Андрей Анисимов - Алый чиж (сборник) Страница 41

Ресторан опустел. Лишь в углу продолжали кутить посланцы молодежного театра. Бесплатное вино для них являлось одним из главных достоинств фестиваля. Сумерки опускались быстро. Очертания замка, в котором и проходил театральный форум, колыхались в мареве остывающего зноя, превращаясь в мираж.

«Сам Станиславский бы припух от такого прикола! Куда ему с его системой?!» – долетел до Аркадия высокий баритон долговязого блондина в панаме.

«Бросьте, Женя. Все «измы» исчезнут, а школа МХАТА останется. Это я вам говорю, Валентин Белесых. Давайте выпьем за школу!»

Небо и море на горизонте слились в одну цельную синь. Вдали плыл лайнер, и его светящиеся иллюминаторы отражались в зеркальной глади затихших вод.

Аркадий подозвал официанта и попросил бокал коньяка. Где-то со стороны отеля донесся звонкий девичий смех. Артист вспомнил упругий животик Дианы, ее точеную коленочку. Отхлебнув коньяк, извлек из кармана бумажник. Проверил в запертом на молнию кармашке наличие упаковки презервативов, поднялся и побрел к отелю. Здание было длинным и одноэтажным. Аркадий прошел мимо балконов. Стеклянная дверь Дианы осталась открытой. Он постоял некоторое время напротив, тяжело вздохнул и зашагал дальше. Лидия Марковна занимала самый шикарный номер в центре здания. Под ее балконом росли какие-то низкие растения, смахивающие на нашу сосну, но с мягкой шелковистой хвоей. Аркадий подошел к балкону, взялся за оградку и, спортивно подтянувшись, перемахнул ее. Лидия Марковна стояла за занавеской и загадочно улыбалась. Никакой одежды, кроме соломенной шляпы, на ней не было.

Дора

Поводом для сюжета послужило реальное событие, но никакого отношения к существующим героям рассказ не имеет.

Дора сидела на своем стульчике и, с самозабвением, размазывала пальцем ноги манную кашу по скатерти.

– Трудно подождать десять минут за столом, пока я мою посуду, – возмутилась Светлана Тихоновна.

– Мамочка, но я только взял газету из прихожей… – оправдывался Исаак Михайлович.

– Тебя же просили не отлучаться!

– Мамуля, но я только на минутку…

Дора поглядывала то на него, то на хозяйку, получая явное удовольствие от перепалки супругов. Она знала, что ее простят. Уже две недели все шалости шимпанзе оставались безнаказанными. А две недели назад состоялся суд. Республика недавно вступила в Европу и закон здесь исполнялся рьяно. Новый член Европейского сообщества судил обезьяну со всей строгостью и принципиальностью цивилизованного общества. Да и как было ее не судить? Дора укусила мальчика. И не просто укусила, а чуть не отгрызла ему кончик носа.

– Ты сходил за газетой, а мне теперь отстирывать скатерть, – продолжала огорчаться хозяйка. Супруг молчал, виновато посапывая в кресле, и она обратилась к обезьяне: – Дора, как тебе не стыдно?!

Доре стыдно не было. Так приятно мазать теплую кашу по ткани. Неужели трудно постирать тряпку?! Да можно и не стирать. Скатерть с остатками каши в глазах шимпанзе выглядела куда привлекательнее, чем в крахмале. И так радостей у нее осталось немного. Все ящики, включая буфет, комод и кухонный стол хозяева давно запирали на ключ. Платяной шкаф имел запоры на большой зеркальной дверце и еще на каждом выдвижном ящике внизу. Ботинки в прихожей хранились в железном сундучке, под охраной внушительного висячего замка. Все это было несправедливо и очень скучно. И теперь они еще ее ругают за столь невинную шутку. Чтобы прекратить упреки, Дора схватила свою кружку и залпом допила сладкий чай. Чай как раз остыл, но еще не был холодный. Вылизав языком остатки сахара со дна кружки, она добыла ногой салфетку, аккуратно вытерла ею губы и запихнула в сахарницу. Потом почесала той же ногой у себя за ухом и важно спустилась со стула. Дора понимала, несколько минут надо изображать паиньку. И Светлана Тихоновна, и Исаак Михайлович станут пристально наблюдать за каждым ее шагом. Но скоро бдительность их ослабеет, и она снова получит возможность пошалить. Она давно приметила шляпку на вешалке. Хозяйка только сегодня утром достала ее из ящика комода, чтобы надеть на дневной променад. Раньше прогулки с обезьяной супруги совершали вдоль морской набережной, в центральном сквере. Но после того случая вывозили Дору в пригородный парк. Шляпка была почти совсем новая, и Дора предвкушала, как сперва искусает ее, затем помнет руками и ногами, и хорошо бы еще потом измазать шляпку в варенье. В клубничном, что стоит на верхней полке буфета. Сейчас буфет заперт, но ключ торчит снаружи. Дора быстро отметила этот факт. Иногда хозяева забывают вытащить ключ. А отомкнуть замок для сообразительной обезьяны сущие пустяки.

– Не представляю, как мы будем жить без нашей проказницы… – вздохнула Светлана Тихоновна, свертывая скатерть: – Что делать, Дора любит подурачиться. Она ведь шимпанзе. Но какая она милая в этой короткой голубой юбочке с воланчиком, а как ей идет бант.

