Владимир Шаров - Возвращение в Египет Страница 49

Последнее, Коля, просто так, на заедку. По общему мнению, лучшие страницы (из тех, что уцелели) официальной второй части «Мертвых душ» – обед у Петуха. Он в самом деле монументален и с архитектурной точки зрения выполнен безукоризненно. Но разве можно его сравнить с теми нежными и полными любви трапезами, какими Пульхерия Ивановна чуть не каждый час потчует Афанасия Ивановича, со всеми ее пирожками и коржиками, с салом, чаркой водки и солеными рыжиками, даже с жиденьким узваром из сушеных груш.

Дядя Артемий – Коле

Все, кому я разослал твой «Синопсис», – наша родня, и многие когда-то играли в Сойменке.

Дядя Петр – Коле

Хлестаков – чистый Жиль Блаз, да и в «Вечерах на хуторе…» испанца много. «Мертвые души» – помесь Данте и того же «Жиль Блаза». Вне всяких сомнений, это пародия, но она не злая. Не терпящий насилия мошенник один за другим осматривает все круги ада. Вдоль тропинки частокол такого сброда, что Чичиков кажется чуть ли не ангелом. То, что в третьей части поэмы он примет постриг и дальше будет жить святой жизнью, не удивляет.

Дядя Януш – Коле

Если и вправду Чичиков в последней части поэмы уходит в монастырь, то это оттого, что, коли хочешь, чтобы и мертвые души исправно тянули барщину, несли другие повинности, хозяйство твое должно быть не от мира сего.

Дядя Юрий – Коле

После тебя представляю Чичикова в монастыре то как старца, к которому приехал Достоевский и к которому едет, но пока не доехал Толстой. То как гоняющего бесов (корыстолюбия, стяжательства, наверное, и других) монаха. Он их мучает, загнав в угол и обложив крестами, наотмашь лупцует прочной сучковатой палкой, но нечистая сила не унимается, всё искушает его и искушает. Тогда Чичиков меняет тактику. В соседней келье живет монах, который давно его бесит. Сладко, обходительно Чичиков начинает уговаривать врагов рода человеческого уйти к соседу, и о чудо! – это помогает.

Дядя Евгений – Коле

Уверен, «Мертвые души» задуманы как «роман воспитания». Вторая и третья части поэмы должны были стать историей обращения души, от рождения почти мертвенной, ее медленным, трудным восхождением к Богу.

Дядя Юрий – Коле

Гоголь не только не довел дело до Рая, но сжег и Чистилище. Увы, в пламени апокалипсиса погибли и мы, наше нравственное совершенствование.

Дядя Петр – Коле

Достоевский утверждал, что вся русская литература выросла из Гоголевской «Шинели», впрочем, как понятно, это имеет двоякий смысл. В любом случае, неудача Гоголя со второй и третьей частью «Мертвых душ» дала нашей литературе и нашему воображению больше, чем «Шинель». Не умея написать Небесного Иерусалима, Гоголь пятнадцать лет бился в глухую стену, а когда понял, что дороги в Рай не знает, умер от отчаяния.

Это был приговор не только лично ему, но и всей нашей вере, смириться с ним никто не мог. Дальше, начиная со снов Веры Павловны, бесконечной чередой идут пророки, которые говорят, что знают дорогу в Светлое царство и какое оно на деле. Споря между собой, обзывая друг друга оппортунистами, ренегатами, соглашателями, даже агентами фараона, они путают нас, окончательно сбивают с толку. И так до семнадцатого года.

Сейчас о коммунизме написаны уже не только романы и повести; есть обычный типовой учебник, в котором столько мыслимых и немыслимых деталей, подробностей, что ясно: на сей раз в тех, кого послал на разведку, Моисей не ошибся. Лазутчики оказались сведущими, сумели высмотреть наше будущее, самым внимательным образом всё запомнили и записали. Особенно хорошо, что между рассказами стольких людей о Земле Обетованной нет противоречий, наоборот, все поют в унисон, и главное – всё так зримо, так весело, так натурально, что сомнений нет – идем правильно и осталось недолго. К сожалению, ложка дегтя. Вера наша покоится на чудесах, без них мы о Боге и не вспомним. Сорока дней не вытерпим, станем плясать на костях. Сам я до этого не доживу, а ты увидишь, как переменчивы настроения. Не пройдет двух поколений, мы снова решим, что нас вели не так и не туда, в одночасье всё порушим. А дальше будем вспоминать, как хорошо было идти, верить, что Бог с нами, а теперь безнадега, потому что сегодня – как вчера, и завтра тоже ничего не изменится.

