Евгений Филимонов - Иди сквозь огонь Страница 41

Пламя в светильниках стало ярче, его уже не тревожили потоки воздуха из другой комнаты. Мир замкнулся.

– Ну что, осмотрелись? – Пелагея спросила мягко, суровый тон куда-то ушёл, сменившись напевным грудным голосом, со слегка баюкающими нотками, словно посетители превратились для неё в испуганных детей и нуждались в ласке. – Не бойтесь и не удивляйтесь. Это комнатка моя, для разного… Чужих не пускаю обычно, но с вами случай особый. Садитесь.

Мария и Игорь оглянулись по сторонам и увидели колченогие табуретки, стоявшие у входа. Странной формы и разной высоты, изготовленные из цельных кусков узловатых стволов, а может и корневищ, они блестели, как и столешница. Гости осторожно сели на них, боясь упасть, но табуретки стояли надёжно.

Пелагея, что-то тихонько нашёптывая Виссариону на ухо и поглаживая его по голове, подошла к столу и усадила малыша прямо в центре. Мальчонка притих и сидел спокойно, словно понимая важность происходящего.

Теперь Висс походил на маленького божка, вознесённого на пьедестал, и в честь которого зажгли жертвенные огни. Пламя отражалось в ультрамариновых глазах рыжим золотом и отсвечивало ото ржи волос.

Мария с Игорем завороженно смотрели на маленькое чудо, замерев от непонятного чувства. Пелагея же отошла в дальний угол комнаты к небольшому столику, и что-то там начала перебирать, затем донеслось журчание воды и звуки помешивания. После этого она повернулась к гостям и быстро к ним подошла, держа в руках небольшую чашу.

Протянула чашку Марии, и, убедившись, что та крепко её держит, отошла и встала где-то позади.

– Вы сейчас не пугайтесь, хорошо? – голос тёк лёгким шёлком, заставляя расслабиться, отдаться на её волю. – Сейчас я вам покажу кое-что, потом и поговорим. Не бойтесь, расслабьтесь. Выпейте то, что в чаше. Выпейте.

Она полуобняла их обоих. Руки мягко легли на спину Игорю и Марии, ладонями между лопаток, пальцами к шее. Что-то зашептала, быстро и напевно, меняя ритм и высоту голоса. И следом за этим голосом разум Марии и Игоря потёк куда-то в неизвестное. Они осторожно, совершенно не задумываясь о том, что делают, выпили до дна содержимое чаши. Мир закружился…

И вдруг ручеёк голоса Пелагеи остановился, а ладони превратились в цепкие птичьи лапы, впившиеся когтями куда-то в затылок.

– Смотрите, – где-то далеко позади них выдохнула Пелагея. – Я держу Взор, смотрите и запоминайте.

Мария услышала, как сдавленно охнул муж. И открыла глаза. Нечёткий мир внезапно обрёл фокус и резкость, как будто она смотрела сквозь волшебную призму. В центре всего парил Виссарион.

Её малыша окружало сияние, но это был не ровный свет, похожий на тот, что исходит от обычной лампы. Нет, сына окружало бурлящее нечто глубоко-синего цвета, в котором шумели круговороты и взрывались сверхновые. Это колыхающееся нечто окружало сына, образуя неровный кокон, на полметра выступающий во все стороны. В толще «стенок» кокона плавали комки и жгуты чего-то более плотного, словно медузы в море или далёкие звёзды. От кокона вверх уходили толстенные фиолетовые жгуты.

Глаза Виссариона в окружающем сиянии выглядели провалами белого пламени, жгущими, словно зев мартеновской печи. А лицо его было безмятежным лицом Будды, каким его изображают на статуях – бесстрастное и безвременное. Ребёнок смотрел на неё, на отца, на Пелагею… обволакивая их всех своим теплом и любовью. Мария потянулась к сыну – желая прикоснуться, зачерпнуть, нырнуть…

Где-то далеко резко хлопнуло, и мир снова превратился в плоскую картинку.

Мария заморгала, сгоняя слёзы, градом катящиеся из глаз. Рядом мучительно кашлял Игорь, отряхивая точно такие же слёзы. А Пелагея уже стояла рядом и участливо заглядывала в глаза.

– Как вы, нормально?

Мария лишь кивнула, и рывком бросилась к сыну. И прижавшись к нему, разрыдалась бурным плачем облегчения. Она ещё не понимала, что увидела. И не знала, что это значит. Но – почему-то теперь она твёрдо знала, что сказанное Пелагеей о сыне – правда. И что у них, на самом деле, нет беды, – тоже.

Пелагея отвела её назад, сняла Висса со стола и присела с ним на лавку. Ребёнок тотчас принялся ковыряться в её косе, пытаясь вытянуть прядь побольше. Она ласково пощекотала его, но отводить шаловливую ручку не стала.

– Ну что ж, малые мои. Вот вы и посмотрели. И, надеюсь, увидели.

Увидели же? Что именно, расскажете?

Мария с Игорем согласились, и поощряемые Пелагеей, рассказали о своих впечатлениях. Говорила Мария, а Игорь лишь хмыкал в подтверждение. Пелагея выслушала их, и одобрительно хлопнула ладонью по скамейке, как только они закончили.

