Анна Кирьянова - Опыты жизни. Психологические эссе Страница 5

О суровой женщине

В башкирском селе я оформляла документы на квартиру. Это непросто – документы оформлять. Сами знаете. А в деревне – особенно. Пришлось, как Сноудену, отвечать на многочисленные вопросы: с какой целью я собираюсь здесь жить. Кто я по профессии. Какое образование имею. Есть ли семья. Какие, так сказать, планы и ожидания. Вопросы задавала суровая женщина средних лет. Остальные сотрудники слушали внимательно. Я чистосердечно отвечала. Ничего не скрывая. Что планах на будущее – папу из Санкт-Петербурга пригласить пожить. Папа один остался. А здесь – природа, санаторий рядом, свежий воздух, чистая вода. Женщина мрачно поинтересовалась кто мой папа. Я честно ответила. Она кивнула и подписала договор на электричество. Как комиссар ЧК – оправдательный приговор. Тяжелый честный разговор. Очень похожий на допрос. И такая неприветливая угрюмая женщина. Я даже расстроилась немного. И пошла. А в коридоре она меня догнала. И сурово спросила, понимаю ли я, что делаю. До конца ли осознаю ответственность. Например, как я собираюсь перевозить рояль. В деревне не продают роялей. Старинный рояль придется везти из Санкт-Петербурга. Потому что профессор-папа – как он здесь будет без рояля? На котором, несомненно, привык играть. Я лепетала, что у папы нет рояля. есть штанга и гири. Но женщина не слушала меня. «Как он будет здесь ходить по деревне, в галстуке и бакенбардах?», – взволнованно спрашивала она. С кем общаться? Кому читать научные статьи? Как мы будем перевозить библиотеку? У папы ведь масса книг. Наверное, вагон. Ему тут будет скучно. Его никто не поймет. Он будет такой одинокий и потерянный ходить по улицам в шляпе. С бакенбардами. С палочкой. Ужасно. Его могут обидеть. И, главное, когда мы привезем папу? В конце концов, есть и здесь понимающие люди. Они помогут с роялем. На худой конец можно купить пока детское пианино в соседнем большом селе. И женщина уже не была суровой. Она была страшно взволнованной. В некотором нервном ожидании. На щеках у нее появился румянец, а в глазах – слезы, когда она говорила о том, что профессора можно обидеть. Даже вот просто – непониманием. И мы расстались друзьями. Я пообещала держать ее в курсе событий. И принуждать папу пить витамины и не волноваться по пустякам. Из-за рояля там или библиотеки. Пусть приезжает, когда захочет. Она сможет за ним присмотреть. Умеет обращаться с учеными. И на прощанье мы помахали друг другу. И она сурово пошла выполнять свою работу. Такая ответственная одинокая женщина…

Всеобщий любимец

Однажды я была всеобщим любимцем. Это научная правда. Доказано путем социологического опроса и психологического тестирования. На третьем курсе философского факультета взошла моя звезда. Когда я получила научное подтверждение, что все меня любят и уважают. Нам начали преподавать социологию. Науку об обществе. И преподаватель провел тест. Там был такой вопрос: если бы вам предстояло год провести на необитаемом острове или в космическом путешествии, кого из группы вы взяли бы с собой? Чтобы вдвоем преодолевать, так сказать, тяготы. И проводить довольно однообразное время на острове или в звездолете. И, изучив наши тесты, преподаватель торжественно сказал: «самый популярный человек в группе – Анна Кирьянова. Все до единого отметили, что именно с ней полетели бы на год в космос. Или вот на острове бы жили. Поздравляю, Анна!». Мне было приятно. Хорошая штука – социологический опрос. Неподдельный и непредвзятый. Что ни говори, наука. Все доказано. Но радость была несколько омрачена простым фактом. В группе было тридцать юношей. И всего две девушки: я и монголка Ичинхорлоо. Которая редко посещала занятия. И плохо говорила по-русски. Наверное, меня выбрали, потому что я отлично по-русски говорю… Но соцопросам я с тех пор не слишком доверяю…

О национализме

Только что вернулась я из Башкирии. Из самой башкирской Башкирии, где горы и поля, где луга и реки. И где живет коренное население. И было мне грустно и обидно после оскорбительных комментариев и прочих неприятных сообщений. Которые, кстати, писали люди, которые в «друзья» зарегистрировались. После моего интервью про нынешнюю ситуацию на родине. А на улице перед домом играли два башкирских мальчика лет пяти. Просто загляденье, что за мальчики! Плотные, упитанные, крепенькие. Щекастенькие, круглолицые. Смугленькие, румяные. Глазки карие, чуть раскосые. В руках – палки. Это как бы мечи. И один мальчик мне говорит: «Тетя, давайте с нами играть!». Я отвечаю: «С удовольствием! А во что вы играете?». И один мальчик взмахнул мечом и кричит: «Я Илья Муромец!». А второй тоже взмахнул. И тоже кричит: «А я – Добрыня Никитич!». Они богатыри земли русской. Мальчики-то. А мне предложили стать Тугарином Змеевичем. Я вежливо отказалась, и мне разрешили быть третьим богатырем – Салаватом Юлаевым. И дали палочку. И мы два раза вокруг дома обошли, угрожая палочками Тугарину Змеевичу. Если бы он нам с Рамазаном и Наврузом встретился, не сносить бы ему головы! От трех богатырей-то. И мне стало гораздо веселее. Потому что нет у детей ни национализма. Ни политики. Ни оскорбительных комментариев в интернете. А война только с Тугарином Змеевичем. Который, понятное дело, испугался и спрятался. От трех богатырей земли русской: Ильи Муромца, Добрыни Никитича и Салавата Юлаева…

