Андрей Глебов - Золотые пешки Страница 5

Схватив за обструганные под ладонь ручки наполнившихся носилок, Острогор и танкист понесли их наружу.

– Из Казахстана? – спросил сержант в спину напарника, безошибочно определив его национальность.

Крепыш повернул голову на короткой шее и скосил и без того узкие глаза.

– Ну…

– Откуда? Поточнее.

– Капчагай.

– Рядом. Я из Джамбула.

– Ой-бой! – крепыш подпрыгнул, едва не опрокинув ношу. – Земляк!

– Выходит. За что попал?

– На мусорку ходил, – колченогий горестно цокнул языком и смачно сплюнул. – Поймали.

– На Потсдамскую свалку, что ли? – уточнил Острогор.

– Туда, туда, – закивал головой казах.

– Журнальчиков интересных захотелось?

– Не-а, зачем? Мне картинки не нужно… Хотел кроссовки найти… Там… адидасы какие-нибудь или пума в натуре, всякие там джинсы-минсы, рубашки батные… Вот…

– Батники, – машинально поправил Острогор.

– Ага, ага! Я целых три больших пакета набрал, да! Классные вещи! Фирма! А замполит, шайтан, узнал, подследил и поймал.

– И всё экспроприировал.

– Чё?

– Отобрал?

– Отобрал! Всё отобрал! Прикинь? И ещё на арест посадил, собака! В губу отдал.

– Путёвкой отметил, – засмеялся Острогор. – В санаторий!

Земляки вывалили гнилую картошку на заднем дворе столовой и пошли обратно.

– А знаешь, как жалко! – зацокал языком танкист. – Очень! Очень жалко! Да? – он ждал сочувствия.

– Прибарахлишься ещё. Успеешь!

– Не-а. Как уже успею? Скоро домой.

«Тоже дедушка», – отметил про себя Острогор и подбодрил напарника. – Время ещё есть. Ты, если намылишься туда, заходи с южной стороны. Там через проволоку пролезть можно. Есть дыры.

Острогор знал, что советовать. Месяц назад лейтенант Дроздов повез его туда вместе с отделением. Солдаты натаскали для взводного ковров и мебели и забили отобранными офицером предметами весь кузов 66-го ГАЗона. Таким макаром Дроздов обставил своё жилище для приезжающей к нему молодой супруги.

Как говорится, так исторически сложилось, что Потсдамская свалка, куда вывозились бытовые отходы из Западного Берлина, была облюбованным местом не только немецких ворон и чаек, но и представителей вооруженных сил Советской Армии.

Здесь можно было найти всё: начиная от носков и заканчивая телевизором и платяным шкафом. Естественно, не всё имело товарный вид, но очень многое смотрелось как новое. А после стирки так вообще блистало девственной первозданностью!

То, что на родине было жутким дефицитом, здесь валялось под ногами в неимоверно бешеном количестве и в небывало фантастическом ассортименте! Да ещё без очереди! И уж тем паче – бесплатно! Бери, сколько сможешь унести!

Небольшие изъяны: микроскопические пятнышки, дырочки, потёртости или разошедшиеся швы легко устранялись. Но берлинцам западного сектора, испорченных флюидами смердящего капитализма, проще было купить новую вещь, чем заниматься её починкой. Вторую жизнь отверженному предмету давали советские мастера на все руки.

Группы парней (кто в форме, кто в камуфляже, кто в тёмно-синем трико) лезли через защитные ограждения свалки за импортным шмотьём и вещами. Как трудолюбивые муравьи они теребили полиэтиленовые пакеты, копошились в горах хлама и сортировали тряпьё. Кроме обуви и одежды особой популярностью пользовались глянцевые журналы с фотографиями высококвалифицированных специалистов половых отношений, вытворявших друг с другом умопомрачительные экзерсисы. В сравнении с ними упражнения трактата Кама Сутры низвергались до способов размножения на уровне клеточного деления.

О-о-о! Чего только не было на страницах этих изданий! Каждая фотография захватывала дух и педалировала инстинкты! Вот это формы! Какие позы! А что творят! Ого-го!!!

Красочные издания западногерманской порноиндустрии наравне с прочими отбросами, подобранными на свалке, увозились в Союз в дембельском чемодане «мечта оккупанта». На его крышке в хороводе наклеек из гэдээровских красоток гордо реял вырезанный из ватмана и разукрашенный гуашью самолёт. «Ил» или «Ту». Кому что больше нравилось.

Выгружая вторые носилки, Острогор поинтересовался:

– Сколько дали?

– Пять суток. А тебе?

– Десять.

Казах сочувственно закачал головой.

– Ой-бой, чё так слишком? Салабонов сильно чморил? Бил много, да?

– С ротным повздорил, – нехотя пояснил Острогор.

– Как поспорил? На кулаках, да?

– Нет, кулаков не было. Что-то вроде танца с саблями.

