Александр Мелихов - Мои университеты. Сборник рассказов о юности Страница 5

– Н-ну, м-мужики, вы даете! Вы ч-че в-всю ночь з-зубрили, что ли? И вообще, г-где я вас в-видел?

– Хорошо, – сказал высокий. – Считаем, что по первому вопросу мы получили одобрение. Переходим ко второму. Это уже ваша парафия.

Маленький надел очки и прочел второй вопрос: «Пожарная безопасность при сварочных работах».

– Посмотрим, что имеет сказать по этому вопросу наш общий друг. – Он слегка потрепал Пашу по плечу. Паша открыл глаза.

– А я в-все с-слышу, – сказал он несколько лукаво. И в-все знаю. Т-только рассказать т-трудно. Я с-сегодня не в ф-форме. А в-вобще, если з-загорится, нужно т-тушить!

– Что же, мысль не плохая, – отозвался коротышка. – Ответ правильный, но не полный. Придется кое-что добавить. Слушай, Ткачук! Спать будешь после экзамена.

Маленький несколько секунд размышлял, а потом с улыбкой перечислил основные противопожарные мероприятия при сварочных работах.

Во время его рассказа Паша слегка дирижировал левой рукой и притопывал правой ногой.

– Ну, теперь самое трудное, – сказал высокий. – Что ему поставить? Нужно было бы влепить двойку, но меня не будет, а как он будет пересдавать? Осенью? А диплом? Так что придется натянуть до тройки.

– Ну нет, – сказал коротышка, – давайте выведем ему средний балл. Я вам за ответ поставил пять, вы мне, я надеюсь, тоже. Он сам, конечно, получил двойку. В сумме двенадцать. Разделим на три, выходит четверка. Ну, как, согласны?

Высокий кивнул, взял Пашину зачетку и поставил ему оценку.

– Все, Ткачук, экзамен закончен. Вот ваша зачетка, и можете идти. Поздравляем вас с успешной сдачей последнего экзамена.

Он слегка встряхнул Пашу за плечо.

– А за ш-што двойка? – вдруг забубнил Паша. – Я же в-все ответил!

– Какая двойка, Ткачук? Вы сдали на четыре. Так что идите спокойно отдыхать, – весело сказал маленький. Паша взял зачетку и с большим усилием, опираясь на стол, встал.

– С-спасибо, мужики! Ну, я п-пошел, л-ладно?

Он повернулся и направился к дверям. Однако в этот момент левая нога у него подломилась, и он грохнулся на пол. Встать он не пытался. Коротышка подбежал к двери.

– Ребята, – крикнул он, – заберите своего друга, а то он нам проход загородил.

Два студента, наблюдавшие происходящее из-за двери, вбежали в аудиторию, подхватили Пашу под руки и выволокли в коридор.

На следующий день к вечеру я зашел к Паше в общежитие. Он, опухший, небритый, в дырявых носках, сидел на кровати. Были сумерки, но свет он не зажигал.

– Слушай, – спросил он меня, – что я там вчера навытворял? Мне такие чудеса рассказывают, а я ни фига не помню.

Я все ему коротко рассказал. К концу рассказа Паша схватился за голову.

– Это конец света, – простонал он. – На глазах у любителей. Нет, я этого не выдержу, я застрелюсь! Не веришь? Сыграю на первенство города и застрелюсь!

– Чем стреляться будешь? – поинтересовался я не без яда.

– Найду, – коротко ответил Паша. – Время придет – найду.

Паша не застрелился и не стал гроссмейстером. Он благополучно защитил диплом и постепенно перешел в разряд любителей.

Владимир Манский (Екатеринбург)

Несравненно

Двери автобуса открылись: перед глазами возникла внушительная колоннада Уральского университета. Миша за какие-то 20 дней превратился в настоящего книжного червя. Им были освоены не только «топовые» писатели и поэты, но и фантасты, современные гении. Иными словами, он в себе не сомневался, будучи уверенным, что через какие-то три часа филологический факультет пополнится новым студентом.

Зашел в кабинет. А там все как положено: приемная комиссия в лице очкастых дяденек и тетенек, новые лакированные парты, списки. Стоп! Почему нет билетов?

Его будто услышали…

– Молодой человек, вы садитесь, садитесь… напротив нас.

Внутри похолодело. На такой форс-мажор он не рассчитывал.

– Ну же! Смелее, вас никто не укусит. В этом году мы решили отойти от этой волокиты с билетами, поэтому вступительные будем сдавать простым разговором. У нас же филологический, так?

Миша, немного придя в себя, выдавил:

– Так…

Комиссия продолжала:

– Все просто… мы будем говорить слово, а вам надо подыскать к нему сравнение. Всего пять слов. Готовы?

