Михаил Елизаров - Ногти (сборник) Страница 44

Спустя бессонную неделю она сама нашла меня.

– Мы были у врача, – капризно всхлипнула, – я не хочу аборта!

Забрезжил жалкий, как мышиный хвостик, луч надежды.

– И не нужно, это так опасно.

– Алеше трудно на мне жениться, он знает, от кого ребенок.

– Пусть не выдумывает, выискался фрукт!

Роспись назначили на декабрь, до появленья пуза. Мы продолжали видеться, каждый для своей великой цели. Последний раз она пришла за день до свадьбы: «Мне приходится просить его, чтобы он спал со мной», – поделилась горем.

Оглушенный вестью, я, простой солдатик, сжимая, как последнюю гранату, хуй в руке, упал на Проститутку.

Но я б не пожелал Алеше моих терзаний. Перенесенные в его выносливую верблюжью душу, они поблекли бы, лишились остроты и стали избавленьем.

В снотворном принудительном кошмаре мне приоткрылся тайный замысел Алеши – месть на свой манер, подобье шутовской свадьбы, но без карликов и ледяного дома. Он завтра не приедет в загс. Брюхатая невеста прождет час или два. Разгневанные, разойдутся гости, мамаша Проститутки будет звонить пропавшему. Никто не отзовется, он исчезнет на месяц, потом объявится и насладится местью, упьется поздним животом.

Когда настал час судить, кто кому больше напакостил, в моих чернильных силах сочинить любую судьбу и оболгать ее. Но в этой лжи заложен скрытый главный смысл. Если начать чтение, допустим, с предпоследней строки, от третьей буквы четвертого слова и дальше подниматься терпеливым шагом шахматного коня через строчку на вторую букву шестого слова, и так до самого начала, то можно прочитать нечто удивительное, совсем другое – без этого весь труд напомнит пресловутый бутерброд с икрой, с которого слизали только черные икринки шрифта.

Тогда, сквозь вычурность ребуса, похожего на пасквиль, кто-то узнает, что ты прожгла мои воспоминанья насквозь и теперь везде: в кондитерских ветрах из детства, в дрожжевых дымах пивоваренного завода, в дребезжании утренних трамваев и даже на улицах морского городка, где никогда с тобою не бывали. Кто-то узнает, почему так хочется прожить весь длинный список дней бессмысленно и бедно, скоропостижно одряхлеть, зачахнуть в обветшалом домике у городской окраины, с дождями, с листопадом, с мокрым потолком, с горбатым и картавым котиком в ногах, и рядом чтобы ты – моя унылая любовь.

Для начала нам нужен…

– Для начала нам нужен хуй, – сказал Буров нарочито бодрым голосом, – большой и толстый хуй. Или имеются возражения?

Буров покосился на неподвижно лежащую в кровати женщину.

– А может, нам нужен большой и толстый, – он комично выдержал паузу, – цыпленок?

Женщина не улыбнулась.

– Да, да, цыпленок, – с шутливой серьезностью настаивал Буров, – или все-таки хуй?

Женщина молчала.

– А может, котенок? Решайте же, Елена Павловна, хуй, цыпленок или котенок?

Буров чуть подождал ответ и продолжал:

– Ну, хорошо, попробую угадать сам, первое, второе или третье.

Он задумался.

– Наверное, нам нужен… Котенок! Нет? Значит, нам нужен… Цыпленок! Нет? – Буров изобразил страшное недоумение. – Опять не угадал! Остается хуй. Тогда нам нужен большой и толстый хуй! Правильно?!

Тирада Бурова осталась без внимания.

– Ну-с, стало быть, хуй! Кто бы мог подумать! Не котенок, не утенок. А вдруг львенок или тигренок? – с надеждой спросил Буров. – Вы не торопитесь, Елена Павловна, времени предостаточно.

Ответа не последовало.

– По вашим глазам вижу, что все-таки хуй, – сказал Буров уже несколько раздосадованно. – Впрочем, как вам угодно – хуй так хуй. Уточняю в последний раз: большой и толстый? А может, маленький и тонкий, нет?

Женщина, казалось, заснула.

– Поднимайтесь, Елена Павловна! – прокричал над самым ее ухом Буров. – Как вы и заказывали – большой и толстый хуй. Извольте.

Буров постоял перед женщиной со спущенными штанами. Мужское достоинство Бурова не отличалось ни размерами, ни толщиной.

– Ну что же вы не рады, Елена Павловна? – саркастично спросил Буров. – Вот всегда вы торопитесь с выбором, а потом недовольны. Не нравится, да? – Буров внимательно осмотрел отвергнутый заказ. – А по-моему, вылитый цыпленок, – задумчиво сказал Буров. Он повертел член в руках. – А в профиль вполне похоже на котенка. Не угодишь на вас, Елена Павловна.

И в фас, и в профиль член Бурова напоминал разбухшего дождевого червя.

– Ладно, – сжалился Буров, – вы еще немного подумайте, Елена Павловна, а я пока поговорю с молодым человеком.