– Э! С саблями? А где взял, а? Ты кавалерист, что ли, да?

– Ага, драгун.

– Это чё, драку любишь, значит?

– Обожаю! – язвил Острогор. – А ты, думаю, лошадей. – Танкист резво закивал головой.

– А казы, наверное, ещё больше.

– М-м-м, – мечтательно промычал простодушный крепыш. В его памяти тут же вызрела картина степной идиллии с юртой, огромным казаном, дастарханом на кошме, дымящимся бешбармаком и колбасы из конского мяса.

– Хватит слюну глотать! – услышал он голос, беспощадно разорвавший холст с волнительным пейзажем джайляу и пышным тоем. – Пошли!

Сын кочевого народа протяжно вздохнул, разогнал лёгкий туман ностальгии и затянул на манер акына:

– И куда ни взгляниВ эти майские дни,Всюду пьяные бродят они!

В его исполнении это звучало пародией.

Через полчаса таскания испорченного продукта, рыхлая куча загнившего картофеля приобрела очертания холмика. Его высота превысила высоту стоявшей рядом под трубой водослива деревянной бочки, служившей резервуаром для сбора дождевой влаги.

Сгрузив очередную порцию гнили, Острогор бросил носилки и подошёл к бочке. Глянув в неё, он разделся по пояс и кинул напарнику:

– Ну-ка, наклони, умыться хочу.

Танкист оглянулся. Конвоир сидел на крыльце, блаженно щурился на солнце, досрочно, ещё в феврале растопившее весь снег, и задумчиво курил. Явно грезил о гражданке, манкируя обязанности службы. Утрата контроля за арестантами была умышленной. Осознанная халатность ему даже нравилась. Да и куда эти навозные жуки денутся?

– О-о-о!!! Хоррро-о-о-шо-о-о!!! – блаженно плескался Острогор, смывая с себя потно-торфяную эмульсию. – Тебе полить?

– Не-е-е!!! – заблеял казах и поёжился. – Бр-р-р-р!!!

– А зря! Ну-кась, наклони побольше!

Острогор расставил ноги пошире и залез на полкорпуса в бочку, фыркая от удовольствия.

– Мыла бы!

– И верёвку! – добавил танкист и засмеялся затёртой солдатской шутке. Острогор по инерции глухо хохотнул из деревянного чрева и едва не упал.

Бочка ударила его по голове, выплеснула остатки воды на сапоги и тяжело покатилась, грозя утащить попавшую в ловушку жертву.

– Чтоб тебя! – ругнулся Острогор, мотнув головой и рассеивая брызги. – Ты чего?

Его земляк, вытянувшись в струнку насколько это ему позволял короткий рост и колченогость, застыл каменным истуканом, держа руки по швам.

Рядом с ним высилась мощная фигура, превышавшая бурханчика раза в полтора. Она давила на него сверху вниз тяжёлым взглядом, в котором начисто отсутствовала удовлетворённость Пигмалиона своим творением. Оно и понятно: неказистое создание никак не походило на изящную Галатею. Даже в обезображенном виде.

Начальник гауптвахты полковник Дубов, Острогор с голым торсом и вросший в землю сын степей образовали чудную композицию, к которой с большой натяжкой подходил эпитет «три тополя на Плющихе». Максимум – «два тополя и один саксаул».

Угасающая динамика катящейся бочки, мягко ухающей опорожняющимся нутром, степенно подводила ситуацию к апогею своими замирающими звуками. Когда пустая тара остановилась, звенящая тишина залила уши горячим воском.

Полковник Дубов поманил Острогора пальцем.

– Товарищ полковник, сержант Острогор… – начал рапортовать арестант, но был пресечён.

– Что ж это ты, сержант, банно-прачечные процедуры тут учинил?

– Вспотел, хотел умыться, товарищ полковник! – Острогор был немного удивлён. Он-то ожидал гром и молнии, а с ним говорили спокойно, чуть ли не по-отечески. Это пугало ещё больше. Говорили, что Дубов любил изощрённые наказания, коих в его арсенале было предостаточно.

– На это есть специально отведённый день, – наставлял полковник. – Суббота. Слыхал? Или у вас в части иначе?

– Никак нет! ПХД и баня по субботам!

– А сегодня, какой день недели?

– Четверг, товарищ полковник!

– Вот видишь, – душевно проворковал полковник, и Острогору на мгновение показалось, что он вот-вот ласково погладит его по головке или дружески похлопает по плечу, – до субботы дожить надо!

За спиной Дубова материализовался конвоир. Его физиономию покрывала морщинистая сетка злобы, а глаза пытались испепелить арестантов.

– А ты куда смотрел? – обернулся на шаги полковник.

– Я в подвале был, товарищ полковник, – соврал солдат.

– Разве там нет присмотра?

– Есть, но…

– Зайдешь ко мне после обеда, – оборвал полковник автоматчика и вперил взгляд в полураздетого собеседника, покрывающегося гусиной кожей.