Маша Трауб - Руками не трогать Страница 5

– Жалуйся! И где она найдет такую дуру, которая будет тут за вами тряпкой елозить, пока вы в белых кофтах про культуру рассказываете? Небось у вас-то дома срач почище музейного!

Лейла Махмудовна закатывала глаза.

– Ну что не отвечаешь? Я в точку попала? – радовалась Гуля.

Что касается Гулиного устройства на работу, то тут все было просто. Найти другую такую дуру, которая будет хотя бы создавать видимость уборки за ту плату, которую мог предложить музей, было действительно невозможно. К тому же Берта Абрамовна очень трепетно относилась к подбору кадров, задавая порой странные вопросы на собеседовании и обращая внимание на «нестандартных» людей. Так, в случае с Гулей на главную хранительницу произвела впечатление ее биография. Отсутствие какого-либо пиетета по отношению к кому бы то ни было Берта Абрамовна сочла хорошим качеством для обслуживающего персонала. Гуля, как следовало из анкеты, была татаркой по папе и украинкой по маме. Внешне она – на имени Гульнара настоял отец – была типичной татаркой, но в душе, в разговоре, в сознании – украинкой. Уборщица только первую неделю работы казалась «нормальной», а потом вписалась в коллектив, подтвердив чутье главной хранительницы к «своеобразным, нестандартным, по-своему удивительным людям».

Гуля жила по собственному времени и летоисчислению. Она была удивительно равнодушна к цифрам и датам – приходила, когда хотела, уходила, когда считала нужным. Правда, каждый день уточняла у Берты Абрамовны, во сколько должна прийти завтра. Берта Абрамовна говорила «в девять», Гуля кивала и на следующий день приходила к обеду. Или могла явиться в шесть вечера и пожелать всем доброго утра.

– Так уже день прошел, – отвечала Лейла Махмудовна.

– И мы куда-то опоздали? – риторически спрашивала Гуля с внезапно проявившимся говором.

– Гуля, заклинаю вас, помойте полы под инструментами! – Лейла Махмудовна не могла простить уборщице свои рабочие туфли, которые опять оказались не под тем диваном, под которым были оставлены с вечера. – После вас остаются островки, нет, острова пыли. Неужели нельзя махнуть вашей грязной тряпкой чуть дальше, чем ножка клавесина?

– Так давай я тебе швабру дам и махай, куда хочешь! – радостно отвечала Гуля.

– Проявите хотя бы чуточку уважения! – начинала закипать Лейла Махмудовна.

– Лейла, не кипятись, а то приступ начнется, – отвечала Гуля, – а мне тебя потом тряпкой обтирай.

Когда у Берты Абрамовны были «съемки» с утра, день обещал быть тяжелым для всех. Главная хранительница заклинала Гулю прийти пораньше и сделать влажную уборку, «чтобы не было стыдно». Та послушно и сосредоточенно кивала и, конечно же, опаздывала на несколько часов. Лейла Махмудовна искала свои туфли по всему музею – ведь только в них она могла провести экскурсию. И пока экскурсовод искала свою обувь, школьники бегали по залам, хлопали дверьми туалета, ели шоколадки и заливали пол соком. Берта Абрамовна уходила в свой кабинет и протирала виски тройным одеколоном, запасы которого у нее остались, видимо, тоже с прошлого века. И это было единственное средство, которое снимало мигрень. Главная хранительница свято верила в чудодейственные свойства тройного одеколона, так же, как в огуречный лосьон и розовую воду. И только после того как Лейла Махмудовна не без помощи Елены Анатольевны находила свои туфли и уводила школьников в дальний зал, а Гуля с двухчасовым опозданием являлась на работу и начинала громыхать ведрами в своей каморке, Берта Абрамовна выходила из кабинета, молясь, чтобы у Лейлы Махмудовны не случилось приступа.

Да, однажды такое произошло в присутствии съемочной группы, и у Берты Абрамовны тоже чуть не случился приступ. Это была тайна, страшная тайна, которую хранили все сотрудники музея. У Лейлы Махмудовны, главного экскурсовода, лучшего, старейшего, уважаемого и уникального в своем роде профессионала, во время экскурсии могла начаться «падучая». Этот диагноз определила Берта Абрамовна, и он прижился. Лейла Махмудовна вдруг, без видимой причины, начинала размахивать руками, задыхаться и валилась на пол. Приступы у нее случались исключительно во время экскурсий и никогда – в кабинете или на улице. Полежав некоторое время на полу, она так же быстро приходила в себя, вставала, заботливо обтертая Гулиным грязным вафельным полотенцем, и как ни в чем не бывало продолжала вести экскурсию. Дети от такого зрелища были в восторге и надолго запоминали поход в музей.

