Из всего прочитанного в памяти остались лишь этот моросящий дождь и одинокий человек в плаще. Когда писал Райнов? Шестидесятые? Семидесятые? Видимо, образ был модный, в фильмах Тарковского тоже все время идёт дождь.

Много позднее он увлёкся романами Ле Карре. Любопытно было то, что то, что у нас называлась бурса, у них называлось ясли. Одинаковые представления о мире, думает он, неважно, какой окрас, чёрный, белый, красный. У них, пожалуй, больше самоиронии. Детишки пришли в ясли изучать взрывчатые вещества. Что такое бурса a p1riori*, думает он? Что-то такое было у Гоголя. Да, «Вий», священник Хома учился в бурсе. Бурса – школа подготовки адептов. Лучше не скажешь.

Мне нравятся устрицы, говорит курьер, брюнет лет двадцати семи. Я вообще люблю морепродукты, я вырос на море возле Анапы, по гражданской линии несколько лет работал в Таиланде. Они сидят в полуподвальном баре напротив Вестминстерского аббатства. Здесь можно курить, говорит он, редкий по нынешним временам случай. Владелец – аргентинец, ребёнок из первой волны послевоенных эмигрантов, поэтому ему многое прощается.

Я не курю, говорит курьер, а вот эль мне не понравился. Я выпью, с вашего позволения, виски. Пожалуйста, говорит он, кем вы работали в Таиланде? Вы не поверите, представителем туристической фирмы. Скучно было до безобразия. Я несколько раз подавал рапорт, и, наконец, меня перевели в оперативное управление. Меня на словах просили узнать, всё ли вам понятно в отношении объекта?

И что же на словах я должен ответить, улыбается он. Некоторые привычки объекта я знаю лучше, чем свои собственные. Я вам немного завидую, вдруг произносит курьер, вам будет, что вспомнить в старости. Разумеется, говорит он, я поселюсь на пенсии в домике с яблочным садом и буду рассказывать тимуровцам о своих тайных подвигах. Извините, говорит курьер, я глупость сказал. Что мне передать на словах? Передайте, говорит он, что нет ничего лучше плохой погоды.