Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый. Ave Maria Страница 48

– В рубашке родилась.

– И мама то же сказала.

– Я так и не знаком с твоей матерью.

– Может, еще познакомишься.

– Вряд ли. Значит, говоришь, здесь роковое место?

– Почему же роковое, если я осталась жива и здорова.

– Логично. Только у жизни с логикой не всегда все в порядке.

– Ладно, Адась, не нагоняй страха, давай о веселом.

– Пощекотать тебя, что ли? – глумливо предложил Адам, зная, как панически боится Александра щекотки.

– Ой, не надо, лучше я тебя съем! – И она стала отчаянно и беспорядочно целовать его.

Длинная зимняя ночь пролетела одним прекрасным мгновением. К утру даже прогорела печка, они проспали и не подложили вовремя дров, которых еще оставалось много.

– Печку разжечь? – спросил Адам. – Хотя скоро шесть, да и теплынь в комнате, – ответил он сам себе, взглянув на наручные часы с фосфоресцирующим циферблатом.

– Пора бечь, – как сказала бы моя подружка Надя-булка, – кстати, она меня в роддом отводила по такому ливню, что ой-ой-ой! Раньше ее звали Надя-булка, а теперь – Надя-неотложка. У нее много дурных качеств, но в случае чего она первая бросается на помощь хоть знакомому, хоть незнакомому человеку.

– Бывает, – зевнул Адам, – в каждом из нас чего только не намешано.

– Катя вчера облезлого кутенка с помойки в дом притащила.

– Ну и что? – заинтересованно спросил Адам.

– Оставили, куда деваться. Он такой жалкий. Я вообще обожаю собак, они лучше нас.

– Лучше нас быть нетрудно, – сказал Адам как-то очень спокойно и уверенно, как само собой разумеющееся.

Александра не нашлась, что ответить.

– Слушай, у меня что-то внизу живота болит, справа, – вдруг сказал Адам.

– Сильно?

– Сейчас – да.

– Давно?

– Правду сказать, еще как в поезд сел, то отпускало, то опять, но в поезде, знаешь, старался не обращать внимания, да и спал много.

– И что же ты молчал?

– Не до этого было, – усмехнулся Адам.

– Подними правую ногу. Опусти. Больно?

– Пожалуй.

– Дай, я посмотрю живот. Расслабься. Я говорю: расслабься!

– Расслабился, как мог.

– Нет, все равно живот у тебя напряжен, очень… Еще секунду, – Александра сильно нажала справа в подвздошной области и резко убрала свою руку.

– О-о! – невольно вскрикнул Адам.

– У тебя Щёткин[30] положительный! Подъем! – скомандовала Александра и притронулась тыльной стороной ладони ко лбу Адама. – Да ты весь горишь! Как же я этого давно не почувствовала! Вставай, Адась, надо немедленно в город. Если это аппендицит, и уже третий день… Все здесь бросаем и полетели. Одевайся, я быстренько разогрею машину. – Сухость во рту есть?

– Пожалуй.

– Ты понимаешь, – это аппендицит! Эт-то…

– Понимаю, – вяло сказал Адам, – все понимаю…

Одевшись, Александра включила электрический свет. Маленькая лампочка без абажура светила каким-то ядовито-желтым, тревожным светом.

Когда Александра вернулась с улицы от работающего автомобиля, Адам уже оделся. Ей очень не понравилось его лицо: глаза впали, черты заострились и заострились как-то так нехорошо, что это совсем не было похоже на результат бурной ночи. К сожалению, Александра видела на своем веку тысячи таких «пограничных» лиц. Это Папиков называл такие лица «пограничными», имея в виду границу между жизнью и смертью. Панический страх охватил Александру.

– Все, поехали. Здесь я все потом заберу. Возьму только чемодан, – Александра подняла за ручку чемодан Адама.

– Икру возьми.

– Икру? Бог с ней, потом. Пошли! Ты можешь идти?

– Могу. Икру возьми – Ксения передала ее для Кати. – Адам сам взял со стола литровую банку с икрой, которую они так и не открыли за всю ночь.

– Еще плед – завернешься, – сдирая с кровати толстый китайский плед, сказала Александра.

Выйдя вслед за Адамом из дома, она быстро закрыла его на висячий замок.

– Садись на заднее сиденье. Обожди, плед кину. Вот так. Давай садись.

Адам кое-как влез на заднее сиденье, шляпа на голове сбилась у него на левый бок, галстук на шее съехал на правый. Его знобило, лоб покрылся бисеринками холодного пота, и боль все усиливалась, странная, блуждающая боль, а может быть, ему только так казалось, что она блуждающая.

А банку с икрой для Кати он все-таки донес до машины, и Александра положила ее на переднее сиденье рядом с собой.

– Поехали.

По дороге их дважды останавливали постовые, но, слава богу, отпускали, поняв, что к чему.

