Натиг Расулзаде - Душенька Страница 4

Но жизненный опыт, в основном отрицательный, ничему Душеньку не учил. Он по-прежнему лебезил перед сильными, издевался над слабыми, нахально присваивал чужое, не возвращал долгов, мечтал о несбыточном, предавал приятелей, целовал задницы врагам, усыпляя их бдительность, и потом этой усыпленной бдительностью пользовался, садился меж двух стульев, бил баклуши, отлынивал от работы, откладывал на завтра то, что можно было сделать сегодня, секретничал, ябедничал, пакостничал, пачкун этакий…

Удивительно, что именно у такого человека, крепко стоявшего на ногах и умевшего приспосабливаться в любой ситуации и к любым внешним условиям, как хамелеон, зубами вырывавшего свое место под солнцем, именно у такого человека вдруг появилась какая-то необычная мания – ему казалось, что кто-то должен охотиться за ним. Он мысленно представлял образ охотника, живо видел его, до того живо, что однажды, проснувшись среди ночи, увидел его, заглядывавшего в окно и пристально глядящего прямо в его, Душенькины глаза. Он топливо протер эти самые глаза, в которые незнакомец, созданный его, в общем-то убогим воображением заглядывал, но это не дало результатов, лицо прилипло к мокрому стеклу за окном со стороны улицы, на которой шел дождь и не хотело исчезать. Панический страх охватил Душеньку, и он на минуту вернувшись в свое детство обмочил постель, но теперь поводом послужил не смех, а ужас, подобно стальному обручу сковавший все его тело. И лишь после того, как Душенька стал трезво соображать и вспомнил, что живет на девятом этаже и со стороны улицы у него нет балкона, лицо тут же исчезло. Утром

врач-психотерапевт, к которому тут же ночью подсказала обратиться трусливая мысль, посоветовал пока побольше бывать на свежем воздухе и активнее двигаться. Душенька купил велосипед и стал кататься по утрам по Приморскому бульвару.

Он вообще следил за своим здоровьем, устанавливал себе режим, вовремя и калорийно обедал, ужин отдавал врагу (но что это был за ужин, Господи-и-и! собачьи слезы, не ужин), сношался по вторникам, четвергам и субботам через час после принятия пищи, но с разными представителями женского пола; но даже поправляя психическое здоровье, катаясь на велосипеде и дыша морским воздухом, он не забывал о делах и делишках, тут же на ходу приобретая новых нужных знакомых среди высокопоставленных велосипедистов. Было, конечно, много шушеры и мелюзги, но следили за своим здоровьем и уважаемые велосипедисты, многого добившиеся в этой жизни. С ними Душенька старался заводить дружбу, осторожно, не слезая с велосипеда и из уважения чуть-чуть, на пол колеса отставая, выведывал, где и кем работает и довольно ли высокопоставлен данный велосипедист. Конечно, по-настоящему высокопоставленных здесь не водилось, те опасались показываться на людях, в общественных местах, так как знали, что таких, как Душенька немало и будут приставать, но то, что было вполне удовлетворяло Душеньку. Он, надо сказать, поверхностно нахватался во всех областях, как наши современные журналисты – от политики до музыки. Говорил со знанием дела о кино. Нет, наше современное кино хромает на обе ноги. Вздыхал с сожалением. Но зато какая у нас могучая школа живописи. Называл имена. А нашей народной музыке завидует весь мир. Вот литература тоже… оставляет желать лучшего. Все поэты у нас похожи один на другого, как близнецы, не отличишь, все на одно лицо. И потом – сколько же можно!? Поэтов, как собак нерезаных, такое впечатление, что половина страны пишет стихи, а другая половина поет на различных телевизионных каналах. С ним соглашались, сдержанно улыбались его ядовитым остротам, пудовым шуткам. Он входил во вкус. Говорил, говорил, нажимал на педали. Не отставал, голубчик, так что жертве не удавалось оторваться, или хотя бы увеличить дистанцию.