Буров подошел к лежащему на полу голому мужчине.

– А к вам, юноша, у меня отдельный разговор, – сказал Буров приятельским тоном. – Вы позволите называть вас Цыпленком или Котенком?

Мужчина безмолвствовал.

– Благодарю, – сказал Буров, – вас не смущает, кстати, мой вид, нет? – Он улыбнулся и присел рядом. – Вот признайтесь мне, как на духу, что лучше: большой толстый хуй или цыпленок? Молчите? Не знаете? И не узнаете, дорогой мой.

Буров нервно вскочил и зашагал вокруг лежащего.

– Да-с, юноша, поумнее нас с вами люди пытались ответить и только лбы расшибли, – говорил, прохаживаясь, Буров. – А на первый взгляд, еще та дилемма. Хуй или цыпленок, хуй или котенок. Вывод кажется однозначным. Но в нашем случае задача предельно усложнена. Нам нужно определиться, что лучше – хуй или цыпленок одновременно с котенком, причем хуй не настолько большой и толстый, как хотелось бы, – неожиданно самокритично признался Буров. – Я ведь почему к вам обращаюсь, – развивал мысль Буров, – с других вообще никакого спроса. Вот взять хоть мою Елену Павловну – умнейшая, образованная женщина, – он оглянулся на кровать, – и тоже в тупике. Так что, не обессудьте, вы у нас единственный Котенок и Цыпленок в чистом виде и должны рассеять наши сомнения. Отвечайте же, ради Бога! – раздраженно крикнул Буров. – Или я ошибся – вам ближе в этой беседе позиция большого и толстого хуя? Вполне допускаю, но это еще надо проверить. Не возражаете, Елена Павловна?

Буров повернул мужчину лицом вверх и оценивающе оглядел его гениталии.

– Хуй как хуй, – наконец констатировал Буров, – ничего особенного, – и быстро вернул мужчину в исходное положение. – И перестанем играть в молчанку, – прокурорским тоном сказал Буров. – Я тут распинаюсь, и хоть бы полслова в ответ. Мне что, больше всех нужно? Блядь!

Буров поднял с пола молоток.

– Блядь, вот ко всему еще и ногу ушиб! Так, Елена Павловна, кончай канитель тянуть, время вышло, говори, сука, чего тебе не хватало?! Молчишь?! А может, я мешаю, может, мне уйти, наедине вас оставить?!

Буров за ноги подтащил тело мужчины к кровати и в два приема забросил туда. На полу, в том месте, где лежала голова мужчины, расплылась густая бордовая клякса.

– Получай своего цыпленка, котенка, целуйся с ним, ебись, пока не треснешь!

Буров схватил Елену Павловну и уложил сверху мужчины. Под пышными волосами жены виднелся проломленный затылок.

Чуть прихрамывая, Буров сходил в коридор и принес оттуда чемодан, с которым вернулся этим утром из командировки. Вынимая из чемодана вещи и раскладывая их по полкам, Буров изредка поглядывал на парочку в кровати. Если бы не кровавые пятна на подушках, все по-прежнему напоминало бы ту постельную идиллию, нежданно увиденную Буровым.

Буров всхлипнул, потом разрыдался. Причитая словами «цыпленок» и «котенок» – именно этими именами Елена Павловна награждала неизвестного мужчину, – он вышел на балкон. Там он перелез через перила. Возле подъезда столпились соседи, подкатил желтый милицейский «бобик». Тогда Буров набрал в легкие побольше воздуха и с истошным криком: «У меня большой и толстый хуй!» – прыгнул с балкона.

Поиграем в корову?

– Поиграем в корову? – Мой голос ходил ходуном от вожделения. – Ты доярка! – Я водрузил ей на голову свои трусы, имитирующие платок. – Глупенькая, разожми кулачок. Существует доильный аппарат…

Мы условились, что доильный аппарат – это ее рот. Она выдоила меня до капли. Я всегда хотел такую дочурку.

Открылась дверь, я подскочил:

– Танюша, с первого взгляда может показаться, что… Но мы играли в сельское хозяйство…

Она задохнулась увиденным, молча расцарапала себе лицо. Я схватил ее за руки:

– Валерьянки?

Она вырвалась и задрала юбку. Картина, нам открывшаяся, была достойна всяческого сожаления.

– Таня, не звони никуда, пожалуйста…

– Не могу, иначе покончу самоубийством!

– Таня, вспомни, твой первый муж онанировал в парке бродячим собакам, но ты же не доносила…

– Он – выродок, а ты – хуже!

Я выдернул шнур:

– Кто нашел твою единственную эрогенную зону?! Толпы мужчин шарили по тебе с миноискателями, а я разыскал за пять секунд и десять фрикций!

Она надевала туфли.

– Татьяна, ты ведь тоже не считалась с моей стыдливостью! В первую нашу ночь рассказать про отчима, народного артиста…

Она запудрила ссадины:

– Соврала.

– Танюша, в милиции уже никого нет, все по домам разошлись. Утро вечера мудренее…