– Я тоже не представляю, как мы будем жить без нее, – горестно согласился Исаак Михайлович: – Вырастить малышку, привязаться к ней, как к родному ребенку, а потом расстаться. Ужасно!

– Эти черствые люди из департамента не имеют сердца. И все из-за противного мальчишки. Он же дразнил нашу Дору! Он издевался над ней. Конечно, малышка не сдержалась. Она и так поступила благородно. Только куснула. А молодая шимпанзе могла бы за три секунды свернуть обидчику голову.

Дора закивала головой. Она уже десятки раз слушала доводы хозяев в свою защиту, и каждый раз энергично с ними соглашалась. Она очень воспитанная обезьяна. Она умеет есть суп ложкой и делать книксен, рисует кистью по влажному ватману и разумно пользуется ватерклозетом. Да, да, все это так. Но скорей бы они перестали ее обсуждать и занялись каким-нибудь делом. Мысль о лакомой шляпке не давала ей покоя, и она изо всех сил старалась усыпить бдительность хозяев. Светлана Тихоновна унесла скатерть в ванную. Исаак Михайлович взял Дору за руку и заглянул ей в глаза. Глаза у Доры были карие и всегда грустные, как у великих комиков, которые смешат мир, взирая на него с печалью.

– Что, дорогая? Последний месяц мы вместе. Как ты будешь жить без нас…

Обезьяна вытянула губы, чмокнула хозяина и, осторожно высвободив руку, сделала шаг в сторону прихожей. Исаак Михайлович подумал: «Как тонко она все чувствует. Ей будет без нас очень плохо…» – Он уселся в кресло и посмотрел в окно. Дора моментально прыгнула в холл и уже потянулась к шляпке, но из ванной появилась Светлана Тихоновна:

– Соскучилась, моя милая. С папой хорошо, но мамочку тебе никто не заменит… – Супруги втайне ревновали любимицу друг к другу.

Дора ударила себя кулаком в грудь, оскалилась, как бы выражая гамму переполнявших ее чувств и полное согласие со словами хозяйки. Проказнице пришлось вернуться в комнату, сделав вид, что шляпка ее вовсе не интересует. Светлана Тихоновна уселась напротив мужа:

– Я не могу забыть лица этих злых людей в зале. А мальчишку специально привели с забинтованной головой. У него наверняка нос давно зажил, вот они и замотали его бинтами. Как он злорадствовал, выслушивая жестокий приговор!

– Отвратительный звереныш. Наша Дора умнее его в сто раз. Как она прекрасно держалась на суде. Как истинная леди. – Исаак Михайлович вспомнил счастливые дни, когда они гуляли с Дорой по центру города, пока им это не запретили, и все обращали на них внимание. Шимпанзе в матросском костюмчике строила гримасы и веселила прохожих. Сердца супругов переполняла гордость за свою воспитанницу. Они ощущали свою исключительность. Нечто вроде славы приятно щекотало им нервы. Ради этого можно было и пережить постоянное напряжение, которое требовалось от них, чтобы помешать Доре сорвать люстру или перевернуть кипящий чайник. Обезьяне очень нравилось, когда чайник закипал, сильно пихнуть его с подставки. Не меньше ей нравилось сопровождать чтение книг вырыванием страниц с картинками с последующим их пережевыванием. Особенно подходили для этого альбомы по искусству… А библиотеку супруги собирали с молодых лет и очень ей дорожили. Но все это пустяки, по сравнению с теми положительными эмоциями, что она доставляла хозяевам. Кто они были раньше? Пенсионеры, вырастившие дочь. Девочка теперь жила своей семьей. Они остались вдвоем, интеллигентные пожилые люди, каких вокруг тысячи. Исаак Михайлович всю жизнь проработал бухгалтером в театре. Светлана Тихоновна в том же театре гримером. Рядом гремели аплодисменты, дарились цветы, происходили премьерные банкеты. Но их это не касалось. Они оставались всегда в тени. А Дора вывела супругов на авансцену. Их узнавали в городе, с ними здоровались люди, которых они не знали. Теперь, даже когда Исаак Михайлович шел по центру один, без обезьяны, ему все равно пожимали руки, говорили слова утешения. Жители знали, что Дору приговорили к репатриации, и часть горожан им сочувствовала. Газеты развернули полемику, где горячо обсуждался поступок обезьяны и решение властей. Благодатная тема давала возможность журналистом проявить свое мастерство, а политикам оппозиции – свое красноречие. Еще бы – суверенное государство против обезьяны! Супругов приглашали на телевизионные передачи. Они десятки раз пересказывали трагическое событие. Вся страна знала, что в тот злополучный день шимпанзе в розовом платьице с розовым бантом прогуливалась по набережной. Хозяева спустили ее с поводка, и Дора забралась на старую липу. Она сидела и смотрела на море. Как всегда, возле них собралась небольшая толпа. И этот мальчишка. Он гулял с папой, который посасывал пиво и был уже навеселе. Мальчишка увидел обезьяну, подбежал к дереву и начал строить Доре «рожи». Хозяева просили мальчика отойти, но мерзкий хулиган не слушался. Тогда они обратились к папаше. Тот и не думал вмешиваться. На глуповатом его лице блуждала идиотская улыбка, и он явно потакал сыну. Дора начинала злиться, но мальчишку это только раззадоривало. Наконец обезьяна не выдержала. Она спрыгнула с дерева и, пробегая мимо сорванца, тяпнула его за нос. У паршивца брызнула кровь. Потом появилась полиция.