Дядя Ференц – Коле

Еще раз о том, что вся русская литература вышла из гоголевской «Шинели». Что касается советской, то это неверно. Советская родилась из второй, сожженной части «Мертвых душ». Пепел вылетел через печную трубу и поднялся высоко, может, достал до Небесного Иерусалима. И вот, пока не умея выбрать, мы туда-сюда ходили через Красное море, он парил и парил. А когда наконец определились с откровением, сошел с небес. Оплодотворил родную словесность.

Дядя Степан – Коле

Параллель между тем, что ты приписал Чичикову, и днем сегодняшним понятна, но тяжеловата. Вместе с языком ушло и время – зачем его воскрешать? Нынешние «мертвые души» смотрелись бы предпочтительнее.

Дядя Серафим – Коле

Прочитал твой «Синопсис» жене. Говорит, что лучше было сжечь, не написав, но и по написании, даже по прочтении, пожалуй, тоже простительно.

Дядя Петр – Коле

Помню, что и ты предполагал, что в романе переправа Чичикова через Волгу – по разным обстоятельствам она задерживается почти на сорок лет (первая, возможно, и вторая часть «М.Д.» как раз и есть эти блуждания по пустыне) – должна быть соотнесена с переходом Иисуса Навина и всего избранного народа через Иордан. Вступив на другой берег, Чичиков вместе с душами, которые он вывел из рабства, на полученных от казны землях немедля начинает строительство Небесного Иерусалима.

Коля – дяде Петру

Выбор не мог не пасть на заволжскую землю, в те годы ставшую благословением свыше и для штундистов, и для пашковцев, и для староверов, позже – для нескольких десятков толстовских коммун. Я думаю, их поселения и монастыри уже были наброском, первым абрисом Града Божия – Небесного Иерусалима. Дальнейшее обустройство Святой Земли, как ты знаешь, шло неровно. Разрушение староверческих монастырей в тридцатые годы XIX века, Гражданская война и голод двадцать первого года, ликвидация республики немцев Поволжья – кормчий считает, что всё это были сражения Христа и антихриста. Пока перевес на стороне сил зла.

Дядя Януш – Коле

Представляю эту Землю Обетованную в Заволжье. Крестьяне пашут райскую землю. Рядом на соседнем поле урожай уже созрел, и ветер оглаживает спелые, налитые колосья. По меже прохаживается Господь с архангелами. Все улыбчивые, веселые. Тут же, на лугу, степенные, ухоженные коровы и откормленные телята. В последних столько радости, что они скачут, задирая вверх задние ноги.

Дядя Святослав – Коле

Мне всегда было трудно представить, что в третьей части «М.Д.» Чичиков чернец и спасается в маленькой обители где-нибудь на Севере. Не тот характер, темперамент. Другой расклад, если он деятельно, не останавливаясь ни перед какими препятствиями, возводит Небесный Иерусалим. Хорошо, что у тебя деньги на эту стройку, отмаливая себя и других, собирает Хлобуев, что теперь они трудятся на пару и по жизни тоже идут в связке.

Дядя Ференц – Коле

И я думаю, что Гоголь не исключал, был бы рад в финале поэмы воскресить мертвые души. Написать их, умело, споро, своими руками строящих Небесный Иерусалим.

Дядя Святослав – Коле

Нужен план Рая, Небесного Иерусалима здесь, на Земле, с подробным и тщательным описанием и в его естественных границах.

Дядя Петр – Коле

В рукотворный Рай не верю и со Святославом не согласен. Когда бы дошло дело, Гоголь написал Эдем не от мира сего. Вспомни Хлобуева. Мот, сибарит, бездельник. Бывало, так протратится, что и детей кормить нечем. Глядишь – наследство. Единственный праведник на обе части поэмы, он не пахал и не сеял, однако Господь не забывал: кормил, поил как птичку небесную. На Святой земле Рай руками не строится, его только и можно что вымолить.

Дядя Юрий – Коле

Дочитал твое и взял Гоголя. Представил, как души, что Чичиков купил на вывод, – плотники, каменотесы, ломовые извозчики – попадают в Небесный Иерусалим. Южная часть города уже возведена и высится во всем великолепии. Строительство Северной пока даже не начато. Пытаясь понять, как город будет выглядеть, когда работы завершатся, новоприбывшие не спеша обходят его. Улица за улицей, площадь за площадью, ладонью и локтем вымеряют каждый храм и каждый дом. Внимательно, с какой-то невозможной нежностью ощупывают, оглаживают стены из мрамора и лазурита, топаза, яшмы, оникса и янтаря. В их скрюченных заскорузлых пальцах много тепла, и камни Небесного Иерусалима с радостью впитывают его, в свою очередь, они тоже переполнены теплом и светом. Солнца или вообще нет, или оно ушло за горизонт, но город сам собой светится изнутри, готов согреть каждого. И вот эти души и эти камни, делясь, обмениваясь теплом, скоро делаются как бы одним Божьим творением.