– Да, увидели вы не всё, но и этого вам за глаза. Я вижу, что у вас сейчас в голове не укладывается увиденное, а ещё вижу, что боль твоя, Мария, и страх за сына поутихли, так ведь?

Мария судорожно дёрнулась, выражая согласие, и хотела продолжить уже словами, но Пелагея предостерегающе подняла руку.

– Пока слушайте, неча разговоры говорить. Так вот. Беды у вас, как я уже сказала – нет. Если только вы за такую счастье не посчитаете. А счастье ваше в том, что ребёнок ваш не простой, а из Людей. Из тех самых, что некогда сотворены были, и жили в согласии и единстве со всем миром. И сами миром являлись. Не отгораживаясь ни от чего, и не боясь никого.

Видя каждую струнку души мира, каждой его частицы, каждого существа, что населяет наш мир. И не только наш, ведь жизнь есть и далеко отсюда, даже звёзды в какой-то степени являются живыми существами. И Люди все это могли видеть и ощущать. А при желании – и разговаривать. Не было ни зла, ни страха. Ни злобы, ни ненависти. Им не было чему завидовать, ведь каждый из них являлся частичкой всего, всем и ничем. Вот.

Пелагея перевела дух, поворошила волосы Виссариона, и продолжила:

– Но потом Людей становилось всё меньше, зато всё больше появлялось человеков. Те произошли от Людей, и ничем от них не отличались внешне, кроме одного – они не имели связи с миром, что-то ограждало их от него. Почему это произошло и как так вышло – загадка, а может на это знание кто-то наложил табу в начале веков, ответа нет. Но мировая душа и её струны оказались недоступными для мелких чувствами существ, что начали плодиться и размножаться безмерно и безоглядно. И человеческое в мире стало доминировать. Хотя, Люди не исчезли безвозвратно, всё-таки человечество произошло от них, и кровь их, пусть и разбавленная веками и поколениями, живёт в каждом из нас. И иногда на свет появляется человек, который не совсем обычен, потому что может зрить незримое и ощущать неощущаемое. В разные времена их называли по-разному. Когда богами, когда колдунами. Иногда певцами, а иногда – врачевателями. А они были простыми Людьми. Настоящими. И жили долго, их век всё-таки не так короток, как у ограниченных потомков. Но, и они ведь не бессмертны – и исчезали с лица земли, а мир снова замирал в ожидании следующего чтеца его души. Правда, многие из них оставляли учения о Мироздании, и о том, как найти в себе сверхчеловеческое. Эти учения быстро становились тайными, или наоборот – настолько известными и обыденными, что человечество не уделяло внимания их постижению. Это стало уделом одиночек, но иногда они образовывали сообщества. Такие личности прославлялись, как медиумы и прорицатели, как великие врачеватели и полководцы. Некоторые становились знахарями и ведунами. Это были времена волхвов и друидов. Иисуса. Бодхидхармы. Магомета. И многих других, канувших в небытие под прессом человеческого безразличия. Возможно, даже и сейчас на Земле живёт множество Людей, но их присутствие не ощущается.

Виссарион чихнул, а потом и зевнул. Пелагея прервала рассказ и перехватила малыша удобнее для него. Похоже, сон наступал на ребёнка с неодолимой силой, и мешать этому стоило. Понизив голос, женщина всё же решила завершить рассказ прямо сейчас:

– Сама я – обычная. Просто мне было дадено Знание. Давным-давно. Так уж получилось, что в обмен на великое горе я познала Мир. А он – меня. Вот так и живу, помогаю всем, кому необходимо, это моя стезя. Понимаете, я вижу мир и его жителей. И вижу не просто глазами, но и душой. Вы ведь знаете про ауры, сейчас все о них знают, это уже каждая собака слышала. Так вот – у всех своя аура. А у таких, как я, и у Людей – уходит в синеву, и чем глубже цвет, тем глубже обладатель в суть Мира погружён. А ваш Виссариончик – вы сами видели, глубже уж и некуда. Да и в ауре у него следочки других сущностей видны, что богам присущи. Ну, таких раньше богами считали. Вот, а верева эти, что в небо уходят, это и есть каналы, по-настоящему, и через них сын ваш к такому доступ имеет, что мне даже страшно представить, скуден мой разум супротив такого.

Мария не выдержала и перебила женщину, приблизившуюся к больной теме.

– Так что же дальше-то? Что у него за приступы, как их лечить? Пелагея, он ведь неживой, когда…

– Ох, Мария, Мария… Да скажу я сейчас, скажу. Ведь и начала уже, о том и говорю сейчас. Так вот, Виссарион малыш ещё, пусть и необычный, но всё равно младенчик неразумный. Не может он пока всё это видеть и понимать, но ощущать-то – ощущает. И лезет в канал по неразумию, и тогда его уносит в далёкий океан мирового знания. Вот и плавает, как головастик лягушиный – туда ткнётся, сюда. Там отщипнёт, там потрогает. А так как маленький ещё, то весь и уходит, в теле лишь дух остаётся. Но вы не бойтесь. Он у вас из настоящих, ничего с ним не случится. Я бы – сгорела, а он там свой.