Без десяти минут в семь часов утра она привезла его в приемный покой родной хирургии. Александра Суреновича Папикова в этот час, разумеется, еще не было на работе, но и без него ее, Александру, здесь все знали и уважали.

Мельком осмотрев Адама, дежурный хирург распорядился готовить его к немедленной операции. При этом он бормотал себе под нос что-то вроде: «Хирурги хваленые, едрена, куда же вы смотрели?!»

– Ты еще молодой, именно с хирургами так и бывает, – незлобиво огрызнулся расслышавший его Адам, которого уже везли на коляске готовить к операции.

Оперировавший хирург сказал Александре все без утайки. И про то, что перитонит, и про то, что не грех бы сообщить родственникам. Осмотревший позднее Адама Папиков подтвердил, что «паниковать не надо, но он тяжелый».

Александра съездила в свою больницу и отпросилась у главного врача на три дня. Вечером съездила домой. Заказала по срочному межгород, кратко переговорила с Ксенией.

– Я выеду завтра, но куда детей девать? Соседка тетя Рая тоже в больнице.

– Детей бери с собой, квартира у нас большая.

– Дай мне трубку, – взяла бразды правления в свои руки Анна Карповна. – Так, Ксения, это я – Анна Карповна, бери детей, не раздумывая, я присмотрю за ними, не сомневайся.

– Хорошо, – сказала Ксения и положила трубку.

– Ма, я поехала в больницу. Первая ночь самая тяжелая.

– Что тут возразить, – пожала плечами Анна Карповна, – как говорят французы: отсутствующий всегда неправ. Бедный человек, его прямо-таки преследует злой рок, – добавила она об Адаме, хотела сказать Александре, что она еще по фронтовым фотографиям обратила внимание, какие трагические у Адама глаза, хотела так сказать, но не сказала.

Катя смотрела телевизор, и Александра выскользнула из квартиры, не прощаясь с дочерью: ее частенько вызывали по ночам в ту больницу, где она теперь работала, так что ничего странного в отсутствии матери для Кати не было.

– Ой, ма, возьми ключи и со мной спустись. Там у меня в машине банка с икрой, Ксения передала для Кати. Пойдем спустишься, а то я не хочу возвращаться, – сказала Александра, уже выходя за дверь, – ключи возьми. Пойдем. Ты на лифте туда-сюда.

Строптивая Катя на удивление быстро признала старшинство младшей Александры, да и младший Адам пришелся ей по душе, и Глашу она сразу же стала опекать, как родную, даже подарила ей своего любимого плюшевого зайца Мотю с оторванным левым ухом.

– Надо ухо ему пришить, – сказала хозяйственная Глафира, – у тебя есть иголка, нитка.

– Сейчас у бабушки спрошу. А ты сумеешь?

– На раз, – невозмутимо отвечала Глафира. – Я в школе в кружок кройки-шитья хожу, и у меня папа хирург.

– А-а, – протянула Катя, слова маленькой Глаши показались ей вполне убедительными.

– Глашка, не наглей. Не строй из себя колбасу – бери, что дают, – сказала Александра Вторая.

– А че я? А че я строю? Че, ухо зайцу нельзя пришить?

Катя принесла иголку и катушку белых ниток.

– Где ухо? – спросила Глаша.

– Ухо? Н-не знаю. Я его и так любила – с одним, – растерянно проговорила Катя.

– А я хочу любить нормального зайца – с двумя ушами.

Уверенность в себе Глафиры Адамовны действовала безотказно.

– Давай какой-нибудь лоскутик. У него были ухи белые, а ничего, могут быть разноцветные.

– Не ухи, а уши, – привычно поправила младшую сестру Александра Вторая. – И как тебя в школе держат.

– Как, как – на одни пятерочки!

Александра Первая и Ксения дневали и ночевали в больнице у Адама. Он все еще был на черте, и обе женщины делали все, чтобы не упустить его за эту роковую черту.

Папиков приходил в палату к Адаму, где лежали еще двое больных, но полегче Адама – средней тяжести; палата была просторная, теплая, светлая.

Ксения слышала, как Папиков сказал дежурному врачу об ее муже:

– Надо все-таки вытащить парня, тем более при таком уходе. Вытащите – будет мне помощник, он еще в Ашхабаде был моим ассистентом.

В ту минуту Ксения не придала значения словам Александра Суреновича. Правду сказать, она восприняла с надеждой только первую часть его фразы – о том, что Адама «надо вытащить», а что будет потом, ее пока не заботило. Она не придала никакого значения второй половине фразы и тут же ее забыла.

Имеющий уши, да услышит. Услышала Ксения из разговора двух молоденьких медсестер и то, что «Домбровский поступил не по “скорой”. Его привезла в семь утра наша Домбровская, наверное, они родственники, может, двоюродный брат. Еще темно было, я как раз дежурила в приемном покое».