Таким образом он обделывал свои делишки. Процветал, как мог процветать такой духовный лилипут. Был весьма доволен собой, то есть – едой, одеждой, сексом, умением обворожить. Но какой-то безотчетный страх время от времени поднимал в нем голову, парализовал временно все его карьеристские способности. Он старался не поддаваться этому страху. Но старался плохо и ничего в результате не получалось – поддавался все же, потому что всю жизнь привык плыть по течению и по возможности без особого труда, не прикладая рук, как говорится. Или не так говорится? Ну, ладно, уже сказано. Страхи его, как говорится, доставали. Он становился, как говорится, заторможенным и терпел убытки. С опаской поглядывал на незнакомцев, останавливающихся на улице рядом с ним и не внушавших ему доверия. На бульваре старался не ездить на велосипеде слишком близко к парапету, чтобы его не сбросили в море. В ресторане тщательно проверял мясо, разрезая его на мелкие кусочки, чтобы обнаружить в нем маленькие граммофонные иголки, что легко и незаметно проглатываются, сами проскальзывают в горло. Уже никого из блядей не оставлял, как раньше на ночь в своей холостяцкой квартире, чтобы они не зарезали его во сне. Убрал режущие и колющие предметы под замок, чтобы сам себя не зарезал, если вдруг постигнет его временное помрачение рассудка. Запирал тщательно двери на три замка, толстую стальную задвижку и цепочку. Так он жил в последние месяцы, пока не встретил молодого человека в сиреневой курточке, и как ни странно, именно на него не обращал никакого внимания, хотя встречал почти ежедневно. Может, не замечал его Душенька из-за этой яркой, вызывающего вида куртки – один из многих юнцов, старающихся привлечь внимание и поэтому внимание от него и отскакивало, а воспринимался паренек всего лишь как сиреневое пятно движущееся мимо. А кто же будет бояться пятна? Тем более – сиреневого?

Приметив его разъезжающего в «Лексусе», напряглись маленькие, еще хилые новорожденные партии, старавшиеся начать издание своей газетенки и в связи с этим ищущие спонсоров. Душеньку заловили в самый неудобный для него момент – когда он самолично, не доверяя никому, выгружал из своей машины, возле своей аптеки два ящика дорогих давно просроченных со стертыми сроками на упаковках лекарств, предназначенных специально для олухов и ротозеев, не интересующихся сроками. Он перепугался так, что чуть не выронил из рук второй ящик, когда двое с двух сторон взяли его в оборот– сразу мелькнула мысль, что это инспекторы из министерства Здравоохранения. Но не угадал и сразу успокоился. Пригласил их в свой маленький кабинетик в глубине маленькой же, но оказавшейся весьма прибыльной аптеки, в тот самый кабинетик, где он на письменном столе перепихивался со своей длинноногой сотрудницей. Двое стали давить на него, доказывая, какие огромные преимущества приобретет Душенька, если станет членом их партии, втайне надеясь в его лице приобрести дойную корову для своей партии и, разумеется, своих карманов, но тут же напоролись на вопрос, приведший их в крайнее замешательство.

– А что я с этого буду иметь? – спросил невозмутимо Душенька.

Несколько секунд длилась пауза, во время которой двое соображали.

– Что вы с этого будете иметь? – спросил, наконец, один из них, будто проверяя, правильно ли расслышал.

– Да, – подтвердил Душенька, – Что буду иметь? – и потер пальцы друг о друга, давая понять, что имеет в виду материальные блага. Конкретнее – деньги.

Тут двое пустились в привычную для людей их породы демагогию о роли гражданина, о его обязанностях, о святом долге поддерживать справедливость в стране, где проживает данный гражданин. Но говорить им пришлось недолго, так как Душенька бесцеремонно их прервал:

– Обязанности обязанностями, но лично мне больше нравятся права. И знаете что? Мне работать надо. Вот клиенты уже пришли. Девушка одна не справляется. Приходите, когда нужны будут лекарства, для вас любое достану… по сходной цене.

Что ж, выходит ничего хорошего, доброго, возвышенного не было в душе Душеньки? А была ли сама душа, или растратилась в самом начале, когда он напускал в штаны под хохот и улюлюкание одноклассников, или, весь прыщавый бывал отвергнут девушками, в которых самозабвенно влюблялся самой чистой и нежной любовью? Или со стихами Аполлинера и закончился Душенька как человек, как личность? Трудно сказать. Порой чувствовал он, что-то нахлынет такое невыразимое, что больно в груди делалось, значит, все-таки было что-то там, что скулило и плакало, призывая на помощь слезы, чтобы дать понять, что не вовсе сгинула, пропала душа.

Интересный факт из биографии, который Душенька тщательно скрывал. Когда ему было двадцать лет, он попал в лечебницу для душевнобольных. Была глубокая депрессия, закончившаяся пошатнувшейся психикой, мать не справлялась с ним, врач посоветовал отправить парня в стационар. К тому времени отец бросил их, развелся с матерью Душеньки и отбыл с любовницей, на которой в дальнейшем женился, в неизвестном, извините за выражение, направлении. Мальчик, то есть, юноша, а точнее – уже молодой человек оставался на попечении матери. Знаменитый врач-психиатр Трахтенберг предрек парню, предварительно тщательно (соответственно гонорару) обследовав и изучив его, два пути, полярно противоположные и взаимоисключающие.