О спорах и распрях

Задумка московской передачи была проста до гениальности. Меня позвали. Рассказать о ясновидении и прочих загадочных феноменах психики. Ученого профессора-атеиста, чтобы он быстренько разоблачил все эти явления: мол. одно самовнушение и иллюзия. И священника. Чтобы он с точки зрения религии и профессору, извините, нос утер. И мне указал на недопустимость мистических взглядов. И, возможно, чтобы мы переругались и наговорили друг другу обидностей. Для увеселения зрителей. Там, видимо, предполагались какие-то особенные зрители. Любители гладиаторских боев и публичных казней. И перед студией мы все трое встретились. Довольно натянуто поздоровались. Как боксеры перед поединком. С некоторой угрюмостью. А в здании шел ремонт, а с бокового входа наверх вела такая крутая обледеневшая лесенка. Как вот горка. С хлипкими перильцами. А я красивые сапоги надела. На каблуках. Чтобы казаться выше и элегантнее, когда меня будут обижать и подавлять аргументами. И с горечью поняла, что никак не подняться мне по лесенке. Я еще и вижу плохо. А уже смеркается. О чем и сообщила будущим оппонентам. Прямо и искренне. И тогда пожилой профессор-физик стал искать выход из положения. А молодой священник ему помогать советом. Они даже горячились и спорили. Но отнюдь не по религиозным вопросам, нет. А по вопросу моей транспортировки по лесенке. И, ругаясь и споря, нашли выход из положения. Спиной вперед пошел ученый. Крепко держа меня за руки. Его разбитые прочные ботинки были очень устойчивыми. Физик все-таки. А сзади, крепко держа меня за воротник, пошел представитель религии. Утешая меня кротко. Что если мы упадем – то упадем вместе. Мне будет мягко. Но очки лучше снять и в карман положить. И лучше все же не падать. И так мы поднялись успешно в здание телекомпании. Запыхались, раскраснелись, ученый со священником спорят о том, как меня обратно транспортировать… Аргументы научные приводят. И я рада, что не расшиблась. А передача прошла очень скучно. Потому что все трое обращались друг к другу с невыразимой добротой и дружелюбием. И кивали разным историям и научным выкладкам, которые ничуть не противоречили друг другу по сути. И улыбались. Впереди нас ждало важное и интересное занятие – спуск. Совместное и увлекательное дело. Дружное. Благородное. Позитивное. Поэтому я не люблю спорить. Из-за какой-то философской дефиниции или взглядов на происхождение человека можно упасть с лесенки. Одному-то. Ну их, дефиниции и формулы. Главное – это все же понимание и помощь. Они нас и объединяют в итоге…

Об утешениях

Есть дежурные утешения. Бессмысленные и беспощадные. Потому что только подчеркивают безразличие человека к вашей беде. Даже писать их не хочу. А есть утешения нелепые. Глупые. Бесполезные по сути. Но очень действенные. Как по столу стукнуть, за что, что ребенок об угол ушибся. Или подуть на царапину. Или сказать: «Ничего страшного! Мы с тобой еще горы свернем!», – хотя какие горы? И зачем их сворачивать? Но утешает почему-то. Меня редко утешали во взрослой жизни – как и всех, наверное. Поэтому и запомнилось. Недавно паспорт меняла. Очередь, все злятся, присесть негде. Страшные лампочки под потолком, люди ругаются и кричат. Ужасно. Обычная история. Я огорчилась, конечно. Опаздываю. Вслух говорю об ужасной организации дела и плохом отношении к людям. И сосед по очереди, очень колоритный мужчина с железными зубами и кольцами на пальцах – к сожалению, нарисованными, – меня утешал. «Не расстраивайтесь, – говорит, – дама! – Я двенадцать лет без паспорта жил. В смысле, сидел. И сейчас у меня только справка об освобождении. И ничего. Я вас вперед пропущу. Потому что вы инженер и можете на симпозиум опоздать. Это по вам сразу видно. Вам паспорт нужнее. Дорогу ученым, граждане!»… Утешительно думать, что производишь приятное впечатление на людей. Благодаря очкам и пальто. А в другом случае, в Эрмитаже, тоже внешность помогла. Я с маленькой дочкой стояла в громадной очереди. И вдруг вижу: объявление. Мол, гражданам России – билет сто рублей. А иностранцам – сто долларов. Нужно предъявить паспорт. Я распереживалась, что паспорт дома оставила. Говорю: вот примут нас, Сонечка, за иностранцев. И заставят билет за такую огромную сумму покупать. Мужчина впереди обернулся и утешил меня ласково: что вы, – говорит, – женщина, с ума сошли? Кто нас за иностранцев примет с нашими рязанскими мордами? Не стоит переживать! Сейчас приобщимся к культуре! Это меня здорово успокоило. И билет продали дешевый. Прав оказался добрый мужчина. А недавно в магазине купила персики. Кассир такой интересный юноша, с волнистыми волосами, элегантный. На пальце кольцо. Настоящее, с камушком зеленым. Рубашечка розовая. А персики не пробиваются на кассе почему-то. Я огорчилась. А кассир так элегантно меня утешил: «Это ужасно гадкие персики, уверяю вас! Скажу по секрету, тет-а-тет, кислые и жесткие. Некоторые – гнилые. Вы их скушаете, и живот заболит. Как нехорошо могло бы выйти! Тьфу, пакость, а не персики!». Я сразу повеселела и сказала кассиру, что он красивый. Это святая правда. Ну их, эти персики. Потому что был такой философ, Лейбниц. Про него все забыли давно. Ну, кому нужен древний философ? Но одну его фразу мы часто повторяем. Она утешительная. «Все к лучшему в этом лучшем из миров»!. А если коротко: «Все к лучшему!»…