Берта Абрамовна не раз собиралась расстаться с Лейлой Махмудовной, долго «зрела», долго готовила нужные слова. Но, когда уже была настроена решительно, категорично, убедив себя в том, что Лейла не может «пугать бедных детей» и ей лучше пройти лечение хотя бы до состояния ремиссии, она тихонько проходила в зал, где та вела экскурсию, и вся ее решимость мгновенно испарялась. У Лейлы Махмудовны был удивительный дар – она, казалось, гипнотизирует детей своим взглядом, голосом… Говорила экскурсовод очень тихо, и дети буквально заглядывали ей в рот. Лейла Махмудовна умела так присесть, так повернуть голову, так склониться к первым рядам зрителей, что те замирали, замолкали и внимали каждому ее слову. Около каждого стенда среди детей начиналась борьба за право стоять как можно ближе к экскурсоводу, справа и слева. Будь такая возможность, они бы сели ей на голову. И несмотря на свой возраст, Лейла Махмудовна удивительным образом чувствовала современных школьников. В ее руках, как у волшебницы, оказывалась ручка, светящаяся двухцветным лазером, которой она указывала на экспонаты, или фонарик, которым она подсвечивала зал, попросту забыв включить свет. Экскурсия проходила в темноте, при задвинутых тяжелых портьерах, и только мерцающий луч, за которым послушно следовали школьники, светился в зале. Это был особый дар. Берта Абрамовна не переставала искренне восхищаться талантом Лейлы Махмудовны, хотя и не могла разгадать секрет такого вот обаяния.

Сама Берта Абрамовна откладывала разговор со своей давней подругой не только по душевной доброте, но и потому, что этот разговор был ей очень неприятен. Лейла Махмудовна имела привычку очень близко подходить к собеседнику, буквально впритык, так же садиться на диван, тесно прижавшись боком, и начинала говорить, только оказавшись буквально нос к носу, пренебрегая допустимыми метрами личного пространства. Берта Абрамовна не выдерживала и минуты – у Лейлы Махмудовны дурно пахло изо рта. Всегда. «Видимо, проблемы с желудком», – думала главная хранительница, но за долгие годы так и не осмелилась указать подруге на этот «деликатный» нюанс. Ей оставалось только удивляться, почему, несмотря на зловоние, дети заглядывают ей в рот, как будто там хранится секрет и тайна. Или дело все-таки в «падучей»? Никто из экскурсоводов не пользовался такой популярностью, как Лейла Махмудовна. Слухи о ней распространялись по ветру, воздушно-капельным путем, и все «большие» экскурсии всегда заказывались именно ей.

– Лейла Махмудовна, вот ваши туфли, – сказала Елена Анатольевна. – Они стояли под креслом.

– Не может быть, я точно помню, что поставила их под диван! Опять Гуля переставила! Она делает это намеренно!

– Мне кажется, ее вчера вообще не было…

– Была! Явилась в пять вечера и пожелала мне доброго утра! Мне кажется, она сумасшедшая!

– Не она одна.

Елена Анатольевна ответила намеренно тихо, чтобы Лейла Махмудовна не услышала. Но та, переобувшись в рабочие черные туфли на низком каблуке, побежала к лестнице встречать экскурсию.

Перед лестницей она резко остановилась и с ужасом посмотрела вниз.

– Елена Анатольевна! – заголосила экскурсовод на весь музей. – Скорее сюда!

Нехотя встав с дивана, Елена Анатольевна пошла на зов.

– Это только я вижу? Или вы тоже? – Лейла Махмудовна была в панике и начала размахивать руками.

«Сейчас начнется приступ», – подумала Елена Анатольевна.

– Что случилось? – спросила она, стараясь говорить спокойно.

– Вы ничего не видите? Ничего? – закричала Лейла Махмудовна.

– Нет. А что?

– Перила! Где перила? Исчезли перила!

– Действительно. Я и не заметила.

Это было правдой. Елена Анатольевна совершенно не заметила отсутствия перил на главной лестнице.

– Ох, вы бы не заметили, если бы пропал музей! Как? Как мне теперь спускаться?

Лейла Махмудовна не могла спуститься и подняться по лестнице без перил. Ей обязательно нужно было держаться, иметь опору. Хотя по залам она передвигалась не хуже Берты Абрамовны.

– Нет, нет, нет… – причитала Лейла Махмудовна. – Что происходит? Почему исчезли перила?

Елена Анатольевна смутно припомнила, что перила сняли еще два дня назад – чтобы заменить на новые. Остались только железные кольца-держатели. Но она не придала этому особого значения. Сняли и сняли.