Миша быстро настроился на нужную волну, сконцентрировался, сжав в комок всю лексику, точки, запятые, и уже готовился запустить ими в уши сидящим напротив…

– Первое слово – «скользкий».

– Скользкий, как лед под ногами тевтонцев.

– Второе слово – «горячий».

– Горячий, как нрав пьяного испанца!

Ему нравилось… Он уже вживался в роль импровизатора.

– Третье слово – «сухой».

– Сухой, как глотка похмельного наутро пьяницы, изрядно погулявшего вчера вечером.

– Ай, молодец… Но не скатывайтесь к пьянству, у нас тут это не поощряют. Четвертое слово – «дикобраз».

– Дикобраз, словно храбрый воин, нашпигованный копьями на поле боя.

Последнее слово. Осталось лишь оно – и Миша поступил… Судя по одобрительному хмыканью комиссии, получалось у него великолепно. Осталось не оплошать сейчас.

– Итак, пятое слово – «любовь».

– Несравнимо и несравненно…

– Что, простите?

– Я сказал «несравненно».

– Подберите хоть самое простое сравнение…

– Я не могу. Вернее, могу, но подбирать не стану… Любовь нельзя ни с чем сравнить. Молодая, зрелая, горячая, тусклая, холодная, она всегда останется нетронутым существительным. Поэтому не буду порочить…

– В таком случае мы вынуждены вам отказать…

– Ну, я пойду?

– Ступайте… и попробуйте на философский, с такими мыслями – с руками оторвут.

Миша брел по улице, не жалея о своем решении, держа в голове образ своей девушки. Он никогда не смог бы подобрать сравнение тому чувству, что их объединяло. Любви.

Зажужжал телефон… Придется «осчастливить» маму. Но эсэмэс прислала не мать – Таня: «Мы расстаемся».

Когда Миша докурил пятую сигарету подряд, сказал сам себе:

– И все равно несравненно…

Алексей Панограф (Санкт-Петербург)

Дыни, костыли и сопромат

«Сдал сопромат – женись» – гласила в те времена студенческая народная мудрость. Для нас, физмеховцев, сопромат отнюдь не был самым сложным предметом. Сдавали мы его на втором курсе. Те, кто прошел на первом огонь и воду физики, «вышки» и линейной алгебры, а летом – «медные трубы» стройотряда, уже более-менее спокойно отправлялись на экзамен про опертые и защемленные балочки. Еще бы, две пройденные с боями сессии первого курса за плечами!

Приходим утром к аудитории, а тут – оба-на, сюрприз… Экзамен сдается на досках. Это означает, что, в отличие от предыдущих аттестационных мероприятий, на которых в аудиторию заходило и рассаживалось за парты готовиться по пять человек, здесь заходило три человека, и писать ответ надо было на доске. Это очень серьезная фора преподу. Все равно как если бы экзаменатор читал твои мысли – вот они на доске как на ладони, налицо все результаты твоего мыслительного процесса по данному предмету…

Гриня списывал всегда, на всех экзаменах. Для него это была своего рода игра – сможет или не сможет он обмануть бдительное око педагога. Относился к этому как к искусству, готовился к экзамену не менее серьезно, чем зубрилы, тщательно продумывая варианты шпаргалок и методы их использования.

На какой-то экзамен Гриня заготовил шпору, написанную на длинной узкой ленте для чеков. К верхнему и нижнему краям ленты были приклеены спички. Шпора плотно скручивалась на них, а на экзамене легко можно было, перематывая с одной спички на другую, находить ответ на нужный билет.

К выбору экипировки для покорения экзамена Гриня подходил не менее тщательно, чем альпинист – к восхождению на восьмитысячник. К подкладке его пиджака с двух сторон были пришиты специальные карманы: один – для конспекта, другой – для учебника.

Не знаю, сколько времени потратил Гриня на тренировки, но на экзамене по матанализу во время подготовки к ответу он сидел на конспекте и, едва заметно поерзывая, ягодицами перелистывал страницы. Препод по матану был строг и опытен, периодически он прохаживался по рядам и с «парашей» выгонял пойманных на списывании, но Гриня ни разу не попался.

Преподаватели были обычно удивлены, почему Гриня, так хорошо отвечавший билет, плыл на дополнительных вопросах, но «хор.» или «уд.» ставили ему в зачетку.

И если у остальных студентов, отвечающих у доски, имелись надежды на то, что выпадет легкий вопрос или билет, который выучен, то Грине надеяться в этот раз было не на что. Он чувствовал то же, что и хоккеист, в полной экипировке – на коньках и с клюшкой – неожиданно оказавшийся на футбольном поле. А проигрывать Гриня не привык.

Оценив диспозицию и поняв, что ловить ему нечего, Гриня попросту развернулся и ушел. Но часа через два, когда полгруппы уже отстрелялось с разными результатами, он неожиданно вернулся…